Страница 52 из 164
После того как большевики укрепили свою власть, с конца 1920 г., они с такой же энергией и беспощадностью стали подавлять крестьянский бунт, остатки «плебейской революции», с какой сама эта крестьянская революция творила насилие и разбой. Если бы в 1917 г. большевики только попробовали встать на пути крестьянской стихии, она бы сдунула большевиков – точно так же, как сдунула Керенского и кадетов. У большевиков было еще меньше шансов, чем у Николая II, Керенского или армии, остановить «крестьянский бунт». Не они создали и разбудили стихию. Они ее возглавили, чтобы, окрепнув за счет нее, потом иметь возможность вогнать стихию в берега. С начала свертывания иностранной интервенции, в конце 1919-го – начале 1920 г., постепенно наступит четвертый этап Гражданской войны. Красная Армия получит возможность перевести часть войск с самоснабжения на тыловое обеспечение, что существенного гасит волну стихийного террора. На фронт начинают приходить кадровые части Красной Армии, сформированные из пролетариата промышленных центров. На этом этапе, несмотря на отдельные вспышки порой чрезвычайного насилия, стихийный террор начинает затухать.
Беспощадная война большевиков с «крестьянским бунтом» стала предметом различных политических спекуляций. Так, Грациози подает ее как войну государства против своего народа; другие говорят о ней как о войне большевиков против крестьянства. М. Бернштам пишет: «Источники насчитывают сотни восстаний (против большевиков) по месяцам сквозь всю войну 1917-1922 годов693. Л. Спирин: «С уверенностью можно сказать, что не было не только ни одной губернии, но и ни одного уезда, где бы не происходили выступления и восстания населения против коммунистического режима». Деникин утверждает, что «таким же всеобщим, стихийным настроением была ненависть к большевикам. После краткого выжидательного периода, даже после содействия, которое оказывали немногие, впрочем, повстанческие отряды в начале 1919 года вторжению на Украину большевиков, украинское крестьянство стало в ярко враждебное отношение к советской власти. К власти, приносившей им бесправие и экономическое порабощение; к строю, глубоко нарушавшему их собственнические инстинкты, теперь еще более углубленные; к пришельцам, подошедшим к концу дележа «материальных завоеваний революции» и потребовавшим себе крупную долю…»694
Достоинством Деникина является то, что, несмотря на пассажи в сторону большевиков, он пытается сохранить объективность и уже на следующей странице пишет об истинных причинах «крестьянского бунта»: «Шесть режимов, сменившихся до того на Украине, и явная слабость всех их вызвали вообще в народе обострение тех пассивно-анархических тенденций, которые были в нем заложены извечно. Вызвали неуважение к власти вообще, независимо от ее содержания. Безвластие и безнаказанность таили в себе чрезвычайно соблазнительные и выгодные перспективы, по крайней мере, на ближайшее время, а власть, притом всякая, ставила известные стеснения и требовала неукоснительно хлеба и рекрутов. Борьба против власти как таковой становится со временем главным стимулом махновского движения, заслоняя собой все прочие побуждения социально-экономического характера. Наконец, весьма важным стимулом повстанческого движения был грабеж. Повстанцы грабили города и села, буржуев и трудовой народ, друг друга и соседей. И в то время, когда вооруженные банды громили Овруч, Фастов, Проскуров и другие места, можно было видеть сотни подвод, запружавших улицы злополучного города с мирными крестьянами, женщинами и детьми, собирающими добычу»695.
В тылу самой деникинской армии депутаты от черноморских крестьян обращались к Коттону1: «Мы не побоялись ваших пулеметов и пушек, которыми вы снабжали Деникина для борьбы с безоружными крестьянами, так неужели вы думаете, что теперь мы, завладев этими вашими пушками и пулеметами, побоимся ваших угроз? Знайте, что мы до тех пор не прекратим борьбы, пока не установим свою крестьянскую власть на всем Черноморье… И никакие иностранцы не смогут помешать нам… Генерал Коттон… был видимо смущен. Привыкнув на территории Добрармии к выражениям почтительной благодарности, он впервые столкнулся и ознакомился с настроениями того русского народа, от имени которого с ним до сего времени разговаривали генералы и бывшие губернаторы дореволюционного режима. Враждебное отношение русских к всемогущим бывшим союзникам было для него полной неожиданностью»696. Одновременно крестьяне Черноморья принимают декларацию: «Большевизм объективно осужден на поражение, грядущая реакция несет с собой старое рабство народу… Города экономически разорены и потеряли свое былое значение. Пролетариат вследствие полного разрушения промышленности распылился и перестал быть грозной ведущей силой первого периода революции. Деревня фактически никем не покорена - она никого не признает. Крестьянство не раздавлено, не деморализовано и не хочет идти ни за черными, ни за коммунистическими знаменами. Овладеть деревней механически невозможно. Отнять «землю и волю» никому не под силу»691.
IКоттон – английский представитель при Добровольческой армии
Здесь непривычную для него объективность демонстрирует И. Бунин, который прямо и непосредственно наблюдал «русский бунт». Он записал в дневнике 5 мая 1919 года: «…Мужики… на десятки верст разрушают железную дорогу (для того, чтобы «не пропустить» коммунизм.- В. К). Плохо верю в их «идейность». Вероятно, впоследствии это будет рассматриваться как «борьба народа с большевиками»… дело заключается… в охоте к разбойничьей, вольной жизни, которой снова охвачены теперь сотни тысяч…»698 Свидетель событий М. Пришвин приходит к выводу: «Крестьянин потому идет против коммуны, что он идет против власти»699. Пристально исследовавший данный вопрос В. Кожинов приходит к выводу: «Объективное изучение хода событий 1918-1921 годов убеждает, что народ сопротивлялся тогда не столько конкретной «программе» большевиков, сколько власти как таковой, любой власти»700.
Деникин пишет: «Как бы то ни было, всеобщий популярный лозунг повстанцев, пронесшийся от Припяти до Азовского моря, звучал грозно и определенно: «Смерть панам, жидам и коммунистам!» Махновцы к этому перечню прибавляли еще и «попов», а понятие «пан» распространяли на всех «белогвардейцев», в особенности на офицеров»701. «Офицеры служили предметом «особого внимания» и разного рода бандитских формирований, особенно махновцев… каждый строевой офицер предпочитал смерть махновскому плену. После взятия Бердянска махновцы два дня ходили по дворам, разыскивая офицеров, и тут же их расстреливая, платя уличным мальчишкам по 100 рублей за найденного… Непримиримая ненависть Махно к офицерам оставалась неизменной»702. То же самое происходило в колчаковской Сибири: «По Сибири пронеслась волна крестьянских восстаний, вызванных, вероятно, в равной мере как преступлениями местной власти, так и воздействием рассосавшихся по краю красногвардейцев и их советской и эсеровской пропагандой. Восстания эти чередовались с жестокими усмирениями карательных отрядов. Восставшие не имели ни ясных лозунгов, ни определенных целей. Писали иногда на знамени своем такие кабалистические изречения, как «за царя и советскую власть», но были одинаково враждебны к существовавшей власти»703. Непосредственный участник Гражданской войны в Сибири А. Будберг писал уже 1 сентября 1919 года: «Теперь для нас, белых, немыслима партизанская война, ибо население не за нас, а против нас»704.
Меры борьбы с крестьянским бунтом были одинаковы как у большевиков, так и у белогвардейцев. Ленин писал: «Замаскируйтесь под «зеленых» (а позднее мы на них это и свалим!), проскачите 10-20 верст и перевешайте всех кулаков, священников и помещиков. Премия 100 000 рублей за каждого повешенного». В свою очередь в Белой армии: «В соответствии с духом времени и практикой Первой мировой войны порки сопровождались уничтожением целых деревень (объявлявшихся «бандитскими гнездами»); расстрелами заложников (родственников предполагаемых «бандитов»); казнями каждого десятого из взрослых мужчин…»705 Деникинские «добровольцы, ворвавшись в деревню, принимались за экзекуцию оставшихся в ней крестьян, не делая никакой разницы между мужчинами и женщинами, между взрослыми и детьми. Экзекуция состояла в порке шомполами, после чего карательный отряд удалялся из деревни, реквизировав скот, запасы хлеба и фуража. Если в деревне случайно оказывался мужчина призывного возраста, он в лучшем случае жестоко избивался шомполами и уводился отрядом в город, а в худшем случае тут же на месте расстреливался в назидание прочим. Вскоре начальство убедилось, что никакие жестокости карательных отрядов не могут обратить крестьян на путь послушания. Тогда решено было приступить к мирным переговорам… крестьяне поддались на уловку, распустили отряды и прекратили вооруженную борьбу. Но добровольцы не сдержали своих обещаний, и вскоре по приказанию начальника округа чины государственной стражи стали вылавливать из деревень наиболее активных руководителей только что прекратившегося движения. На этой почве начались новые волнения, перешедшие вскоре в новое восстание. Крестьянство обратилось за помощью к союзникам, на что полковник Файн ответил, что он ничем им помочь не может. «Если бы добровольцы вас на моих глазах резали, я и тогда бы не имел права заступиться за вас, ибо генерал Деникин и его армия являются законной властью, признанной правительством короля Англии!»706