Внутренняя красота

— Что скажете?

Голос Джованни звучал непривычно робко. Не без удивления догадавшись, что ее мнение для него важно, Кресси принялась еще внимательнее разглядывать портрет, пытаясь оценить беспристрастно, стараясь точно припомнить условия их пари.

— С точки зрения доказательства моего тезиса он почти совершенен. Вы создали красоту, пользуясь формулой природы, — наконец заключила она.

— Но я спросил не об этом.

— Я знаю. — Кресси уставилась на женщину, запечатленную на полотне. — Она красива, но это не я. Джованни, я не говорю о том, как она выглядит. Она очень похожа на оригинал. Портрет исполнен мастерски, однако…

— Скажите, что вы чувствуете, глядя на него.

— Я испытываю странное ощущение, будто в нем не хватает каких-то черт, присущих мне. Если искусство — правда, то это — ложь. Возможно, не ложь, а выдумка. Вы опустили все недостатки и косвенно придали мне черты, какими я не обладаю. В лице нет присущих мне черт. Я выгляжу так, будто не способна и мухи обидеть, как любит говорить тетя София. Но я ведь не столь уж робкая. Мне также не присуща столь явная уверенность.

— В вас ничего этого нет, однако вы исключительно проницательны. Мало кто обладает такой способностью проникнуть в сущность. Особенно когда дело касается самой себя.

Кресси обошла мольберт, затем снова встала перед ним и неодобрительно уставилась на свое изображение.

— Пропорции, соотношения, углы — все идеально, но это ложь. Математика — чистейшая из правд, ее законы неопровержимы, но вам каким-то образом удалось опровергнуть их. Ничего не понимаю. Джованни, разве красота сама по себе не является правдой? — Она обернулась и взглянула на него, подол ее платья задел ножки мольберта, и тот опасно качнулся. — Эта женщина не я. Мне даже не хочется быть этой женщиной, этой жеманной надутой сиреной.

— Хотя она именно та женщина, какой вы, по вашему утверждению, хотели быть. Угодливой и послушной. Эта женщина, — с презрением произнес Джованни, — без колебаний вышла бы замуж, чтобы угодить отцу.

— Я не такая!

— Вы не такая! Но вы также нечестны к себе. Вам нравится представлять себя бунтаркой, нарушающей общепринятые запреты мелким непослушанием, однако инстинкт толкает вас к соглашательству, повиновению. Эта картина, — сказал Джованни многозначительно, заставляя Кресси еще раз взглянуть на полотно, — не совсем выдумка.

Кресси снова уставилась на портрет, ее гнев стал таять, когда до нее дошла истинность слов Джованни, истинность того, что он написал.

— «Что ж, я могу творить зло, улыбаясь и восторгаясь тем, что омрачает мое сердце, орошает лживыми слезами лицо, чем оно становится привлекательным на все случаи жизни», — с иронией процитировала Кресси. — Это из «Ричарда III»[20], — добавила она, оглядываясь на Джованни через плечо. — Вполне уместные слова, но не очень лестные.

— Эти слова — лишь часть правды. Когда начнем писать ваш портрет в образе Пентесилеи, хотелось бы увидеть вас с полностью распущенными волосами.

— Значит, вы все же решили изобразить меня амазонкой?

— Я нисколько не сомневаюсь, что вы намного сильнее, чем полагаете. — Джованни взял руку Кресси и поцеловал ее.

Его уста были теплыми, от нежного прикосновения ее пульс забился чаще.

— И гораздо более склонна к самообману, если верить вашей оценке моего характера, — ответила Кресси, пытаясь не обращать внимания на то, как его прикосновение и близость подействовали на нее. Напряжение между ними незаметно подошло к опасной черте.

— Я хотел, чтобы вы думали о себе не хуже, а лучше. Я знаю, сколь глубоки узы, связывающие нас с людьми, в жилах которых течет та же кровь. Сколь сильно желание угодить им. Как трудно им угодить. — Он коснулся ее волос, провел рукой по непослушным локонам и задержался на обнаженном плече. — Я знаю, что значит страдать из-за этого, найти избавление от этого.

Другой рукой он обнял ее за талию и привлек к себе. Его глаза потемнели от страсти, голос звучал низко и гипнотизировал. За словами Джованни скрывались тайны, горькие тайны, но она не обратила на это внимания, ибо ее полностью отвлекло его прикосновение, запах, близость, стихийное влечение. Кресси бросило в жар. Она заметила, что ее груди подрагивают, поднимаются и опускаются в платье с низким вырезом, а дыхание становится отрывистым.

Рука Джованни двинулась вдоль кружев на вырезе платья. Прикосновение было легким и дразнящим.

— Кресси, вы значите больше, гораздо больше, чем считаете, — прошептал он. Его уста коснулись ее губ. Это был воздушный поцелуй. — Пентесилея, богиня-воительница. Боритесь за себя.

Джованни наклонился и стал целовать открытую ложбинку на груди Кресси.

Она тихо простонала, когда его губы и язык стали касаться холмов ее грудей и вдруг застыли на ложбинке. Руки обхватили ее ягодицы и начали поглаживать их. Кресси прижалась к нему, подняла груди выше, предоставляя их Джованни на обозрение. Рукава с буфами сползли с плеч, платье обнажило груди, будто его скроили именно для этой цели.

— Ты самая красивая, — пробормотал Джованни и обхватил губами один набухший розовый сосок. Втянул его глубже, Кресси, чувствуя огромное удовольствие, прильнула к нему. Она оказалась у стены. Джованни снова втянул ее сосок в рот, обхватил другую грудь рукой, лаская сосок большим пальцем. — Ты самая красивая, — повторил Джованни, и она поверила ему. Не поверила, что красивая, но поверила, что он сейчас считает ее такой. Его язык ласкал ее сосок, то исчезая, то высовываясь, большой палец ласкал другую грудь, заставляя Кресси испытать мучительное страдание от вожделения.

Джованни крепче обхватил ее ягодицы, привлекая к себе. Она почувствовала его возбуждение, уже знакомый отвердевший стержень уперся ей в живот. Ей отчаянно хотелось, чтобы он оказался еще ближе.

— Джованни. — Кресси произнесла его имя уже более настойчиво. Похоже, ему не хотелось отрываться от ее груди. Кресси не хотелось, чтобы он отрывался, если только… — Джованни!

Веки плотно закрыли его глаза. Полосы румянца выделяли щеки больше обычного. Кресси коснулась его подбородка, провела рукой по колючей щетине.

— Ты хочешь, чтобы я остановился? — спросил Джованни хриплым голосом.

Она покачала головой:

— Я хочу, чтобы вы целовали меня.

На его губах появилась самая сладострастная улыбка. Одна рука обхватила ее грудь, другая ягодицы.

— Per fortuna[21], именно этого мне как раз и хотелось. — Губы Джованни коснулись ее уст. Кресси раскрыла губы.

Дверь с грохотом отворилась.

— Вот вы где! Я же сказал Джеймсу, что это ваша тайная комната, но он мне не поверил, — тараторил Гарри, врываясь в мансарду. Он был взволнован. — Кресси, скажи ему, что я был прав. Кресси, обязательно скажи. Ты должна немедленно пойти со мной.

— Почему? Что случилось?

— Папа приехал.

Глава 5

— Должен заметить, ужин получился весьма скудным. О чем думал повар, отправляя наверх столь жалкий выбор закусок? Моя дорогая, ты должна строго поговорить с ним. Понимаешь ли, речь идет о сохранении приличий.

Лорд Армстронг поправил вечерний фрак и неспешно устроился в кресле у камина напротив жены. После ужина они направились в английскую гостиную, большую комнату, которой не пользовались уже несколько месяцев, точнее, после последнего визита его светлости в это имение. Здесь спертый воздух еще не успел прогреться. Белла в последнее время привыкла ужинать рано вместе с падчерицей, после чего почти сразу ложилась в постель и боролась со сном. Закутавшись в огромную кашемировую шаль, она, видно, чувствовала себя ужасно неудобно в тесном вечернем платье.

— Если бы мы ждали тебя, моя любовь, я велела бы приготовить более достойный и плотный ужин, — робко возразила леди Армстронг.

— Всегда готовься к любой возможности, — весело ответил муж. — Всегда смотри на шаг вперед и не обращай внимания на строптивых. Тогда ты будешь на высоте.

20

«Ричард III» — историческая драма Шекспира.

21

К счастью (ит.).