Страница 7 из 14
Познавательную функцию языка Л. Вайсгербер, как и авторы теории лингвистической относительности, истолковывал как направляющую – в том смысле, что наш родной язык, с его точки зрения, направляет наше познание по определённому руслу – тому, которое обусловлено картиной мира, заключённой в нём. Более того, он считал, что любой человек обречён видеть мир сквозь очки своего родного языка, которые ни одному человеку снять не по силам. Иначе говоря, с точки зрения Л. Вайсгербера, попытки людей (в том числе и учёных) освободиться от власти родного языка всегда обречены на провал. В этом состоял главный постулат его философии языка. Объективный (= безъязыковой, невербальный) путь познания он не признавал. Отсюда следовало и его решение вопроса о соотношении науки и языка: раз уж от влияния языка наука освободиться не в состоянии, то надо превратить язык в её союзника.
Как же показывал Л. Вайсгербер пользу языка для науки? Ещё в 1928 г. он написал статью Der Geruchsi
Тот факт, что в немецком языке представлено мало наименований для обозначения вкусовых ощущений, с точки зрения Л. Вайсгербера, отразился и на соответствующей области науки, изучающей виды этих ощущений: она оказалась в плачевном состоянии. Но, как ни странно, не лучше обстояло дело и с исследованием различных видов запаха, хотя поле обоняния в немецком языке намного репрезентативнее поля вкуса. Вот тут-то Л. Вайсгербер и рекомендовал науке прибегнуть к помощи языка. При этом, советовал учёный, чтобы дать по возможности полную классификацию запахов, необходимо обнаруживать обозначения запахов не только в литературном языке, но и за его пределами – в диалектах, в жаргонной речи торговцев вином, табаком, чаем и т. п., парфюмеров, дегустаторов и т. д.
Главная заслуга Л. Вайсгербера – разработка понятия языковой картины мира (именно ему принадлежит и сам термин «sprachliche Weltbild»).
Л. Вайсгербер приписывал языковой картине мира пять существенных признаков – словоцентризм. системность, своеобразие, изменчивость и действенность.
Словоцентризм языковой картины мира, по Л. Вайсгерберу, состоит в том, что любой язык по-своему ословливает (вербализует) мир, т. е. делит его на те или иные явления, обозначаемые с помощью слов. Так, словесное поле родства в разных языках по-своему делит подведомственную ему область. Например, в немецком языке, в отличие от сербохорватского, как и русского, нет слов для обозначения тестя и свёкра. Немцы вынуждены говорить о них с помощью словосочетаний – отец жены и отец мужа.
Языковая картина мира есть системное, целостное представление о мире. В этом состоит её второй признак. Это означает, что каждый язык изображает по-особому весь мир, а не только отдельные его фрагменты. Неслучайно вслед за В. Гумбольдтом Л. Вайсгербер писал: «…язык позволяет человеку объединить весь свой опыт в единую картину мира» (Вайсгербер Л. Родной язык и формирование духа. М., 1993. С. 51).
Языковая картина мира своеобразна у каждого народа. В этом состоит её третий признак. Так, разные языки по-разному делят цветовой спектр. Например, в немецком, как и в английском и французском, нет специальных слов для обозначения синего и голубого цветов. С другой стороны, во вьетнамском имеется 13 наименований для разных видов бамбука, тогда как в европейских языках они отсутствуют.
Четвёртый признак языковой картины мира – её изменчивость. Л. Вайсгербер пояснял это на примере словесного членения животного царства в современном языке и в его истории. Оказалось, что языковая картина животного мира в разные периоды развития немецкого языка оказалась разной. Так, в древности немецкий язык классифицировал животных на пять групп: домашние животные, бегающие дикие, летающие, плавающие, ползающие. В современном же языке картина мира животных у немцев иная.
Пятая черта языковой картины мира – её действенность в отношении познавательной и практической деятельности человека. Л. Вайсгербер настаивал на господстве языковой картины мира в сознании человека над другими картинами мира – мифологической (религиозной), научной, политической и т. п. С его точки зрения, именно язык направляет познание по определённому руслу со значительно большей силой, чем это делают другие картины мира. Он писал: «Человек, который врастает в некий язык, находится на протяжении всей жизни под влиянием своего родного языка, действительно думающего за него» (там же. С. 168).
В процитированных словах Л. Вайсгербера ощущается преувеличение роли языка в познании. Не впадая в другую крайность, т. е. преуменьшение этой роли, мы, тем не менее, должны сказать, что власть языка над человеком не следует абсолютизировать. Человек способен освободиться от неё, хотя это и требует определённых усилий. Хорошо об этом сказал Т. Гоббс: «Язык что паутина: слабые умы цепляются за слова и запутываются в них, а более сильные легко сквозь них прорываются» (Гоббс Т. Избр. произв. T. I. М., 1964. С. 79).
А зачем, спросите вы, надо прорываться через слова к объективному миру как таковому? За тем чтобы избежать односторонности в нашем сознании, которая привносится в него языковой картиной мира, и тем самым в большей мере приблизиться к научной картине мира.
Признавая высокий авторитет Лео Вайсгербера как автора весьма глубокой и тонко разработанной концепции языковой картины мира, мы не можем, однако, принять идею её автора о том, что познавательная власть родного языка над человеком абсолютно непреодолима. Не отрицая влияния языковой картины мира на наше мышление, мы должны, вместе с тем, указать на приоритет неязыкового (невербального) пути познания перед языковым, при котором не язык, а сам объект задает нашей мысли то или иное направление.
О власти предмета познания над исследователем хорошо писал в книге «Путь к очевидности» Иван Александрович Ильин: «Он (исследователь. – В.Д.) призван „погружаться“ в предмет до тех пор, пока этот предмет не овладеет им. Тогда он почувствует себя в его власти; или, познавательно говоря, он почувствует, что видит предмет с силой очевидности… Только таким путём он построит верный „мост“ к предмету. Только при этом условии он „вос-приимет“ в себя предмет своего суждения, именно его, а не его обманчивого сходно-именного „двойника“. Ибо в суждении дело идёт не о словах или именах, а о реальностях. И только тот, кто „вос-приимет“ в себя предмет своего суждения, может надеяться на то, что не он (субъект) скажет что-то о предмете, а сам предмет „заговорит“ через него о себе и произнесёт о самом себе драгоценное суждение» (Ильин И.А. Собрание сочинений. Т. 3. М., 1994. С. 441, 433).
Не языковая картина мира в конечном счёте определяет наше мировоззрение, а сам мир, с одной стороны, и независимая от языка концептуальная точка зрения на него, с другой стороны.
5. ЯЗЫК И ПРАКТИКА. ПРАГМАТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЯЗЫКА
Язык – не только средство общения и познания, но и средство практического воздействия на мир. М.В. Ломоносов писал: «Блаженство рода человеческого коль много от слова зависит, всяк довольно усмотреть может. Собраться рассеянным народам в общежития, созидать грады, строить храмы и корабли, ополчаться против неприятеля и другие нужные, союзных сил требующие дела производить как бы возможно было, если бы они способа не имели сообщать свои мысли друг другу?» (Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию. СПб., 1748. С. 91).