Страница 11 из 18
За доблестную службу турецкий султан присвоил де Бонневалю звание трехбунчужного паши. В то время в турецкой армии особенно отличившихся воинов награждали бунчуками, связанными вместе конскими волосами, которые представляли собой своеобразные знаки отличия. Чем больше у воина было таких бунчуков, тем более высоким званием он обладал.
Во время службы в турецкой армии де Бонневаль провел, говоря современным языком, несколько реформ, касавшихся воинского порядка. Кроме того, он принимал участие в крупных кампаниях против России и Персии.
Помимо бунчуков, турецкие воины-офицеры в случае победы могли получить достаточно большие земельные наделы или почетные должности. Французский граф де Бонневаль, воин Ахмет-паша, за успешно проведенную кампанию был награжден должностью наместника в области Хиос.
Нужно сказать, что благорасположение турецкого султана к бежавшему из Франции и Австрии офицеру длилось недолго. Действительно, султан и Ахмет-паша какое-то время были близкими друзьями. Однако завидовавшие воину приближенные владыки вскоре стали устраивать различные козни. В результате поверивший россказням прислуги султан приказал отобрать у Ахмет-паши его земли, после чего отправил впавшего в немилость вассала в пашалык (маленькое поместье), находившийся на побережье Черного моря.
Таким образом де Бонневаль, удачливый когда-то военный офицер, оказался в совершенном одиночестве. Долгое время никто из людей не бывал в далеком поместье доблестного Ахмет-паши. Однажды, когда де Бонневаль уже не надеялся на то, чтобы увидеть живого человека, к нему с визитом прибыл Джакомо Каталано, более известный под именем Казанова.
Много вечеров провели в беседах Казанова и де Бонневаль. Позднее откровения франко-австро-турецкого подданного были записаны его собеседником в дневник. Из него-то современные историки и узнали о годах жизни Клода-Александра де Бонневаля в Турции.
В своем дневнике Казанова упомянул также и об отношении де Бонневаля к новой, принятой им на чужой земле вере. Оказалось, что Ахмет-паша являлся не такими уж и ревностным приверженцем ислама. Он любил пропустить стаканчик-другой хорошего вина и не сделал обрезания – словом, он делал то, что, по сути, было запрещено священной книгой мусульман, Кораном.
Самым необычным зрелищем из того, что удалось увидеть Казанове в замке де Бонневаля, оказалась библиотека, в которой на книжных полках ровными рядами стояли… бутылки с различными сортами вин. Как человек, принявший ислам, Ахмет-паша должен был прятать свои «сокровища» от глаз тех редких гостей, которые навещали его. По мнению де Бонневаля, каждый человек может делать со своей жизнью все, что ему хочется.
Один из разговоров Казановы и де Бонневаля закончился такими словами последнего: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его». Но после недолгого молчания хозяин отдаленного поместья добавил: «Я обязан лишь произносить это, а думаю я так или нет – это не забота турков». Затем де Бонневаль похвастался, что знает текст Корана так же хорошо, как и текст Евангелия.
Граф де Бонневаль, Ахмет-паша, скончался в Константинополе, достигнув 72 лет. Будучи уже умудренным прожитыми годами старцем, он изъявил желание побывать на родине. Однако этой мечте великого авантюриста не суждено было сбыться.
После смерти его похоронили на кладбище, находящемся в Пере. Его могильную плиту украшает надпись: «Бог вечен: преславный и великий Бог да упокоит вместе с истинно правоверными усопшего Ахмета-пашу, начальника бомбардиров. 1160 год Эгиры». Могила бесстрашного полководца и смелого человека сохранилась до наших дней.
Степан (Стефан) Малый
В начале 1766 года на Адриатическом побережье, в черногорской деревне Маина объявился знахарь-чужестранец, который нанялся в батраки к состоятельному черногорцу Вуку Марковичу. Звали его Степан Малый. В отличие от деревенских знахарей он не брал платы со своих пациентов до тех пор, пока те полностью не выздоравливали. Степан не только лечил людей, но и вел с ними беседы о миролюбии и доброте, о необходимости прекратить межобщинные распри. Удалось ему завоевать не только расположение, но даже и уважение своего хозяина, которого он тоже излечил от болезни.
Со временем в речах Степана Малого появилась таинственная важность. По его просьбе один из солдат отнес генеральному проведитору А. Реньеру письмо, предназначенное самому венецианскому дожу, в котором Степан сообщал о том, что в скором времени в Котор прибудет «свет-император». Дело в том, что в те годы приморские территории Черногории, которыми завладела Венецианская республика, назывались венецианской Албанией. Управлял этими областями наместник, или генеральный проведитор, резиденцией которого являлся Котор.
В конце лета 1767 года по окрестным селам поползли слухи, что батрак Степан – это не кто иной, как русский царь Петр III. Хотя он сам не подтвердил в открытую это известие и продолжал называть себя прежним именем, нашлось немало любопытных, которые пытались сравнить облик Степана Малого с портретами русского царя, дабы найти между ними внешнее сходство. Один из очевидцев происходящего описывал Степана так: «Лицо продолговатое, маленький рот, толстый подбородок… блестящие глаза с изогнутыми дугой бровями. Длинные, по-турецки, волосы каштанового цвета… Среднего роста, худощав, белый цвет лица, бороды не носит, а только маленькие усики… На лице следы оспы… Кто бы он ни был, его физиономия весьма сходна с физиономией русского императора Петра Третьего… Его лицо белое и длинное, глаза маленькие, серые, запавшие, нос длинный и тонкий… Голос тонкий, похож на женский…» В то время ему было лет 35–38.
Истинное происхождение Степана неизвестно. Разным людям он сообщал противоречивые сведения: называл себя далматинцем, черногорцем, дезертиром из Лики или говорил, что пришел из Герцеговины или из Австрии. Патриарху Василию Бркичу заявил, что родился в Требинье, «лежащем на востоке». Ю. В. Долгорукову объяснил, что во время своих странствий часто изменял имена, поэтому предложил ему целых три версии своего происхождения: Раичевич из Далмации, турецкий подданный из Боснии и выходец из Янины. Степан Малый прекрасно знал сербскохорватский язык. Кроме того, он мог свободно изъясняться на немецком, французском, итальянском, турецком языках, русский же знал неважно.
Сразу же после того, как Степан признался в своем царском происхождении, нашлись люди, которые с готовностью подтвердили эту ложь. Среди них были Марко Танович, монах Феодосий Мркоевич, игумен Йован Вукачевич, некогда бывавшие в России и видевшие царя Петра Федоровича. Внешнее сходство Степана с русским императором окончательно подтвердилось, когда в одном из монастырей был найден портрет Петра. Чуть позже в поддержку мнимого Петра III выступили видные иерархи православной церкви. Особенно кстати оказалось сообщение русского офицера, с которым Степан встретился в Черногории незадолго до описываемых событий, о присланных из России золотых медалях. Трудно описать словами удивление черногорских старшин, к которым «русский царь» обратился с требованием отчета о том, куда они подевали те самые медали.
11 октября 1767 года генеральный проведитор поручил полковнику венецианской службы Марку Антонию Бубичу встретиться со Степаном Малым и побеседовать с ним. В своем отчете полковник записал: «Особа, о которой идет речь, отличается большим и возвышенным умом».
Скоро в горном селе Цегличи состоялся совет старшин, которые вынесли решение принять Степана за русского царя. Захваченный общим настроением, на встречу с ним приехал престарелый митрополит Савва, который был фактическим правителем страны. Самозванец покорил владыку своим красноречием по поводу пороков черногорского духовенства. По окончании беседы митрополит был до того подавлен, что пал перед Степаном на колени и удалился сраженный.
В конце октября в Цетинье на всенародном собрании (зборе, скупщине), на которое явились около семи тысяч человек, был зачитан первый указ новоявленного царя. Сам Степан не решился появиться перед народом и ожидал результатов собрания в Маине. Его указ, призывавший к установлению в стране мира и прекращению кровных распрей, был принят единогласно. На том же собрании Степана Малого не только признали русским царем, но и провозгласили государем Черногории. Вынесенное решение было подтверждено особой грамотой, которую 2 ноября 1767 года торжественно вручили Степану.