Страница 85 из 120
— Давай сейчас ограничимся Джоби, — сказал Джо.
— Как хочешь. Но Энн тоже курила, и ее тоже поймали, однако, когда я об этом узнала, тебя здесь не было.
— Но потом я пришел домой, и ты могла мне об этом рассказать, — заметил Джо.
— Когда дело касается Энн, ты не хочешь ни о чем слышать, — сказала Эдит.
— Энн шестнадцать, — сказал Джо, — и если то, что ты говоришь, правда, то нам повезло, что ее самый страшный проступок — курение. Я бы куда больше тревожился, если бы узнал, что она пьет запрещенное спиртное.
— Ты бы встревожился?
— Да. Уж не намекаешь ли ты, что она пьет?
— Я ни на что не намекаю.
— Тогда давай вернемся к Джоби. Как ты предлагаешь его наказать? Не давать ему больше карманных денег?
— Да. Или хотя бы давать их меньше. Сократить наполовину. Но надо сделать что-то еще, то, что имеет отношение к курению.
— Наказание должно соответствовать преступлению. Наказание обязательно должно соответствовать преступлению.
— Если мы его не накажем, то, когда он уедет в школу-пансион, его не только временно исключат, но могут исключить и навсегда.
— Знаю, — сказал Джо.
Джоби стал получать меньше денег на карманные расходы, но родители так и не придумали ему никакого подходящего наказания за курение, и через неделю Джоби снова вернулся в школу.
Хотя Джоби не вернулся в школу героем, он тем не менее стал знаменитостью. «Эй, Джоби, дашь сигаретку?» — приветствовали его соученики. И еще он получил недолговечное прозвище Везунчик — по названию одной из марок сигарет. Мальчишки приглашали его вместе покурить, но он принимал их приглашение лишь в том случае, если они курили не на территории школы. По степени совершенного им проступка его отнесли к «бунтарям» из категории внешне непривлекательных: прыщавых, толстых, очкариков. Среди них был и парнишка, который поставлял непристойные версии комиксов, и мальчик, без конца лазивший в постель к служанке, и парень, который слонялся по лесам, высматривая целующиеся парочки, и еще один парнишка, часто приносивший в школу заряженную винтовку, и тот, у которого всегда водились деньги, полученные им от пожилого садовника. Этот последний говорил другим мальчикам, что любой из них может в любое время заработать пятьдесят центов и что это не больно, только немного щекотно. Но мальчик, который однажды принял это предложение, потом сказал, что садовник хотел гораздо большего, и вскоре этот садовник уже ничего никому не предлагал, так как его посадили в тюрьму, где он повесился, а мальчика отослали в удаленную школу-пансион, где учились другие мальчики, в прошлом знакомые с щедрыми садовниками. Оба события — отъезд мальчика и уход в мир иной садовника — для Джоби случились весьма вовремя, так как прежнюю, в пятьдесят центов, сумму его карманных денег сократили вдвое и эти пятьдесят центов он мог бы с легкостью заработать у садовника. Получая теперь двадцать пять центов в неделю, Джоби еще больше, чем прежде, задолжал Энн, Мариан, дяде Картеру и своим приятелям. До конца своего пребывания в «Гиббсвилль Кантри Дей» Джоби так и не расплатился с долгами, но теперь он принадлежал к одной из «группировок», он больше не попадал в неприятности, сдал все предметы и улучшил свои оценки. Он вел себя холодно-вежливо с мистером Кенигом (который был более чем счастлив доложить родителям мальчика о его полном перерождении). Джоби заставил вести себя в классе примерно и не совершал ни единого проступка, который мог бы предотвратить его перевод в частною школу-пансион, где его ждали новые знакомства, новая жизнь и новые, не испытанные прежде радости. Пока что, за все тринадцать лет жизни, радостей у Джоби было совсем не много.
У Джо Чапина был обычай делать все важные объявления за ужином, за исключением неприятных, которые могли отбить аппетит. Во-первых, ужин был единственным временем, когда вся семья собиралась вместе, а во-вторых, благодаря этому обычаю за столом велись оживленные, занимательные беседы.
Как-то раз, весенним вечером 1928 года, Джо расправил на коленях салфетку и произнес:
— Говорит радиостанция «ДБЧ-старший».
Все обратили к нему выжидательные взгляды.
— Мне хотелось бы сделать важное сообщение моей миллионной аудитории за этим столом.
Энн и Джоби прыснули.
— Сначала плохая новость.
— О! — с преувеличенным стоном откликнулась Энн.
— Однако за плохой новостью немедленно последует хорошая, так что, если мисс Чапин из города Гиббсвилля, штат Пенсильвания, соблаговолит вынуть из супа свой подбородок, я приступлю к объявлению.
— Подбородок вынут. Между прочим, он и не был в супе, — сказала Энн.
— Был чуть ли не в супе. И уж точно упал бы в него, как только я сообщил бы плохую новость, — сказал Джо. — Итак, плохая новость заключается в том, что мы с матерью раздумывали о поездке этим летом всей семьей за границу.
— И мы тоже? — спросил Джоби.
— Всей семьей: мистер и миссис Джозеф Б. Чапин, мисс Энн Чапин и мистер Джозеф Б. Чапин-младший. Никаких собак, кошек и прочей живности.
— Но мы не едем. Это и есть плохая новость, — сказала Энн.
— Вы, мисс Энн Чапин, совершенно правы. Вы меня прерываете, но вы правы. Причина, по которой мы не едем, состоит в том, что мне этим летом надо ехать на Республиканскую национальную конвенцию, которая всегда проводится летом, и нет никакого смысла мне уезжать в Канзас-Сити в середине нашего путешествия. А теперь хорошая новость: мы едем за границу будущим летом.
— Мы все? — спросил Джоби.
— Вся честная компания. Причина, по которой я объявляю об этой поездке за год вперед, состоит в том, что я бы хотел, во-первых, чтобы члены нашей семьи — включая и меня — отшлифовали свой французский. А во-вторых, я думаю, было бы занятно, если бы мы все вместе занялись изучением Англии, Франции и Италии и узнали как можно больше о достопримечательных местах, которые мы собираемся посетить. Я никогда не был в Европе, мать никогда не была в Европе…
— Мать никогда не была в Чикаго, штат Иллинойс, — сказала Эдит.
— Я никогда не была в Питсбурге, — сказала Энн.
— А я никогда не был в Бостоне, а ты была, — сказал Джоби.
— Всего один раз, когда была маленькой, — сказала Энн.
— Итак, швейцарская семья Чапинсон в будущем году отправляется в путешествие, — провозгласил Джо.
— Жгите мою одежду! Представляю, что скажут девчонки! — воскликнула Энн.
— Что это за странное выражение? — спросил Джо.
— Обычное выражение, — сказала Энн.
— Весьма выразительное выражение, — сказал Джо. — Откуда оно взялось?
— Да в нем нет ничего особенного.
— Но откуда ты его взяла? — настаивал Джо.
— Это выражение с Юга.
— Когда ж ты успела съездить на Юг? Я что-то не помню, чтобы ты в последнее время путешествовала по Югу, — сказал Джо.
— У нас в классе новенькая, они недавно переехали в Гиббсвилль. Она им пользуется, но в нем ничего такого нет.
— Конечно, нет, и, я уверен, ты тоже ничего такого не имела в виду, просто оно не очень женственное, — сказал Джо. — Не думаю, чтобы французам понравилось, если бы американская девушка сказала: «Fumez mes robes», — или как там это будет по-французски. В любом случае я уверен, что у французов нет такого выражения.
— О, из того, что я слышала, у французов есть выражения почище этого, — сказала Энн.
— Je suis tres desole[34], — сказал Джо. — Моя дочь уж слишком умная. Elle est tres blasee[35].
— Тебе, папочка, надо вернуться в Йель и снова заняться французским, — сказала Энн.
— Je suis tres desole. Elle est tres blasee. О горе мне! — сказал Джо.
— Последнее я могу понять, — сказала Энн.
— А я, милочка, могу понять «Жгите мою одежду», — сказал Джо.
— Это просто выражение, папа, — сказала Энн.
И они оба улыбнулись.
34
Мне очень жаль (фр.).
35
Она слишком умная (фр.)