Исток

— Мы обратим время вспять, — сказала она.

7

— На Телосете была богатейшая мифология, и большинство мифов было так или иначе связано с Намидой, верховной императрицей, — начала Талис. — Это был другой мир, может быть, извращенный и странный по человеческим меркам, однако для нашей истории необходимо осмыслить силы, которые привели в движение темный и ограниченный разум Намиды. Для этого мы обратимся к вашей концепции зла.

— А что означает имя Намида? — спросил Сновидец.

— Языки Телосета — они настолько иные, что человек просто не выговорит ни единого слова и не воспримет его на слух. Намида — это лишь слово на вашем языке, наиболее близкое по звучанию к имени императрицы, как оно произносилось на самом деле. Оно означало «чистая», «безупречная», «неиспорченная».

— Уже чувствуется ирония.

— Можешь не сомневаться, — сказала Талис. — Отец Намиды был влиятельным демагогом. Он умер при весьма загадочных обстоятельствах, и его дочь пришла к власти при поддержке его верной армии, скорбящей о смерти вождя.

— В такой дальней дали во времени и пространстве, а интриги все те же, — заметил Сновидец.

Талис улыбнулась, но лишь на мгновение.

— Только это, само по себе, могло бы стать основой для великолепного повествования, но наша задача — проникнуть вглубь, к скрытым аспектам. Каждый импульс сознания, каждое возбуждение в синапсах, каждое произнесенное слово, любовь, ярость, убийство… это то, что лежит на поверхности, а что скрыто внутри, по ту сторону зримых значений?

Сновидец кивнул.

— Очень скоро, — продолжала Талис, — Намида подчинила себе весь Телосет. Ее жестокость не знала границ. С теми, кто не признавал ее власти, она расправлялась без жалости — руками своих ярых прислужников, настоящих садистов. Ее ненавидели и превозносили с равным пылом и рвением. О ее колдовском даре ходили легенды. Но это был темный дар. Говорили, что она практикует так называемый утробный транс — ворует энергию плода, когда тот еще пребывает в утробе матери.

— Рыдания и вопли пропитали ее дворец, как феромоны отчаяния и страха. Она была невероятно красива, и эта ее красота лишь подтверждала ужасные слухи. Белоснежная кожа: гладкая, как шелк, и как будто подсвеченная изнутри. Глаза — как два искрящихся изумруда; роскошные длинные волосы — точно черный водопад. Злое, порочное существо восхитительной красоты — нечестивое, наводящее ужас и все-таки неотразимое. Неотвратимое, как сама смерть.

— Но, несмотря на ее запредельную силу, под этим изысканным облачением пленительной плоти скрывался глубинный психоз. Намида боялась старости: при одной только мысли о том, что ее красота столь же недолговечна, как и всякая вещь, облаченная в плоть, раковину или панцирь, она бесилась от ярости и дрожала от страха. Темные вихри в ее голове сосредоточились на сгущавшемся безмолвии смерти, и Намида велела изъять слова «время», «старость» и «смерть» из всех существующих языков. Теперь все часы в империи отмеряли время назад, а сама императрица, не желавшая наблюдать изменения в природе, не покидала своих покоев, где всегда горел свет. Где не было ни ночи, ни дня — только этот искусственный свет в ее напряженных, застывших зрачках.

— А когда это случилось, насколько они преуспели в своем постижении реальности? — спросил Сновидец. — Ведь у них наверняка были какие-то препараты, какие-то механизмы…

Талис покачала головой.

— Что-то было, конечно. Но ничего — для создания долговременного эффекта, — сказала она. — Намида повелела ученым мужам, величайшим умам своего времени, проникнуть в самое чрево провидения и найти трансцендентальный ген. Под страхом пыток и смерти для всех членов семьи тысячи блестящих ученых посвящали себя этим поискам. Ни одна цивилизация еще не знала такой мощной атаки на время и смерть. Но, невзирая на столь впечатляющую попытку, необузданная пустота материи полнилась эхом бессчетных провалов и неудач.

— И никто не пытался ее остановить?

— Самый дух того времени был буквально пропитан мифом, — объяснила Талис. — Даже самые ярые противники императрицы ощущали это трепещущее напряжение — предвестие чуда. У них были такие же устремления. Они, как и Намида, боялись смерти.

— Да, и хотели жить вечно, — заметил Сновидец.

— Шли годы, — продолжала Талис, — и время изрезало великолепную плоть своим острым, безжалостным языком. Намида старела. Ее глаза потускнели и налились неизбывной печалью; ее голос гремел, точно взбешенный гром. Она как будто вобрала в себя горечь и ярость мира. «Дайте мне еще жизни», — кричала она. Ее взгляд был преисполнен пронзительной ненависти, когда она наблюдала из своей позолоченной темницы за молодыми красивыми прислужницами. Она не плакала, нет. У нее уже не было слез; ее тело было сухим, как ореховая скорлупа, — мертвая оболочка, из которой ушла вся радость.

Талис долго молчала.

— Черная злоба кипела в груди Намиды, — сказала она наконец. — Она творила такие немыслимые изуверства, что их даже представить себе невозможно. Императрица буквально сходила с ума при одном только взгляде на молодое красивое лицо и однажды издала указ: изуродовать всех девушек и молодых женщин империи…

— И тогда люди восстали?

Талис покачала головой:

— Нет, смельчаков не нашлось. Власть Намиды была практически безгранична, в том числе — и над умами людей. У нее было множество ярых приверженцев, готовых исполнить любое ее повеление.

Талис улыбнулась, но в глазах у нее была боль.

— Так происходит всегда, когда темная сторона власти владеет оружием, имя которому — Закон.

— Да, но мне все равно непонятно, как посреди этого ужаса, зверства и мракобесия могло возникнуть такое чудо, как технология духа. У нас на Земле были деспоты и тираны — великие твердыни мертвой биологии. У нас были скачки в эволюции сознания… наши алхимики тоже стремились познать тайны жизни и смерти… потом им на смену пришла наука и мыслящие машины… но такого прорыва наша цивилизация не знала.

— Да, — сказала она. — Хаос и разрушение — это как вихрь: он кружит и кружит, пока нас уже не начинает мутить. Но то, о чем мы сейчас говорим, случилось только однажды; это было время, выпавшее из Круга. Я не знаю, быть может, поэтому… я просто не знаю…

Она умолкла на миг.

— Я тоже кое-чему научилась, — сказала она. — Теперь я поняла, что История — это не то, что я думала, и что, как и все остальные персонажи любой истории, мой образ себя, спроецированный вовне, действует только в противоречиях.

— Объясни, — попросил Сновидец.

— Я обрела новое понимание, но не могу выразить его в словах. Ряд картинок, извлеченных из самых глубин истории. Подборка образов, слишком размытых, чтобы уловить в них смысл.

Он посмотрел на нее и улыбнулся:

— Не насилуй себя. Чем сильнее ощущаешь свою принадлежность, тем меньше чему-либо принадлежишь.

— Хорошо, — улыбнулась она. — Ты все схватываешь на лету.

— Твоя история — это лишь верхний срез. Под ним что-то скрывается, — сказал он, усмехнувшись. — Я достаточно попутешествовал по сновидениям, так что я знаю… В любой истории есть секреты, скрытые от рассказчика…