Страница 10 из 15
Пытаясь прекратить грабежи и убийства, Петр пришел в страшную ярость и заколол шпагой одного из собственных солдат; остальные разбежались. По словам того же С.М. Соловьева, Петр потом показывал эту шпагу жителям Нарвы со словами: «Не бойтесь! Это не шведская, это русская кровь!» На каком языке обращался к жителям Нарвы Петр, Сергей Михайлович умалчивает.
Комментариев не будет.
Или взять приступы такой же иррациональной, истерической паники. Вроде бы Петр стеснялся своего панического бегства из Преображенского в Троице-Сергиеву лавру… Но, во-первых, стен Лавры он отнюдь не покинул наутро. Во-вторых, потом это же паническое бегство будет повторяться не раз и не два. Известна история про то, как Петр панически побежал, возвращаясь из «Великого посольства» в 1696 году, испугавшись неизвестно чего.
Так же истерически побежит Петр из-под Нарвы в 1700 году. А ведь в 1700 году панически бежит, бросив армию, уже не мальчик 17 лет, а взрослый дядя 28 лет. И не просто бежит, приступы паники и корчи повторяются несколько месяцев.
Тогда, помимо всего прочего, последует указ брать в солдаты монахов «попригожее», то есть поздоровее, и знаменитый указ снимать церковные колокола. Простейший расчет — под Нарвой шведы захватили 177 орудийных стволов, из них 116 — устаревшего образца (очень тяжелых и притом маленького калибра). Всего в Московии тогда было больше 1000 стволов… Ни малейшей необходимости срочно лить новые пушки вообще не было. А снимать колокола… Видите ли, у колокольной и орудийной меди разный состав, и перелить колокольную медь в орудийную очень непросто. Сделать это можно только с помощью специальных присадок. Таких присадок в Московии попросту не было, приходилось их ввозить, и к 1703 году из 90 тысяч пудов «заготовленной» колокольной меди перелили в орудийную всего 8 тысяч пудов. Остальные колокола так и валялись, но, конечно же, никогда не вернулись на подобающее им место — на колокольни.
Так что приходится прийти к выводу — не было этого ничего: ни острой необходимости снимать колокола, ни тупого сопротивления мракобесов-попов, не понимающих первоочередных нужд государства.
А был дичайший произвол, не вынужденный никакой необходимостью. И можно только гадать, была ли это только растянувшаяся на месяцы истерика [12], сама по себе, или проявилась еще одна из фобий Петра — его устойчивая ненависть к церкви. Ну не любил он всего, что хоть как-то связано с церковью, в том числе колокольного звона. Ну неприятно ему было, что колокола звонят… Вот он и воспользовался случаем!
Но в любом случае: какие образы заставляют его так истерично и так неадекватно реагировать? Ведь назвать Петра трусливым человеком будет неверно. Он легко приучил себя «не кланяться» ядрам и гранатам при обстреле, хорошо вел себя во время шторма на Белом море в 1697 году, не боялся участвовать в рукопашной. Всю жизнь он ходил и ездил без охраны, появляясь в том числе и там, где ему могла угрожать реальная опасность. Так что паническое бегство, истерика — это никак не трусость, это все-таки заболевание.
Или взять его бесконечные, выражаясь мягко, причуды… Например, Петр I панически боялся тараканов. Почему?! Уж тараканы-то вполне определенно не были неверным войском, вроде стрелецкого, и не убивали близких ему людей. В тогдашней Руси с тараканами никто и не думал бороться, наоборот — их обилие в доме считалось верным признаком богатства. Потолок шевелится над печкой, тараканы срываются с потолка в горшок со щами — это те приметы быта, от упоминания которых посуровеет не одно лицо моих милых читательниц, современных опрятных хозяек: «Чтоб в моем доме!..» Но наши предки думали иначе, и поведение Петра объясняется как-то по-другому. Во всяком случае, такая фобия у него была, и, если Петр останавливался в незнакомой избе, тараканов в ней тщательнейшим образом выметали.
Не меньше боялся он высоких потолков и обширных помещений. О вкусах Петра, его требованиях к жилищу легко судить по «Домику Петра» в современном Летнем саду в Петербурге.
Полагается говорить о скромности Императора… Но больше всего поражает все-таки теснота помещений и низкие потолки. А если Петру все-таки приходилось ночевать или жить в комнатах с высокими потолками, для него натягивали парусиновый полог, изображали низкий потолок.
«Зато» вот что Петр любил, так уж любил! Например, обожал уксус и оливковое масло и поедал их в огромных количествах. Если же замечал, что кто-то от употребления этих яств на пирах уклоняется, приходил в страшное неистовство, приказывал человеку раскрыть рот пошире и силой вливал туда большущую бутылку уксуса или оливкового масла.
Как видите, при внимательном анализе материала симптомов не убывает.
2. Травмы головы Петр получал. Во время очередной «потешной баталии» пушечная граната взорвалась возле самого царя, и он чудом уцелел, но получил сильную контузию.
По другим данным, один из «потешных бомбардиров» по неопытности забил в пушку чересчур большой заряд. Орудие то ли разорвало, то ли отбросило, царь получил сильный удар по голове и потерял сознание.
Так что возникнуть (или усугубиться) болезнь могла еще и из-за этого.
3. Как видите, и современники и историки называют самые почтенные, самые веские причины для возникновения болезни — и с ужасной сценой, когда Матвеева оторвали от близких людей и сбросили на подставленные снизу копья (у десятилетнего Петра остались в ручках клочья от его бороды). И с болезнями. И даже с ядом, подосланным Софьей.
Но все это маловероятно, потому что и до этого восстания, до 15 мая 1682 года, мальчик порой вел себя, выражаясь мягко, странновато — например, совершенно не мог высидеть спокойно ни минуты. Просто был не способен сделать над собой усилие и посидеть на месте достаточно долго, чтобы нарисовать картинку или выслушать короткую историю. «Нехватка фиксации внимания» у детей старше 2–3 лет у психиатров рассматривается как симптом довольно серьезного невроза, среди всего прочего, препятствующего обучению и воспитанию ребенка… Что и имело место быть.
В четыре, пять, семь лет Петр уже очень любил что-то разбить, сломать, бросить на землю. Обожал, например, бить посуду, и если не позволяли — истерически бился, визжал, колотился об землю и об руки державших его людей.
Еще один симптом — невротические движения головой, когда царевич от возбуждения или испуга задирал к небу личико, дергал всеми лицевыми мышцами, не мог удержать дрожь в руках. Как-то стрелец, глядя на вертящего головой Петра, произнес:
— Ну кот! Чистый кот!
А было это за шесть лет до событий 1682 года, когда Петру еле исполнилось 4 года.
Так что вряд ли убийство Матвеева стало первопричиной психического расстройства Петра, и вообще непонятно — приобретенная у него болезнь или врожденная. Или целый пучок болезней?
Не менее яркий признак нездоровья Петра — его неспособность сосредоточиться, остановиться, углубленно задуматься о чем-то. Говоря о невероятной работоспособности Петра, часто забывают уточнить: никто никогда не видел его читающим серьезную книгу (даже по его любимому морскому делу) или пытающимся вникнуть в тонкости юриспруденции, богословия или литературы. Все сколько-нибудь сложное просто не привлекало его внимания, и времени и сил на это он не тратил. Петр никогда не гулял один, его не заставали погруженным в размышления (исключение — последние два-три года жизни, когда Петр впал в страшную депрессию). Он также никогда не бывал один в церкви, не молился затаенно, «своему».
Если даже лжива история про то, как Зотов подпаивал маленького Петра — иначе он не мог усидеть смирно, доказывает — эти черты личности Петра проявились уже в 5–6 лет.
Сама неспособность сосредоточиться ни на чем определенном, поверхностность, неудержимость сами по себе могут послужить материалом для диагноза. Ведь на свете нет людей принципиально необучаемых. Нет и не может быть на свете психически нормального мальчика, которого невозможно обучить ни правильному письму, ни социально приемлемому поведению. Тут сам факт необучаемости говорит о серьезных психических отклонениях.
12
Врачи не признают термина «затянувшаяся истерика». Для них истерика — это однократный, не очень продолжительный приступ. Поэтому на своем определении я не настаиваю, пусть медики приведут более точный. — А.Б.