Страница 63 из 120
Когда Майк Слэттери позвонил Генри Лобэку, тот сам снял телефонную трубку, и лишь только Майк попросил Генри уделить ему десять минут его драгоценного времени, как Генри принялся подсчитывать, какую именно сумму он выделит партии, и подсчитал ее еще до того, как Майк повесил трубку.
Майк, с присущей ему пунктуальностью, явился в контору Генри без двух минут три. Генри жестом пригласил его в свой застекленный кабинет.
— Как поживаешь, Майк? — спросил Генри.
— Благодарю, все отлично, Генри. И полагаю, у тебя тоже все в порядке?
— В общем, как обычно, — ответил Генри.
Генри открыл красного дерева ящик для сигар и протянул его Майку.
— Сигару?
— Я, Генри, сигары не курю, — сказал Майк. — Вообще не курю. Никаких дурных привычек, кроме политики.
— Я и сам редко ими балуюсь, разве что после плотного обеда. Мне нравятся хорошие сигары, но порой за целую неделю ни одной не выкурю.
— Ты, Генри, наверняка думаешь, что я в этом году пришел раньше обычного.
— Раньше обычного?
— Для ежегодного партийного взноса.
— Ну, это действительно немного рано, правда же? — сказал Генри.
— Я напросился на этот дополнительный визит не из-за денег.
— Что ж, такое услышать всегда приятно, — сказал Генри. — В чем же тогда дело?
— Это сложное дело, политическое дело. Я знаю, ты человек занятой, поэтому не стану тратить твое время и ходить вокруг да около.
— Я ценю твою тактичность, но не больше, чем твою компанию.
— Спасибо, Генри. Итак, дело вот в чем: я взвесил все «за» и «против» и пришел к выводу, что мы должны попробовать убедить Джо Чапина принять более активное участие в партийных делах.
— Джо Чапина? — задумчиво произнес Генри. — Джо Чапина…
— Что ты об этом думаешь?
— Я знаю, что он никогда не занимался политикой. Но это, конечно, не значит, что ему не следует ею заняться. Его отец ни разу не выдвигал себя ни на какие посты, но зато дед служил вице-губернатором. Разумеется, это было давным-давно, однако это был единственный случай, когда житель Гиббсвилля приблизился к губернаторской должности. А почему ты пришел именно ко мне? Джо один из моих ближайших друзей, но я не думаю, что мне хотелось бы оказывать на него влияние в такого рода вопросе. Если, конечно, предположить, что я могу оказать на него влияние.
— В этом-то вся и сложность, и мне не хотелось бы, чтобы ты мне сразу отказал.
— О, я так никогда не поступаю. Я своих собеседников всегда выслушиваю.
— Хорошо. Только не удивляйся тому, что я скажу.
— Этого тебе обещать не могу, я ведь не знаю, что ты там задумал, — сказал Генри.
— Ладно. Насколько я знаю, ты кузен Эдит Чапин?
— Нет, я не кузен, но мы с Эдит родственники. Можно сказать, что я еще и родственник Джо, но Эдит я более близкий родственник.
— И ты, и твоя милая супруга в дружеских отношениях с Эдит, верно?
— Да, совершенно верно.
— Отлично. Отлично. Так вот в чем мне нужна твоя помощь. Я думаю — и полагаю, что не ошибаюсь, — если друзья смогут убедить Эдит, что Джо стоит заняться более активной деятельностью в партии, Эдит все организует.
— О, боюсь… От такого, Майк, я всегда стараюсь держаться подальше. Это дела семейные. Нет, я в такое не вмешиваюсь.
— Я этому, Генри, ничуть не удивляюсь, и за это тебя уважаю, но ведь я тебя еще ни о чем не попросил, правда же?
— Нет, но ты собираешься попросить. Я это чувствую.
— На данном этапе, если вдруг речь зайдет об этом — о том, чтобы Джо занялся политикой, и если ты сам считаешь, что это хорошая идея, — ты мог бы сказать Эдит, что это хорошая идея?
— Ну, я мог бы ей это сказать. Мог бы. Я в этом не вижу никакого вреда. Но ты же захочешь чего-то еще.
— Ты прав, захочу. Если речь зайдет об этом вопросе и ты скажешь Эдит, что это хорошая идея, и она начнет тебя об этом расспрашивать, ты не против сказать ей: «А почему бы тебе не поговорить о ней с Майком Слэттери?»
— «А почему бы тебе не поговорить о ней с Майком Слэттери?» Я должен, Майк, об этом подумать.
— Но если она захочет разузнать обо всем подробнее, в этой фразе не будет никакого вреда.
— Нет, пожалуй что нет. Наверное, я могу такое сказать ей, ни во что не впутываясь. Если она меня спросит, то это не будет выглядеть, будто я сую нос в их семейные дела. Да, пожалуй, это я смогу сделать.
— Благодарю тебя, Генри, и я знаю, что это доброе дело для партии. И я буду тебе очень благодарен, если ты сделаешь что-нибудь еще для того, чтобы направить Джо на верный путь. Такие люди, как ты и Джо…
— Минуточку, Майк, минуточку! Я не хочу, чтобы ты упоминал мое имя в связи хоть с какими-нибудь политическими делами. Я это говорю совершенно серьезно.
— Генри, я даже и не думаю его упоминать. Я прекрасно знаю твое отношение к политике. Именно поэтому я тебя и не приглашаю в ней участвовать.
— Главное, чтобы ты это понимал. Если ты меня втянешь в политику, я пошлю деньги демократам, и я это тоже говорю совершенно серьезно. Джо — юрист, и если он хочет заняться политикой, это его дело. Но меня увольте. Мы хотим, чтобы наши вклады были анонимными. Так было всегда. Именно этого мы придерживались, и всегда будем придерживаться.
— Твое желание для меня закон, и благодарю за потраченные на меня минуты твоего бесценного времени. Всего хорошего, Генри.
— Всего хорошего, Майк, — ответил Генри.
Выполнить пожелание Генри для Майка не составляло никакого труда. Как он сказал своей жене, ему бы не удалось протолкнуть Генри даже на должность ловца бродячих собак, если бы такая выборная должность существовала. Но на эту должность не выбирали, а назначали. Ее исключили из муниципальных должностей потому, что никто ее не хотел. Когда же в 1920 году ее восстановили, она оказалась в ведомстве гиббсвилльского филиала Общества защиты животных, ей выделялась полная ставка, и получавший эту должность не становился государственным служащим с оплатой из государственной казны, а обязан был принять присягу особого рода констебля. Занятно, что одним из ведущих приверженцев этого общества и соответственно вкладчиком в зарплату ловца бродячих собак стала жена Генри, Джозефина Лобэк. Общество же выбрало на должность ловца собак некоего человека по фамилии Пирсон, дальнего родственника Ховарда Пирсона, того самого, который впоследствии женился на дочери Майка и Пег (правда, в 1916 году девочки еще не было и в помине). В маленьком городе даже самое невинное замечание может иметь далекоидущие последствия.
Угроза избрания Вудро Уильсона в президенты вызвала у избирателей гораздо больший интерес к политике, чем это обычно случается в годы президентских выборов. Во внешности мистера Хьюза — с его усиками — многие находили нечто отцовское; глядя же на мистера Уильсона, казалось, что где-то в полах своего сюртука он прячет учительский прут. Мистер Хьюз был республиканцем, а мистер Уильсон — демократом, который не втянул нас в войну и который был не из тех коней, что меняют на переправе. Во внешности мистера Хьюза не было ничего воинственного. Мистер Уильсон же послал к мексиканской границе Национальную гвардию и Джона Першинга[28] по прозвищу Очко якобы для того, чтобы наказать бандитов, а на самом деле для армейских маневров и для того, чтобы показать Германии и ее союзникам, что мы готовимся к войне и что с нами шутки плохи. Но если «с нами шутки плохи», то почему мы продолжаем посылать правительственные ноты каждый раз, когда наши корабли — корабли с нашим флагом — подвергаются нападению в нейтральных водах? Мистер Уильсон осторожничал: с одной стороны, он не ввязывался в войну, а с другой — своим воинственными жестами подталкивал к ней. На любой аргумент в пользу Уильсона можно было ответить контробвинением его в непоследовательности, и потому жители республиканского Гиббсвилля, гася свет, отходили ко сну с утешительной мыслью о том, что президентом скоро станет мистер Хьюз, а мистера Уильсона вежливо отправят назад в Принстон.
28
Першинг, Джон Джозеф (1860–1948) — генерал армии США, возглавлявший во время Первой мировой войны Американские экспедиционные войска; единственный военный, возведенный при жизни в высочайший ранг американской армии — генерал армий, считавшийся ментором генералов, возглавлявших армию США во Второй мировой войне.