Страница 91 из 164
Агония интервенции на Севере наступила с заключением перемирия с Германией.
В начале 1919 г. генерал Айронсайд дал интервью Парижской газете «Information»: «Союзные войска прибыли на Север России по просьбе Верховного Управления… Они прибыли тогда, когда общеевропейская война еще продолжалась и союзники боялись взятия немцами Петрограда. Таким образом, первоначальная цель (интервенции) – создание проти-вогерманского фронта и охрана Архангельского и Мурманского портов. После, перемирия с германцами встал вопрос о нашем уходе из Северной Области, но по просьбе правительства Северной Области… Союзные войска остались, чтобы помочь русским сформировать свою армию, а отнюдь не для того, чтобы развивать военные операции и вмешиваться в русские дела. Однако, приходится констатировать печальный факт. Скоро год, как союзники здесь, а русской армии как боевой единицы еще не существует. Те несколько полков, что сформированы при нашей помощи, решительно никуда не годятся. Офицеры держат себя недостаточно корректно, а солдаты-большевики устраивают бунты. Недавно были восстания и заговоры в 3, 1, 6 и 5 полках. Как видите, чуть ли не во всех, имеющих налицо полках. Главный Русский Штаб сорганизовался плохо и не пользуется авторитетом у своих войск. Создается безнадежное положение… Мое мнение – надо ликвидировать Северный фронт. Он совершенно и никому не нужен. До недавнего времени я был горячим сторонником того, чтобы сохранять Северную Область, чтобы продолжать помогать здешним русским бороться с большевиками. И всеми силами я защищал эту позицию перед Foreign Office. Но теперь я больше не могу этого делать. Эти бунты в полках, а особенно настроение населения г. Архангельска и деревень, убедили меня, что большинство сочувствует большевикам. Так к чему же тратить такую уйму денег, да к тому же совершенно без пользы? Для меня ясно, что русские не хотят воевать с большевиками. Да и правительство Королевства считает по-видимому нужным ликвидировать Северный фронт, чтобы успокоить общественное мнение Англии». – «Что же будет с Северной Областью, когда вы уйдете?» Айронсайд как будто удивлен. «Когда мы уйдем? Но конечно вслед за нами придут большевики. И чтобы было меньше жертв, надо чтобы русские офицеры и вообще все противо-большевики уехали вместе с союзными войсками…»1203
У. Ричардсон указывал и на другие причины эвакуации союзников: «Британцы в Монсе, французы в Вердене, американцы в Шато-Тьери знали или по крайней мере предполагали, что знают, за что они сражаются. В России ни один солдат союзных войск не знал этого. Правда, штаб, заботясь о боевом духе войск, выпускал время от времени листовки с разъяснением целей экспедиции, но они нервировали солдат гораздо больше, чем приходившее на смену длительное молчание. В то же самое время к американским солдатам доходили из дома газеты, в которых приводились речи, превозносившие большевизм как героическое движение на пользу всего человечества. Единственное, что поддерживало моральную устойчивость американских солдат, – это товарищеская спайка, сознание, что все они в одинаковой степени приняли участие в лотерее смерти, ставкой в которой является жизнь каждого из них»1206.
В. Марушевский в этой связи совершенно точно прогнозировал: «долгожданное перемирие на европейском фронте не послужит успеху дела Северной области. Измученные войной войска, заброшенные на далекую, чуждую им русскую окраину, не связанные военными обстоятельствами, будут тяготиться их ссылкой. А без этих войск никакая работа долго еще не будет возможна»1207. «Все эти соображения уже тогда заставили меня придти к заключению, что если союзные войска будут отозваны, наша молодая армия, лишенная к тому же и материальной поддержки, в виде иностранного пайка, муки и т. д., не устоит»1208. «Пригласивший» интервентов капитан Г. Чаплин обреченно писал: «с заключением мира с Германией у союзников интерес к России, естественно, пропал, в ней они больше не нуждались, и нет ничего удивительного, что осенью 1919 года они эвакуировали область и предоставили нас собственной участи»1209.
События разворачивались стремительно. «Шел только октябрь месяц, но какими-то загадочными путями французы узнали о переговорах относительно перемирия на германском фронте; не обращая внимания на то смятение, которое должен был вызвать их уход среди покинутых товарищей, они оставили фронт и ушли обратно в Обозерскую… Девяносто мятежников были арестованы и возвращены в Архангельск, где их заключили в тюрьму»1210. О том же пишет и американский посол: «Французы, прослышав о заключении перемирия, открыто заявили, что не собираются сражаться в России,… так как не понимают, почему они должны воевать в России за британские интересы. Часть американских солдат и офицеров также заражена этими настроениями…»1211 У. Ричардсон отмечал, что вскоре: «английские солдаты обнаружили нежелание сражаться, пока им не будут даны ответы на вопросы, бывшие у всех на устах, относительно целей войны с Россией»1212, а «В последних числах марта начались трудности среди американских солдат, отказавшихся выполнять распоряжения начальников…»1213
Айронсайд вспоминал: «Мирная эвакуация становилась несомненной… мне предстояла трудная задача вывести архангельские русские войска на позиции, где они смогут продолжать борьбу и после нашего ухода. Наша мирная эвакуация во многом зависела от их боевого духа. С этой целью я постепенно подключал русские соединения к боевым действиям на фронте, что было весьма рискованно, с точки зрения некоторых офицеров нашего штаба. Но я считал очень важным, чтобы их надежды на соединение с сибирскими войсками, хотя и призрачные, сохранялись как можно дольше…
Далее, я велел им делать все возможное, чтобы поддержать боеспособность русских войск. Всякое проявление пренебрежительного отношения к русским со стороны наших офицеров или солдат должно решительно пресекаться»1214. «В глубине души мы сознавали, что постоянно рискуем, и в любой момент, если из Сибири поступят плохие новости, боевой дух русских войск испарится. Мне пришлось ввести строжайшую цензуру всех поступающих из Европы сообщений, но я знал, что с началом навигации у меня не будет возможности помешать распространению газет и писем, – пишет Айронсайд. – Поскольку в Англии отменили цензуру, я просил не давать в газетах информацию о неудачах сибирских армий»1215. Для того чтобы еще больше скрыть истинное положение дел, был издан секретный приказ: «Все действия должны быть наступательными. Должно быть внушено всем солдатам, что мы ведем наступательную, а не оборонительную войну»1216. К лету 1919 г. скорая эвакуация интервентов перестала быть секретом.
«В середине августа 1919 года… на совещании всех командиров полков Архангельского фронта, – вспоминал, ген. Миллер, – было высказано единогласное мнение, что с уходом союзных войск с фронта в наших полках будут всюду бунты, будут перерезаны офицеры, как элемент пришлый, не имеющий связи с населением, и, таким образом, желание продолжить борьбу после ухода англичан приведет лишь к бесполезной гибели нашего многострадального офицерства»1217. Мало того, по воспоминаниям генерала С. Добровольского, офицерский корпус считал, что «без англичан никакая (самостоятельная) эвакуация немыслима, ибо солдаты их не выпустят и выдадут, как виновников войны большевикам»1218. Эсер Б. Соколов писал, что фронтовые офицеры «чувствовали себя обреченными»1219. Полковник Н. Зеленов отмечал, что почти все начальники частей заявили, что «с уходом союзников борьба на Севере становится бессмысленной и обречена на неудачу»1220. Фронтовое офицерство практически единодушно выступило за эвакуацию вместе с англичанами, против выступили тыловые офицеры и штабные генералы.
Б. Соколов писал: «Декларация ген. Миллера – оставаться в Северной Области была встречена угрюмо фронтом, который расценивал это как «бонапартизм тыловых генералов, которые на крови фронта хотят построить свою славу. После… этот антагонизм все рос и рос. Насколько он был велик показывает то обстоятельство, что тыловики не рисковали даже приезжать на фронт, так как там им обещали «вывести в расход». Это нисколько не смущало тыл. Жизнь в Архангельске шла своим чередом. Торжественные обеды, гостями которых бывал весь генералитет, сменялись один за другим»1221. Тыл «являл собой все признаки разложения, которое было характерно и для Самары и для Омска перед их падением, и для многих других городов, служивших тылом белых армий. Ни тревожное состояние, ни дурные вести с фронта, ничто не могло нарушить ураганной жизни Архангельска. Люди словно хотели взять от жизни то немногое, что она им давала: вино и снова вино… чем грознее становилось в области, тем безудержнее жил военный тыл»1222. «Ни для кого не было секретом, что недовольство фронта тылом грозило вылиться до размеров военного заговора…»1223