Страница 13 из 57
— Анна, задерни шторы, будь добра.
Анюта задернула тяжелые гардины. В комнате воцарился полумрак. Лада Алексеевна высыпала на серебряную курительницу щепотку травы из мешочка, чиркнула спичкой. В воздухе поплыл странный тревожащий аромат. Лада Алексеевна разлила по чашкам заварку, добавила кипятка.
— А сахар? — спросила Анюта. — А конфеты?
— Сегодня обойдешься без сладостей, — отрезала Лада Алексеевна. — Прошу вас, молодой человек, — она передала чашку на блюдце Корсакову.
Игорь отпил маленький глоток обжигающей жидкости. Вкус был горьковатый, немного вяжущий. Во рту, несмотря на то, что напиток был горячим, стало прохладно, словно он разжевал лист мяты.
— Странный вкус, — сказал он. — Я в свое время любил травяной чай и даже мог на вкус определить ингредиенты, но это…
— Это не совсем чай, и я бы не советовала слишком часто употреблять данный напиток. Впрочем, Анна будет знать, когда следует его готовить, — Лада Алексеевна помолчала. — Игорь, мне кажется, нынче ночью у вас были проблемы.
Корсаков поперхнулся чаем и закашлялся.
— Сегодня проблем быть не могло, потому что я не ночевала дома, — гордо сообщила Анюта.
— Вы бы не могли снять шейный платок? — попросила Белозерская, не обращая на внучку внимания.
— Отчего же не снять? — Корсаков почувствовал, что у него забегали глаза, а пальцы, держащие чашку, стали подрагивать. — Конечно, сниму.
Он поставил блюдце с позванивавшей на нем чашкой на стол и непослушными пальцами стал развязывать платок.
— Ну-ка, посмотрим… — Лада Алексеевна чуть повернула ему голову, рассматривая синяк на шее.
Корсаков почувствовал себя на врачебном обследовании. Пальцы у нее были сухие и холодные. Анюта отставила свою чашку и присоединилась к осмотру.
— Значит, ночью у вас были проблемы, Игорь Алексеевич? — ядовито спросила она. — И как же звали вашу проблему, позвольте узнать?
— Анечка, радость моя, ты не поверишь…
— Конечно, не поверю! Стоит мне только за порог…
— Анна, держи себя в руках.
— А ты помолчи, бабуля. Это наши дела. Значит, трах со мной вас уже не устраивает? Значит…
— Все меня устраивает, — попытался объясниться Корсаков. — Ты можешь спокойно меня выслушать?
— Представляю, какую ты нашел себе шалашовку среди своих друзей. Она что, натурщица?
— Какая натурщица, ты можешь меня выслушать?
— …и дает всем направо и налево? А как насчет минета?
— Дура ты, Анька…
— Замолчите немедленно! — воскликнула Лада Алексеевна и пристукнула ладонью по столу. — Сейчас же замолчите!
Корсаков сделался красным, как рак. Анюта плюхнулась на стул и отвернулась к окну. В глазах у нее стояли слезы, она моргала часто-часто, как ребенок, из последних сил сдерживающийся, чтобы не заплакать.
— Я знаю эту женщину, — сказала Белозерская. — Вернее, знала шестьдесят лет назад. Тогда ее звали Мария Санджиева…
— Чурка, да еще и старуха! У нее все мхом заросло…
— Радость моя, что ты плетешь?
— Молчать!!! — Лада Алексеевна стукнула ладонью по столу. Видно было, что она рассердилась всерьез. Глаза ее сузились, ноздри тонкого носа трепетали.
Корсакову показалось, что полумрак в комнате сгустился. Тлеющая в курительнице трава пыхнула клубом дыма, затрепетали цветы в хрустальной вазе.
— Хочешь, чтобы я лишила тебя голоса, как ту девчонку из сказки? — спросила Лада Алексеевна. Голос ее стал резким и скрипучим.
— Нет, — сквозь сдерживаемые слезы сказала Анюта и шмыгнула носом.
— Тогда сиди и слушай, — успокаиваясь, Лада Алексеевна помешала в курительнице стеклянной палочкой, вздохнула: — Что за морока с детьми?… Игорь, принесите, пожалуйста, картину.
Корсаков принес из коридора картину, поставил на стул и развернул к свету. Лада Алексеевна отставила чашку, откинулась на спинку стула и задумчиво стала ее разглядывать.
— Вы, наверное подумали, что старушка лишилась последних остатков ума, когда Анна привезла ее. Так?
— Ну… — Корсаков помялся, — как вам сказать…
— Понятно. Я предполагала, что вы как художник поймете, что под акварелью спрятано другое полотно. Эту картину, как я вам уже говорила, привез из Германии мой дед Николай Петрович Белозерский в одна тысяча восемьсот девяностом году. Он погиб в русско-японскую войну во время прорыва отряда крейсеров Порт-артурской эскадры во Владивосток. Ребенком я частенько разглядывала эту картину, представляла себя то черноглазой воительницей, то послом мира, который остановит войну. После революции отец попросил знакомого художника закрыть картину так, чтобы впоследствии можно было ее восстановить.
— Художник был неважный, прямо скажем, — уточнил Корсаков, поморщившись при воспоминании о резвящихся в пруду павлинах.
— Он был вполне профессиональным художником и изобразил на полотне эту чушь, чтобы большевики не польстились на картину. Я частенько потом старалась разглядеть под утками горы, воинов, женщину на камне. Иной раз мне это удавалось. Чем страшнее становилось жить в России, тем сильнее мне хотелось оказаться по ту сторону холста. Я не знала, что мое желание исполнится. Только не совсем так, как я это представляла. В конце концов я понемногу забыла, что именно изображено на картнине и дставляла себе все по-другому. Синее ласковое море, красивые люди…
Лада Алексеевна замолчала, подлила травяного настоя в чашки. Корсакову казалось, что от запаха тлеющей травы, а может, от необычного вкуса чая у него кружится голова. Он украдкой скосил глаза на Анюту. Девушка сидела, подавшись вперед, и, обхватив ладонями чашку, прихлебывала из нее настой мелкими глотками. Глаза у нее покраснели, но слез в них уже не было.
— Имя художника вам известно? — спросил Корсаков, прерывая затянувшееся молчание.
— К сожалению, нет, — Лада Алексеевна покачала головой. — Отец называл его имя, но я была слишком мала, чтобы интересоваться такими подробностями.
— А что послужило основой сюжета?
— Как бы вам объяснить… — Лада Алексеевна сложила пальцы домиком и поднесла их к губам. — Немецкий художник писал то, что ему было заказано. Сюжет основан на легенде, бытовавшей среди народа Атлантиды. Впрочем, я не уверена, что цивилизацию, исчезнувшую несколько тысячелетий назад, следует так именовать. Не делайте большие глаза, Игорь, мифическая Атлантида — реальность. И легенда ожила не без моей помощи. И битва, изображенная здесь, — кульминация лишь одной из войн, прокатившихся по потерянной стране.
— А какое отношение это имеет к Марии… как ее там? И к засосу на его…
Белозерская сделала знак рукой, словно задергивала занавеску, и Анюта умолкла на полуслове. Она вытаращила глаза, торопливо отставила чашку и схватилась за горло.
— Вот так будет лучше. О чем это я? А-а-а, ну да: я была в этой стране, я открыла Золотые Врата, которые закрывают наш мир от жителей подземного мира. Он даже не столько подземный, сколько лежит в другом… м-м-м… в другой плоскости, что ли? Ну, я не сильна в физике, но, полагаю, вы меня поняли, Игорь.
— Да, — поспешил подтвердить свою понятливость Корсаков. — Лада Алексеевна, а нельзя ли, — он показал глазами на Анюту, умоляюще сложившую ладони и глядящую на бабку, как приблудная дворняжка на кусок колбасы, — э-э-э… вернуть ей голос?
— Ты будешь еще меня перебивать? — Лада Алексеевна повернулась к Анюте.
Анюта энергично помотала головой.
— Ладно.
Последовал неуловимый жест, и Анюта, пискнув, схватила чашку и припала к ней.
— Как вы это сделали? — спросил Корсаков.
— Ерунда, ярмарочный фокус, — отмахнулась Белозерская. — Или вы хотите освоить его для бытового применения?
— Игорек, я тебя прошу… — пробормотала Анюта.
— Возможно, потом я пожалею, что отказался, — усмехнулся Корсаков, — но, спасибо, Лада Алексеевна, не надо.
— Иногда Анна бывает удивительно невыдержанна, — Белозерская свысока посмотрела на внучку. — Я знаю, зачем Мария Санджиева приходила к вам, и, полагаю, она не получила то, что хотела.