Глубокие раны

— В дружеских отношениях? Я бы определенно не назвала это так! Кальтензее использует моего мужа, но Маркус этого просто не понимает, — горячо ответила фрау Новак. — Все у него связано только с этим заказом во Франкфурте! При этом все это — чистое безумие! Он не справится, только надорвется. Как он может осилить такой заказ, имея лишь пару сотрудников? Реконструкция старого города — подумаешь! Этот Кальтензее внушил ему эту глупую мысль! Если что-то не удастся, будет потеряно все!

Горечь и чувство разочарования звучали в этих словах. Была ли то ревность к дружбе между ее мужем и профессором Кальтензее? Опасалась ли Кристина возможного банкротства? Или это был страх женщины, которая чувствовала, что ее маленький, кажущийся святым мир пошел под откос и она потеряла контроль над ним? Пия уперлась подбородком на руку и задумчиво посмотрела на женщину.

— Чувствую, вы мне не поможете, — констатировала она. — И я спрашиваю себя — почему? Действительно ли вы так мало знаете о своем муже? Или вам безразлично, что с ним случилось?

Кристина энергично покачала головой.

— Нет, мне не безразлично! — возразила она дрожащим голосом. — Но что я могу сделать? Маркус уже несколько месяцев едва разговаривает со мной! Я не имею абсолютно никакого понятия, кто с ним так поступил и почему, так как совершенно не знаю, с какими людьми он имеет дело. Но одно я знаю совершенно точно: при ссоре с семейством Кальтензее речь шла не об ошибке, которую допустил Маркус, а о каком-то ящике, который исчез во время проведения работ. К Маркусу тогда пару раз приходили профессор Кальтензее и доктор Риттер, секретарь Веры Кальтензее. Они часами сидели в его офисе и секретничали. Но больше я ничего не смогу вам рассказать, при всем своем желании! — В ее глазах заблестели слезы. — Я действительно беспокоюсь за своего мужа, — сказала она беспомощно, и это невольно пробудило в Пие сочувствие. — Я боюсь за него и за наших детей, так как не знаю, во что он впутался и почему больше не разговаривает со мной. — Кристина отвернулась и зарыдала. — Кроме того, я думаю, что у него… что у него есть другая женщина! Он часто уезжает поздно вечером и возвращается только утром.

Она стала копаться в своей сумке, стараясь не поднимать глаз на Пию. Слезы струились по ее лицу. Кирххоф протянула ей бумажный носовой платок и подождала, пока фрау Новак приведет в порядок свой нос.

— Это означает, что в ночь с 30 апреля на 1 мая он также мог не быть дома? — спросила она тихо.

Кристина пожала плечами и кивнула. Когда Пия уже подумала, что она не узнает больше ничего интересного, женщина ее ошарашила.

— Я… я недавно видела его с этой женщиной. В Кёнигштайне. Я… я была в пешеходной зоне, забирала из книжной лавки книги для детского сада. И увидела напротив кафе-мороженого его автомобиль. Я уже хотела идти к нему, но из этого заброшенного дома, возле лото-клуба, появилась женщина, и он вышел из машины. Я наблюдала, как они разговаривали друг с другом.

— Когда это было? — спросила Пия как наэлектризованная. — Как выглядела эта женщина?

— Высокая, темноволосая, элегантная, — мрачно ответила Кристина. — Как он на нее смотрел… и как она положила свою руку на его… — Она всхлипнула, и по ее лицу опять побежали слезы.

— Когда это происходило? — повторила Пия.

— На прошлой неделе, — прошептала фрау Новак. — В пятницу, примерно в четверть первого. Я… я сначала думала, что это связано с новым заказом, но потом… потом она села в машину Маркуса, и они уехали.

Когда Пия вошла в переговорную комнату, у нее было чувство, что она добилась своего. Она не любила оказывать на людей сильное давление, которое доводило их до слез, но иногда цель оправдывала средства. Боденштайн назначил совещание на половину пятого, но прежде чем Пия успела рассказать, что ей удалось только что узнать, в комнату вошла Николя Энгель. Хассе и Фахингер уже сидели за столом, чуть позже пришел Остерманн с двумя папками в руках, а вслед за ним появился Бенке. Ровно в половине пятого в переговорную вошел Боденштайн.

— Как я вижу, К-2 собрался в полном составе. — Николя Энгель заняла место во главе стола, где обычно сидел Боденштайн.

Оливер не проронил в отношении этого ни слова и сел между Пией и Остерманном.

— Я хотела бы воспользоваться благоприятной возможностью и представиться. Меня зовут Николя Энгель, и с 1 июня я буду занимать должность коллеги Нирхофа.

В комнате повисла мертвая тишина. Конечно, каждый сотрудник Региональной уголовной полиции в Хофхайме уже давно знал, кто она такая.

— Я много лет сама работала следователем, — продолжала советник уголовной полиции, равнодушная к отсутствию реакции. — Работа отдела К-2 является предметом моего особого интереса, поэтому я хотела бы — пусть даже неофициально — вместе с вами работать над данным делом. Мне кажется, что дополнительная помощь не может повредить.

Пия мельком взглянула на шефа. Лицо Боденштайна было каменным. Казалось, что мыслями он был где-то в другом месте. Пока советник уголовной полиции докладывала о пути своего становления и планах на будущее Региональной уголовной полиции Хофхайма, Пия наклонилась к нему.

— Ну, как? — прошептала она напряженно.

— Вы были правы, — ответил тихо Боденштайн. — У Кальтензее нет алиби.

— Итак, — советник уголовной полиции посмотрела на присутствующих и просияла, — со старшим комиссаром Боденштайном и фрау Кирххоф я уже знакома. Предлагаю остальным представиться в свободной очередности. Начнем с вас, господин коллега.

Она посмотрела на Бенке, который сидел, развалившись на своем стуле, и делал вид, что не слышит обращения.

— Старший комиссар уголовной полиции Бенке, — фрау доктор Энгель, казалось, наслаждалась ситуацией. — Я жду.

Напряжение в комнате было ощутимым, как перед грозой. Пия вспомнила, как Бенке с восковым лицом выскочил из кабинета Боденштайна. Было ли связано его странное поведение с фрау Энгель? Франк был тогда сотрудником Боденштайна в отделе К-2 во Франкфурте. В таком случае он еще с тех пор должен был знать Николя. Но почему новая шефиня сделала вид, будто она его не знает? Пока Кирххоф размышляла об этом, слово взял Боденштайн.

— Оставим перепалку, — сказал он. — У нас много работы.

Оливер коротко представил своих сотрудников и затем сразу перешел к сообщению новой информации. Пия решила набраться терпения и приберечь свою новость на конец. Пистолет, который она нашла в рюкзаке Ватковяка, не являлся оружием, из которого были убиты трое стариков. Это было однозначно установлено с помощью криминальной техники. В пансионате «Таунусблик» дело существенно не продвинулось. Постояльцы, с которыми беседовал Хассе, не заметили ничего важного для расследования. Фахингер, напротив, нашла соседку Моники Крэмер, которая видела незнакомого ей мужчину в темной одежде на лестнице в то время, когда было совершено преступление, и позже у мусорных контейнеров во дворе. Бенке раскопал в Кёнигштайне несколько в высшей степени интересных вещей: хозяин кафе-мороженого, которое расположено через дорогу, наискось от заброшенного дома, в котором был обнаружен труп Ватковяка, опознал Роберта по фотографии и подтвердил, что тот время от времени ночевал в этом доме. Кроме того, в прошлую пятницу он заметил фирменный автомобиль, принадлежавший реставрационной фирме с броской буквой «N» в качестве логотипа фирмы, который почти три четверти часа стоял перед домом. А пару недель тому назад Ватковяк и какой-то мужчина, который остановил свой кабриолет «БМВ» непосредственно перед кафе-мороженым, просидели там, за одним из задних столиков, почти два часа, и Ватковяк все это время настойчиво в чем-то убеждал незнакомца.

Пока коллеги гадали, что делал автомобиль Новака перед домом в Кёнигштайне и что за незнакомец мог быть в кафе-мороженом, Пия листала папку с делом Гольдберга, которая оставалась довольно тонкой.

— Послушайте, — вмешалась она в разговор. — Гольдберга в четверг перед его смертью навещал мужчина, который приехал в спортивном автомобиле с франкфуртскими номерами. Это не может быть случайностью.