Страница 12 из 23
Волшебство и святость таятся в темных застывших портретах матери. Бертель получила из маминых рук маленькую коричневую шарманку, последний ее подарок. Колыбельная песня Брамса звучит из шарманки и проникает в детскую душу. Девочка слоняется из угла в угол, поглаживает зеленые шелковые портьеры и такое же покрывало на пустой постели. Лотшин видит, как сестра вдыхает запах, заполняющий комнату, и говорит, что отец любил особые духи матери — смесь лимона, масел, разных ароматных растений. Бертель открывает шкафы, разглядывает одежды из бархата, роскошных мехов, зажмуривается, уткнувшись носом в мягкие шелковые ткани, аккуратно сложенные в ящики. Ароматы пульсируют, распространяясь от парфюмерии, маникюрных наборов, гребней из слоновой кости, Все это в сумрачной комнате матери кружит ее голову, ввергает в священный трепет.
«Они сделаны из слоновых бивней, Бертель», — Лотшин показывает ей столик с косметикой. Большой поднос из слоновой кости загружен разными вещицами из той же слоновой кости — гребнем, щетками, флаконами, крохотными бутылками с духами, фигурками животных. Бертель так хочется прикоснуться к этим вещицам, но рука непроизвольно прячется за спину. «Бертель, это мамино наследство. Она хочет, чтобы ты играла с этими вещицами», — говорит Лотшин и оттягивает цепь настенных часов с кукушкой. Раздаются звуки вальса Штрауса. Зрачки девочки расширяются при виде танцора и танцовщицы, которые выглядывают, сменяя друг друга, из окошечка часов, тоже сделанных из слоновой кости. «Бертель, расскажи мне историю танцора». История длинная, Лотшин два-три раза оттягивает цепь часов. Бертель, можно сказать, импровизирует, сочиняя историю о принце-танцоре и горькой участи танцовщицы. Лотшин повязывает шелковый платок матери на голове девочки, и сказка удлиняется. Танцовщик объясняет танцовщице, почему, как наказание, на ее голове образовался нарост. Принц устроил засаду и ждал, когда она выйдет из домика слоновой кости, и приказал ей танцевать. Она возражала. Тогда он выхватил меч и убил ее. Лотшин слушает молча, погрузив руку в глубокий серебряный сосуд. Затем предупреждает: «Нельзя трогать вещи матери без разрешения».
Внезапно Бертель трясет головой. Венецианское зеркало матери пугает ее. Нескладная, с гривой черных волос девочка, взирающая из глубины зеркала, отпугивает ее. «Давай, поиграем в дочки-матери», — Лотшин отгоняет от сестренки страх. Девочка растягивается на оранжевом ковре, пряча лицо в серебряный сосуд, хнычет.
«Тебя зовут к столу поесть, — говорит Лотшин, — а ты не можешь оторваться от книги! Вся семья за обеденным столом, а ты куда-то пропадаешь». «Мама» Лотшин строго отчитывает дочь. Девочка молчит и почти не дышит. «Бертель, игра закончилась. Возвращайся к жизни», — провозглашает Лотшин и покидает вместе с девочкой комнату. Отец не должен знать, что чья-то нога ступала в «Святую святых» покойной матери.
Отец наказал хранить одежды, вещи, драгоценности и предметы парфюмерии — любую мелочь, принадлежавшую ей. Фриде вручил он на хранение ключи от комнат покойной с единственной целью — следить за чистотой и вовремя удалять пыль.
Но малышка Бертель нарушает границы и проникает в запрещенные отцом места. В комнате матери сидит в одиночестве перед большими зеркалами и не решается в них заглядывать. Отдергивает руки от парфюмерного столика, от подноса с украшениями. И тут начинается большое веселье. Бесы, ведьмы, голоса и разноцветные привидения врываются в комнату, кружась в нескончаемом танцем, пугая трубными звуками. «Бертель!» — голос привидения сотрясает стены комнаты. Бумба, с криком, вырывается из укрытия. Фрида бежит на крик, хватает Бертель за загривок, выволакивает нарушительницу из спальни покойной.
Бертель замыкается в себе. Фрида не понимает, какой душевный урон она наносит малышке. Из-за Фриды добрые голоса исчезают. Злые же голоса заполняют ее сны, уносят ее в неизвестные дали, она произносит невпопад странные фразы, вызывающие смех у домочадцев. Говорят, что своими странностями она походит на дядю Альфреда, чудаковатого профессора.
И тут происходит нечто странное и пугающее. Девочка напугала Фриду. Она записала для отца бредовые видения, которые вертелись у нее в мозгу.
«Бертель», — отец обращает на нее непривычно мягкий взгляд, — не торопись взрослеть. Займись играми, а не взрослыми мыслями».
Лотшин пытается тронуть его сердце:
— У Бертель слабый впечатлительный характер. Она думает, что ты ее ненавидишь.
Отец отвечает ей откровенно:
— Ее черные глаза приносят мне боль. Словно на меня смотрят глаза ее матери. Я не могу это выдержать.
— Ты обязан это преодолеть.
— Береги свою сестру.
Обычно он удобно устраивался в своем кожаном кресле, покрыв колени тигриной шкурой, а Марта следила за ним печально и задумчиво с двух портретов на стене — в золотой и кожаной коричневой рамках. Бертель беспокоит его: она единственная из детей, кто хочет знать своих бабку и деда из польского Кротошина. Он уклоняется от ее просьбы. Никак не может простить тестю и теще то, что они отказались от дочери.
Он, жестко придерживающийся порядка и дисциплины, со стороны наблюдает за тем, как растут его дети — в атмосфере вольности и вседозволенности.
Лоц и Бумба заперли дядю Мартина в туалете и, слыша его крики о помощи, хохотали. Бумба, его любимчик, не получил основ правильного воспитания. Бертель всегда выглядит неряшливой, ходит с гривой нечесаных волос, в запятнанной одежде, ее ногти не подстрижены. Фрида жалуется на то, что девочка не моется, не чистит зубы, прячется по темным углам, уединяется и молчит. Артур хочет послать младших детей в элитный интернат в Англии или Швейцарии. Дед встал на дыбы: «Прекрати эти разговоры, Артур, ни один ребенок не покинет этот дом!»
Гейнц и Лотшин по-прежнему сердятся. Они считают, что отец, который бросил детей в скорбные дни траура, а затем вернулся с новой женой, даже не поставив их в известность о таком важном событии, потерял право указывать им, как жить. Взрослые дети не простят ему отчужденность. Дед оставил свою усадьбу, приняв на себя обязанности отца. Гейнц стал его правой рукой в управлении сталелитейной фабрикой. Лотшин была вынуждена оставить учебу в гимназии и заняться домашним хозяйством. Теперь она помогает Фриде в воспитании младших детей. Кудрявые сестры-близнецы считают, что могут жить так, как им хочется.
Фрида, воспитавшая и Артура, и его детей, теперь свысока смотрит на берлинский плебс. Один раз в год она наряжается, запахивает полог роскошной меховой шубы, подаренной ей к Рождеству, и с чувством собственного достоинства отправляется на шикарном автомобиле в сопровождении хозяина дома в банк. Она не становится в очередь у окошка кассира. Дед заранее сообщает об их визите. Его товарищ, управляющий банком, сам торжественно встречает его и госпожу Фриду. Он принимает ее согласно правилам поведения с дамами высшего света. Он ведет ее в свой офис, чтобы принять годовое жалование и вручить ей финансовый отчет о скопившемся за многие годы капитале. Фрида вовсе не испытывает волнения при виде внушительных сумм и, как обычно, говорит: «Так или иначе, я все завещаю детям».
В последнее время Артур произвел Фриду в управительницы дома, вверив ей контроль над гигиеной детей, их питанием и распределением карманных денег. Она также должна «координировать» связь детей с отцом, следить за горничными и работниками. Фрида педантична в мелочах. Может, если надо, жестко проявить свою власть, чему научилась у хозяина.
Она своими глазами видела, как он выгнал из дома Кити, любимицу детей. А проступок ее заключался в том, что она позволила себе тотчас после того, как подала еду, выйти из туалета в белом переднике поверх платья.
Лотшин пыталась защитить Кити, ведь к ней была особенно привязана маленькая Бертель. Но отец был непреклонен. «Характер человека, — сказал он, — измеряется малыми поступками. Поведение человека открывает скрытые черты его личности». Бедная Кити так и не поняла, в чем ее прегрешение.