Страница 24 из 39
Когда на помпейские дома обрушился поток вулканических выбросов, их стены уже хранили более чем двухвековые традиции самых разнообразных декоративных росписей. Несмотря на явно различимую смену стилей, почти ни один элемент не исчезал из такой живописи вовсе. Зачастую старомодный подход сочетался с новейшими веяниями, отдельные мотивы заимствовались, изменялись, изгонялись, затем всплывали заново. В древнейших особняках, на которые последние помпеяне, должно быть, взирали как на живую старину, сохранялся древний обычай расписывать поверхность стены, подражая фактуре каменных панелей; с помощью искусных ухищрений иногда создавали даже обманные колонны и карнизы. Уже в начале I века до н.э. стенописцы освоили различные приемы, создающие эффекты оптического обмана. Они вовсю "играли" с перспективой, увлекая взгляд зрителя в воображаемое продолжение реального помещения, маня его зеленью несуществующих двориков и голубизной нарисованного неба или создавая полную видимость того, что никакой стены и в помине нет, а вместо нее сразу простирается улица. Порой живописцы вдохновлялись искусно расписанными занавесами местных театров, а также театров в Риме или соседнем Неаполе, - этими архитектурными обрамлениями для фантазий, которые разыгрывались лицедеями на сцене.
Устав от такой "ловкости рук" и зрительных трюков, в начале I века н. э. помпеяне, следившие за модой, позаимствовали из Рима некоторые новые веяния, зародившиеся при императорском дворе: более формальный стиль, смелые цветовые решения, использование абстрактных геометрических и растительных узоров для обрамления небольших живописных сценок. С годами эти росписи становились более сложными и фантастическими; возможно, это отражало смену темпераментов среди столичных законодателей императорского стиля. По всей империи холодный "классицизм" эпохи Августа постепенно уступал место цветистым вывертам Нерона. Затем, как раз за несколько лет до извержения, некоторые богачи из тех, что первыми задавали тон, ввели новейшую моду - покрывать стены мозаикой из натуральной мраморной крошки. Скорее всего, они руководствовались эстетическими соображениями, но, как знать, не породило ли такую художественную затею желание залатать щели, образовавшиеся в стенах после землетрясения? Правда, если бы Везувий так и не опустил последнего занавеса над спектаклем жизни в Помпеях, то, быть может, величайшее собрание живописных сокровищ в этом городе исчезло бы вовсе - по мере того, как приглашали бы к себе декораторов очередные выскочки из низов и любители всяческой новизны.
Но живописные изображения, что, избегнув подобной участи, дошли до наших дней, являют взорам глубочайшие чувства помпейских граждан. Люди с выпестованным вкусом взирали на эллинистический мир как на живительное средоточие искусств и учености. Их детей воспитывали образованные рабы-греки, а от болезней их пользовали греческие же врачи - или рабы, или вольноотпущенники. Излюбленными сюжетами домашней живописи служили сцены из греческой мифологии и истории. Например, упомянутый уже жрец Аманд украсил триклиний своего дома фресками, где изображались: Персей, спасающий юную Андромеду, Геракл в садах Гесперид и падение Икара. И, разумеется, весь город был наводнен живописными сценами Троянской войны, поскольку в скитаниях троянцев-изгнанников римский народ обрел миф о собственных истоках и становлении.
Художники, выполнявшие такие произведения, порой полагались на собственное творческое видение. Но чаще они копировали старые греческие образцы или пользовались своего рода "трафаретными" книгами, плодя картины наподобие современных оттисков. В нижнем конце рынка дешево и быстро работали ремесленники, выполнявшие заказы покупателей с менее взыскательными вкусами. Наиболее расхожей темой у них была извивающаяся змея, охранявшая святилище домашних богов. Многие помпеяне любили словно подносить зеркало к собственному миру, украшая дом правдивыми портретами самих себя, своих детей, своих четвероногих питомцев и птичек и прочими характерными штрихами повседневной жизни.
Именно этим живописным деталям суждено было стать ценнейшими археологическими сокровищами, не менее важными для постижения прошлого, чем какой-нибудь раскопанный храм или императорская гробница. Поскольку жизнь прервалась здесь столь внезапно, везде царила атмосфера не смерти, а, напротив, оживленной и напряженной деятельности. Послания, начертанные на стенах пустых комнат, словно до сих пор ждут ответа. В Доме Веттиев, на одной из колонн в перистиле, какой-то юноша нацарапал приветствие: "Акций желает своей милой матери Коссинии доброго здравия!" Быть может, в тот злосчастный августовский день, пока еще не начал падать пепел, она прочла эти слова и улыбнулась.
На снимке показан помпейский дом в процессе раскопок реставрации.
Александр Великий с обнажённой головой, посреди лязга копий, мечей и цокота копыт, гонит своего мощного Букефала прямо на персидского царя Дария. Тот склоняется с колесницы, чтобы узреть возмездие, явившееся ему из Македонии. Этот шедевр мозаичного искусства, выложенный из полутора миллионов крошечных камешков, украшал пол помпейском Доме Фавна. Ущерб, следы которого видны в левой части композиции, видимо, относятся ко времени землетрясения 62 г. н. э.
На этой кухне, довольно тесной, как это обычно было в помпейских домах, жаровня с углями была устроена поверх каменного очага - главном месте приготовления пищи. Бронзовую посуду с изогнутыми днищами засовывали поглубже в угли для большего поглощения тепла. Дым легко улетучивался через окошко над очагом, а в некоторых кухнях имелись и отверстия в крышах.
Слева - амфора для вина, найденная в гробнице за Геркуланскими воротами Помпеи. Ваза из стекла с камеями, с белыми рельефными изображениями из светонепроницаемого камня на прозрачном фоне, несомненно свидетельствует о богатстве и высоком положении владельца. В центре - превосходной работы бронзовая урна, несколько смахивающая на самовар, предусматривала двоякое применение: ее можно было подвешивать на цепях, крепившихся к трем кольцам в виде женских голов, или ставить на пол на три ножки в форме львиных лап. Устройство, помещенное внутри посудины, позволяло нагревать воду на углях. Справа - бронзовый сосуд - дельфины, послушно ныряющие по мановению бородатого Тритона, служат ручками для крышки этого нарядного сосуда для разогрева пищи. Внутренний очажок скрыт за двойными дверцами, напоминающими в миниатюре двери храма. Зимой такие нагреватели вдобавок прогоняли холод, пробравшийся со сквозняком в помпейские триклинии. Боковые ручки сосуда, отлитые в форме человеческих рук, позволяли легко перетаскивать его с места на место.
Треногий круглый столик покоится на полу с изысканной мраморной инкрустацией, окруженной мозаикой с фигурами животных. Столик был найден в таблинуме - большом помещении для приемов, размещавшемся между атриумом и перистильным садом, или двором. На таких столах обычно расставляли какие-нибудь лакомства для гостей.
На этой стенописи из Геркуланума изображены женщины за туалетом. На шее у матроны (она в окружении дочерей и рабыни) - ожерелье, - плетёное из золота со вставками изумрудов и перламутра.