Обагренная Русь

Тут со степи потянуло напористым ветром, взрябило воду в реке. «Верно сказывал Мистиша, — подумал боярин, — кажись, гроза».

Иной раз, в хорошую погоду, гости проплывали мимо. «Нынче не проплывут», — сказал себе боярин.

Лодии стали поворачивать к берегу.

А ветер все крепчал, и над степью вздыбилась большая туча.

— Эй, кто ты такой есть? — осадил перед Стонегом коня плечистый воин с длинными, спускающимися ниже подбородка, светлыми усами. За ним на рысях подтягивалась дружина — все в кольчугах и шлемах, при тяжелых мечах и копьях.

— Я трипольский воевода, — сказал Стонег, — а вы кто?

— Ведем гостей от Олешья ко Киеву, — спрыгнул наземь и приблизился к боярину воин. Вблизи он был еще выше ростом, и Стонег едва доставал ему до плеча.

Борясь с волнами на быстрине, лодии тем временам входили в затишек под укрытие берега. Упали первые капли дождя.

— Батюшка-боярин, — подбежал запыхавшийся Мистиша, держа Стонегова фаря и свою лошаденку под уздцы. — Не промок бы, батюшка-боярин, — эвона какая туча нависла. Поспешай!

— Подь ты! — прикрикнул на него воевода. — Глаза-то раствори, не видишь разве — гости к нам пожаловали.

— Дык промокнешь под дождем-то...

Воины засмеялись. Старший восхищенно погладил Стонегова коня по морде, пошлепал по губам.

— И отколь у тебя, воевода, этакой фарь? — удивился он.

— Князя Романа подарок, — выпячивая грудь, с готовностью отвечал Стонег.

— Эвона! — недоверчиво протянул старшой. — За что ж тебя жаловал князь?

— За что жаловал, то мне ведомо. На что тебе знать?..

На лодиях суетились люди, спускали ветрила, накрывали холстиной товар.

Сверкнула молния, гром ударил почти сразу же — боярин перекрестился и вскарабкался на коня. Дождь полил сплошными отвесными струями. У реки остались одни лодейщики — все дружно кинулись к воротам крепости.

Шум низвергшейся на землю воды был так силен, что не слышно было ни топота копыт, ни храпа коней, ни криков. Словно бичом подгоняя их, молнии полосовали небо со всех сторон с оглушительным треском.

В приезжей избе, что была срублена для случайных гостей, народу набилось видимо-невидимо. Все возбужденно посмеивались, старались протиснуться поближе к печи.

— От самого Олешья ни капельки не упало, — говорил старшой, положив рядом с собою на лавку шлем и стряхивая воду с груди и рукавов, — А тут, гляди-ко, добрым дождем встречает нас Русь.

— Сено убираем, дождь-то не шибко к добру, — заметил Стонег.

Был он доволен счастливому случаю: ежели бы не гроза, так и прошли бы лодии к Киеву. А тихая жизнь в крепости изрядно наскучила боярину.

— Ты вот что, Мистиша, — сказал он ни на шаг не отходившему от него паробку.— Беги к Настене да накажи ей: пущай сокалчих взгомонит. Буду не один, с людьми...

Паробок выскочил за дверь. Старшой улыбнулся:

— Спасибо тебе за крышу над головой, воевода. Добрый ты хозяин, да мы народ не привередливый. Переждем грозу — и снова в путь. Пировать будем дома.

— Хороший гость — хозяину в почет, — сказал Стонег. — Я вам хлеб-соль, а вы мне сказки.

— Не скоморохи мы, сказок сказывать не умеем. А вот бывальщиной не побрезгуешь ли? Жизнь наша в седле, зарубок на теле много — рассказать есть что...

Славно пировали дружинники в тереме у Стонега. Медов не жалел воевода: чего не услышишь от бывалого человека, да еще ежели дождь на дворе, а в голове — хмель.

Старшого Несмеяном звали. Но был он улыбчив и говорлив. Дружинники тоже оказались ему под стать. Но и меда выпили столько, сколько боярин и за год не выпивал.

Выманила Стонега из повалуши Настена:

— Аль совсем сдурел? Князья гостевали — ладно, нынче бог весть кого привел. До вечера они у тебя все медуши выхлещут... Опомнись, боярин!

Стонег едва на ногах стоял:

— Эт-то кого ты пужать вздумала? А ну кшить, да чтобы к нам ни ногою. Хочу — гуляю, хочу — пощу.

С ног сбились челядины — такого шумного пира давно уже не было в Триполе.

На следующее утро проснулся боярин едва живой: будто колотили его всю ночь по голове, руки-ноги выворачивали. О том, как вечеряли да прощались с дружинниками, ни зарубки на памяти не осталось. Помнится, целовался он со старшим, помнится, наваливал что-то в подарок. Вроде Настёна за него цеплялась, а он гнал ее и гневно топал ногами.

Закряхтел воевода, перевернулся на спину.

— Здрав будь, боярин-батюшка, — пропело над ухом.

— Кто это? — удивился Стонег. — Ты, Мистиша?

— Я, боярин-батюшка...

— Похмелья бы мне.

— Да вот оно, не желаешь ли отведать?

С трудом поднялся Стонег, пустыми глазами уставился на паробка. Стоит Мистиша перед ним на коленях, в руках блюдо держит с огурчиками и кислой капусткой.

— Поешь, батюшка, — ей-ей полегчает.

Стонег хрумкнул огурцом, захватил пятерней капустки. Мистиша глядел в сторону. Не понравилось это боярину.

— Почто глаза отводишь? — спросил он паробка строго. — Натворил чего?

— Не, — мотнул головой Мистиша.

— Настена гневается?

— Гневается, — сказал паробок.

— Баба она.

Мистиша молчал. Стонег еще зачерпнул пятерней капустки, пожевал, вытер мокрые пальцы о рубаху.

— Гости-то как отъехали?

— Отъехали...

— Не обидели?

— Нас-то?

— Почто нас? Мы-то гостей не обидели? — рассердился непонятливости паробка боярин.

— А что им на нас обижаться? Всё — как у христьян: ели-пили, песни показывали. Да еще и с дарами отъехали...

— Ишь ты, с дарами, — мотнул головой Стонег и снова потянулся к капусте. Но вдруг рука его замерла над блюдом. Сквозь мрак тяжелого похмелья вспомнилось боярину что-то смутное: будто стоит он во дворе рукою машет, а Настена висит у него на плече.

Стонег сердитым взглядом ожег паробка:

— Говори!

Отпрянул Мистиша, чуть не выронил блюдо:

— Увели фаря твоего, боярин-батюшка.

— Как увели?! — подскочил на ложе Стонег.

— Подарил ты его старшому, когда прощались с ним на крыльце. Уж так ли уговаривала тебя боярыня, а ты все одно: «Кшить, баба...»

Слабо сделалось воеводе в ногах, руки обвисли, как плети:

— Коня увели... коня...

Закачался Стонег на ложе, замотал головой.

— Беда-то какая, Мистиша.

— Да полно кручиниться, батюшка, — попробовал успокоить его паробок. — Другого коня пожалует тебе князь.

— И ты туды же. Вот я тебя! — вскочил с ложа Стонег. — Нет, чтобы удержать, нет, чтобы не дать коня. Ты-то куды глядел?

— Дык с тобой, батюшка, сладу не было...

— Будя, — сказал Стонег. — Подь сюды, Мистиша, не боись. Да поставь на стол блюдо и слушай мой наказ: где хошь, а достань мне фаря. В Киев иди, в Галич, в Олешье — куды следы приведут, а без коня не возвращайся.

— Дареный он, конь-то твой! — вскричал в отчаянии паробок.

— Ну и что, что дареный. А ты его обратно возьми — да в Триполь, да в мою конюшню, — ласково говорил боярин. — А не вернешь, Мистиша, вот те крест, не жить тебе на этом свете. Так и знай!

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Всю жизнь свою, все шестнадцать годков, прожил Мистиша на Стонеговой усадьбе. С малых лет только и знал он что этот двор с одринами, медушами и конюшней да крепость, которую окинешь одним взглядом из конца в конец, да Днепр, да степь за Днепром, да вьющуюся берегом дорогу, которая, как сказывали, ведет в Киев, большой и красивый город. Чудесными рассказами заезжих людей жил Мистиша, манило его за степной окоем, но не думал, не гадал он, что так вот сразу, вдруг, и не по своей воле, отправится в неведомое странствие. И сладостно, и страшно было ему, и всю ночь перед отъездом сжималось у него сердце и не давало сомкнуть глаз.