Вектор атаки

– Вот он, – сказал Оберт, извлекая заветный кристаллик в эбонитовой оправе. – Ничего из ряда вон выходящего. Как было сообщено – стандартная нарезка земных и, подозреваю, титанийских информационных каналов.

– Отчего бы им не перехватить пару концертов Озмы, – проворчал кто-то. Оберт отметил: из ветеранов.

Несколько молодых людей потянулись к выходу.

– Или какой-нибудь веселенький сериал, – сказал Тони Дюваль, который остался. – Последний сезон «Охваченных пламенем».

– Я пробовал заранее обговаривать условия выигрыша, – сказал Оберт. – Ктелларн в самой резкой форме отказался даже обсуждать эту тему. Нам не дано понять логику его поведения. Так что пока все остается лотереей.

– И вы с вашей компанией уже до дыр промозолили этот последний сезон, – сказал Юбер Дюваль сыну.

– То был предпоследний. За полгода должны были уже запустить новый.

– Ожидание усиливает желание, – сказал Дюваль-старший. – Вообрази свою радость, когда через неделю-другую ты вдруг увидишь знакомые идиотские рожи…

– Я не люблю ждать, – возразил Тони. – И рожи не идиотские. Просто веселые. Не то что у некоторых.

– …и мы все принуждены будем наблюдать за обезьяньими ужимками толпы имбецилов.

– Это лучше, чем обрывки новостей из потустороннего мира! – огрызнулся юнец.

– Ну, будет вам, – возвысил голос командор. Впрочем, всего на полтона. – Начинайте же, Дирк, не то мы тут все перецапаемся от нетерпения.

От слуха Оберта не укрылись иронические смешки. Но тут уж ничего нельзя было поделать… Он вставил кристаллик в гнездо медиацентра, приложил палец к сенсорной панели и отошел в сторону, чтобы никому не мешать смотреть.

На экране запрыгала плоская размытая картинка. Цвета были искажены, временами пробегала рябь, фоновый голос то затихал до едва различимого бормотания, то срывался в натужный хрип. На нарезку походило мало, не было это и стандартной новостной лентой, со сбивчивым монотонным комментарием из-за кадра, с необъяснимыми прыжками от темы к теме и еще менее понятными возвратами к уже показанному, где сюжеты были спрессованы до того предела, за которым теряется всякий смысл. Скорее это выглядело как ухваченный целиком информационный кластер, обстоятельный, неспешный, озвученный хорошо поставленными голосами с правильной речью и снабженный развернутым видеорядом.

– …Двухсотый юбилейный симпозиум Пиренейского отделения Академии Человека вопреки ожиданиям не ознаменовался эпохальными прорывами в профильных научных дисциплинах, а оказался практически целиком посвящен вполне традиционной проблематике – семье, спорадическим брачным союзам и аналогичным социальным институтам во всем их многообразии. Научный сотрудник Каталонского Центра гуманитарной репродукции доктор Абель Казанова…

Оберт, не удержавшись, хихикнул. Те, кто был рядом, посмотрели на него с неудовольствием, а молодежь – с искренним недоумением.

– Очень симпатичный, – сказала вполголоса сидевшая рядом Ольга Шнайдер, серьезная и несколько педантичная особа неполных восемнадцати лет от роду. – В прекрасном костюме. Галстук удачно подобран. Что вы нашли забавного?

– Э-э… м-мм… Я после вам разъясню, в чем тут соль, – пообещал Оберт.

Он давно уже смирился с тем печальным обстоятельством, что даже самые бородатые остроты и каламбуры здесь порой приходилось растолковывать в деталях. Утрата чувства юмора всегда виделась ему реальной угрозой для человеческой самоидентификации.

– …Вот уже на протяжении нескольких десятилетий процессы гендерной дисклюзии являются предметом тщательного исследования нашего Центра, – вещал доктор Казанова. – Ряд научных дисциплин, объединенный общим понятием «эконетика», то есть «наука о семье»…

– Но что действительно забавно, – шепотом продолжала Ольга Шнайдер, – так это его речь. Неужели на Земле все разговаривают так заумно?

– Нет, уверяю вас, – отвечал Оберт, склонившись над нею. – Только лишь те, кто желает выглядеть умнее, чем есть на самом деле…

– А что такое «гендерная дисклюзия»?

– Понятия не имею. Но наверняка звучит намного более грозно, нежели означает. Когда вернемся домой, специально изловим доктора Казанову и вытрясем из него признание…

– Вы хотели сказать – дефиницию? – без тени улыбки осведомилась девушка.

– И дефиницию тоже, – подтвердил Оберт со вздохом.

– …Агентство внеземных территорий приняло решение расконсервировать базы «Амазонис» и «Дедалия» на Марсе. Это связано с небывалым в этом году притоком туристов, желающих совершить восхождение на гору Олимп – высочайшую вершину обитаемых пространств Федерации…

– Ну вот еще! – на сей раз не сдержался Ланс Хольгерсен, в прошлом – второй навигатор «Согдианы». – Что за первобытный гелиоцентризм!..

– Мы знаем, Ланс, – мягко осадил его командор Хендрикс. – Мы все в курсе.

– И ничего не все, – проворчал Тони Дюваль.

– …Расположенные по соседству вершины Арсия и Павлин, лишь немного уступающие Олимпу в природном величии, также вправе рассчитывать на свою долю привлекательности для странствующих и путешествующих. И хотя современное состояние спортивного альпинизма сводит к минимуму риск увлекательных предприятий, Агентство сочло необходимым обеспечить им исчерпывающую техническую поддержку и позаботиться о дополнительном комфорте визитеров. Напомним, что Олимп является колоссальным потухшим вулканом, высота его составляет более тринадцати миль, из которых последние четыре мили представляют собой почти отвесную стену – подлинное испытание силы и мастерства…

– Тринадцать миль! – не удержался от восторженного возгласа Тони Дюваль. – Ничего себе! Прогуляться бы по такой горке!

– А потом с вершины… на крылышках!.. – мечтательно откликнулся Моран Виньерон, долговязый анемичный бретонец, которого никто бы не мог заподозрить в пристрастии к экстремальным поступкам.

– Крылышки там не годятся, – авторитетно заявил ван Ронкел. – Слишком низкая плотность атмосферы. Особенно на такой высоте.

– Разве на Марсе нет воздуха? – поразился Тони.

– Ну… строго говоря… нет, – ответил ван Ронкел несколько озадаченно. – Воздуха, в нашем понимании, кроме Земли, вообще нигде нет.

– Но здесь, в этом мире, мы дышим воздухом! – пожал плечами Тони. – На Эльдорадо был воздух. И там, куда мы летели, на этом… как его… на Титануме…

Командор Хендрикс бросил красноречивый взгляд в сторону Руссо, Леклерка и Цугшвердта, которые составляли костяк педагогического сообщества колонии, в меру сил занимаясь образованием подрастающего и за эти годы вполне уже подросшего поколения. Их семинары посещала не только молодежь, но и вполне взрослые поселенцы, и даже эхайны. Капрал Даринуэрн так и вовсе не упускал ни единого случая пополнить свой лексикон и познания в человеческой культуре, и трудно было заподозрить его в том, что все это делалось сугубо по долгу службы.

– Среди нас нет специалистов по астрофизике, – процедил сквозь зубы Руссо. – Так уж сложилось, что все педагоги здесь сплошь гуманитарии. А вы, господа навигаторы, уклоняетесь под любыми предлогами…

– Я не уклоняюсь, – возразил командор Хендрикс. – Но пользы от моего сотрудничества немного.

Это было чистой правдой. Привыкший изъясняться лаконично и в то же время обстоятельно, командор в аудитории, числом превышавшей обычный для него летный состав из трех или пяти особей мужского, как правило, пола, разительно менялся: делался нелепо многословен, невразумителен, путался и терял нить повествования и, дабы не утратить лицо окончательно, самоустранился от публичных выступлений. Остальные же «господа навигаторы» манкировали, то есть уклонялись от просветительской деятельности под любыми предлогами.

– А при чем тут гелиоцентризм? – спросил Тони Дюваль нетерпеливо.

– Все просто, – сказал Ланс Хольгерсен, довольный тем, что о нем не забыли. – Туроператоры, как видно, так и не нашли в обозримых пределах Галактики ничего сравнимого с Олимпом по величию и, самое главное, доступности. А есть еще Тройной Грифон на Ферре и горная страна Полифемия на Серой Хризантеме, с ее перепадами высот в шестнадцать миль… это вообще нечто, не помещающееся в человеческом воображении… но сии удовольствия имеют несчастье пребывать в местах, крайне удаленных от границ Федерации, неустроенных и попросту опасных. Что вовсе не означает, будто их не существует вовсе!