Страница 83 из 111
Летяга сразу пробился к востроглазенькой разбитной Марфушке — еще вчера, вернувшись от Ипатия, стучался он к ней в каморку, но Марфуша его к себе не пустила.
— А нынче пустишь? — пристал к ней сотник, щекоча девушке маленькое ушко окладистой бородой.
— Да чегой-то? — хихикнула она, отстраняясь от Летяги.— Ишь какой прилипчивый...
— Это ты сладкая,— шепнул сотник, снова прилаживаясь к ее ушку.— Отродясь краше девки не встречал.
— Жена небось дома заждалась.
— Не женат я. А приглянешься, возьму в жены. Вот те крест возьму.
Девушка замахала руками и спряталась за подружек.
— Давай, сотник, выкуп! — закричали подружки.
— Да какой же вам выкуп нужен? — смутился Летяга.
— А хоть запону подари.
— Запона — княжеский подарок.
— Тогда перстень.
Делать нечего. Снял сотник перстень с безымянного пальца, протянул девушкам. И тотчас же Марфуша оказалась в его объятиях. Крепко держа девушку, Летяга сказал:
— Я за тебя выкуп дал. Теперь ты моя.
— А маменьке выкуп дашь?
— И маменьке...
— Тогда жди нынче вечером за теремом,— сказала Марфуша и юркой змейкой выскользнула у него из рук.
Смеялись дружинники:
— Ну как, провела тебя Марфуша?
— А где же твой перстень, Летяга?..
И верно, жаль стало Летяге перстня.
— Возвращайте подарок,— сказал он девушкам.
— Не подарок это, а выкуп,— сказали девушки.— Мы тебе нашу Марфушу отдали.
— Да где она?! — рассердился сотник.
— То не наша вина, что руки у тебя дырявые.
Сплюнул Летяга и пошел к коновязи, где уже, сгорая от нетерпения, поджидал его Ипатий. Нервно кривя рот, спросил сотника:
— Аль обиду на меня затаил?
— С чего это? — удивился Летяга.
— Да вроде бы не признал у ворот,— осторожно напомнил ему Ипатий.
— Ишь ты,— загадочно улыбаясь, покачал головой Летяга.— Нешто не видел, что я с князем?
— С князем,— протянул Ипатий.— А как с вечера пили меды, про князя ты и не вспомнил.
— С вечера другой был разговор.
— Про тот разговор ты забудь,— дрожа от страха, заискивающе попросил Ипатий.
Летяга задумчиво уставился на тысяцкого.
— Видал, как девки перстень у меня выманили? — сказал он.
— Шалуньи,— кивнул Ипатий.
— А ты мне свой отдай,— сказал Летяга, нагло глядя в глаза тысяцкого.— Вот этот...
— Женой подаренный,— растерянно пробормотал Ипатий и снова изменился в лице.
Летяга засмеялся, глядя поверх головы тысяцкого, будто вспоминая приятное, нараспев сказал:
— Ехали мы давеча возле болота, слышу: никак, лягушата расквакались. К чему бы это?
— Бери, бери,— торопливо пробормотал Ипатий, всовывая ему перстень в ладонь.
— Чего это ты? — удивился Летяга, поднося перстень к глазам.
— Не поминай лихом,— помертвевшими губами прошелестел Ипатий.
— Хорош перстенек,— сказал Летяга, насаживая его на свой палец.— И где это только жена твоя его раздобыла?
— У нашего златокузнеца, где же еще,— сердито проговорил Ипатий.
— Ну, спасибо тебе,— сказал Летяга.
— И тебе спасибо,— поклонился ему сотник.
— Глядите, какой мне перстенек подарил тысяцкий,— похвалился Летяга перед дружинниками. Те удивились:
— Дорогой перстенек.
— Чистого золота.
— Отчего же такой подарок?
— По дружбе. Друзья мы с тысяцким,— сказал Летяга. Ипатий покраснел и отошел в сторону.
— Жди нынче на меды! — крикнул ему Летяга вдогонку.
— Чтоб ты подавился,— процедил сквозь зубы Ипатий и сочно сплюнул.
Теперь он уже жалел, что смалодушничал и сделал такой щедрый подарок. Про лягушонка все забылось, а жена дома нынче же спросит, куда дел перстенек.
На крыльце княжеского терема показались Давыд со Святославной. Давыд был важен, княгиня обессиленно опиралась о его руку.
Князь ликовал: не зря спешил он в Смоленск — святая Богородица надоумила. В самый раз поспел. Нынче другому князю здесь делать нечего. По праву перешло ему Романово наследство. А Рюрик пусть подождет — не время ему сейчас ссориться со Святославом. Небось брат и сам за себя не хуже постоит.
Уж прикидывал в уме Давыд, как начнет распоряжаться Смоленским княжеством. Перво-наперво уберет с глаз долой всех Романовых людей. Избаловались они при слабом князе, распустили языки. Он их им укоротит. Отымет все, что щедро раздарил Роман. Отдаст землю верным дружинникам. Бояр тоже умаслит, бросит и им по куску — те уже сейчас глядят ему в рот, чуют, откуда ветер подул.
Только что выхвалялись в тереме:
— Род Ростиславичей не посрамим!
— Ты на нас положись, княже.
— В беде не оставим.
От одного взгляда на бояр кисло становилось у Давыда во рту, но вида он не подавал, елейно улыбался важным старикам, говорил тоже льстивые речи. Боярину Горше, у которого мужики по пьянке сожгли усадьбу, тут же, не сходя с места, подарил две золотые гривны. Пусть не думает, что Давыд скуп. А ему — не в тягость. Все равно пока не свое дарил, а Романово. Святославна надула губы, не понравился ей щедрый жест князя, но возражать ему она побоялась — еще нужно было устраивать свою судьбу. Хоть и знала она, что путь ей теперь один — в монастырь, но еще цеплялась за ветхую надежду.
Только на что ей надеяться? С Давыдом никогда не жила она в мире. Да и Роман не очень-то жаловал брата. Больше любил младших — Святослава с Мстиславом. Но Святослав умер еще в малолетстве, а с той поры как Мстислав скончался — и года еще не прошло. Сильно плакал Роман, когда принес ему гонец известие о смерти его любимца, подолгу стоял в церкви, молясь за спасение его души, ставил ему пудовые свечи.
Давыд был дерзок и груб, и это не нравилось кроткому Роману. Сколько раз он его увещевал, сколько раз пытался наставить на путь истинный, но все его старания пропали даром. Добился он только одного: возненавидел его Давыд, отшатнулся. Приласкал его Рюрик — к нему и льнул непутевый братец, от него и набирался житейской мудрости. Жаден был Давыд и в жадности своей неукротим.
Говорил Роман:
— Зоб у тебя, Давыд, полон, а глаза голодны. Какими бы руки длинными ни были, все равно всего к себе не загребешь.
Думал ли он, что загребет Давыд его княжество, что, сидя на его стольце, будет задабривать бояр золотом из его, Романовых, скотниц?..
Не думала об этом и Святославна. Ударило ей горячей волной в сердце, лишь когда увидела въезжающего на княжеский двор Давыда. Вот отчего снились ей неспокойные сны, вот отчего томило предчувствие. Нет, не миновать ей монастыря, да, может быть, оно и к лучшему? Все равно без Романа не видать ей жизни в миру, все равно не выплакать ей всех своих слез...
Гордо шел Давыд через двор, ловил устремленные на него заискивающие взгляды. Всем дарил он широкую улыбку, потому что радость в нем била через край и скрывать своего торжества он не намеревался. Все равно никто не поверит, будто скорбит он по усопшему Роману. Пусть знают, пусть чувствуют: появился в Смоленске новый хозяин. Молодой. Надежный. На долгие времена.
Увидев князя с княгиней, Летяга всполошился, бросился помогать Давыду сесть на коня. Он тоже уже смекнул, что настала пора менять хозяина: по всему видать, как ненадежно сидит Рюрик в Киеве. Собирается на границе с Новгородом гроза, приближается к волоку. Того и гляди, спустится не сегодня-завтра вниз по Днепру окрепшая Святославова рать.
3
Отшумела гроза. Большая туча, волоча за собой длинный подол дождя, уползла за лес, на западе выглянуло солнце, бросило в разрывы облаков, еще застилавших окраину поля, косые лучи, взорвало на листьях берез тысячи маленьких ослепительных брызг — над речкой выгнулась многоцветная радуга.
Святославна вышла на крыльцо трапезной, окинула взорам расстилающуюся за деревянными стенами монастыря необозримую даль. Вот уже вторую неделю она в обители, вторую неделю выходит в один и тот же час на крыльцо и напряженно всматривается, словно ждет кого-то. Ждать ей некого, но тоненькая нить, связывающая ее с прошлым, еще не разорвалась, еще волнует ее сердце музыка теплого дождя, шорох листвы, плеск невидимой реки. Еще живы воспоминания, да и умрут ли они, хоть и истязает она себя, хоть и пытается смирить изнуряющими молитвами.