Спартанец

— Это нелепо! — воскликнул афинянин. Заметив, как потемнело лицо хозяина, он быстро добавил:

— Ты должен извинить меня, но просить подождать полнолуния — равносильно отказу. Персы могут напасть в любой день.

Аристарх потер лоб.

— Вы можете спрятаться за стенами и оставаться там, пока мы не подоспеем на помощь.

— И оставить окрестности на разорение? Множество селений не имеет никаких укреплений, но даже если такие укрепления и есть, то надежды на то, что они окажутся достаточно крепкими и смогут выстоять, нет никакой. Разве ты не знаешь, что произошло в Эретии? Целый остров Эвбея был предан огню и стали, и в заключение сам город был вынужден капитулировать. Все население было обращено в рабство. Нет, Аристарх, у нас не будет другого шанса. Мы должны остановить их на берегу. Но сделать это собственными силами мы не сможем. Я просто не представляю, как бы мы могли сделать это в одиночку, — повторил Филиппид в полном отчаянии. Он замолчал, уронив голову на руки.

— Все это я понимаю, — ответил спартанец, поднимаясь и начиная нервно ходить назад и вперед по комнате. — Но, с другой стороны, таковы уж наши законы.

— Тогда нет никакой надежды.

— Послушай, Филиппид, завтра я выступлю с речью в защиту немедленного выступления нашего войска. Только из уважения к тебе… Ничего больше сделать я не могу. Но даже в самом худшем случае, это всего лишь вопрос времени. Полнолуние не так уж и далеко; чуть больше, чем через неделю мы будем стоять бок о бок в Марафоне. Поверь мне, я говорю искренне, и это то, чего желает мое сердце.

— Верю тебе, — сказал чемпион, тепло пожимая руку спартанского воина. — И это для меня — огромная поддержка и утешение. Надеюсь, что твои слова будут услышаны. Я уверен, что вместе мы сможем одолеть врага, и тогда наступит моя очередь ответить тебе щедрым гостеприимством. А сейчас прошу извинить меня, я очень устал и должен удалиться. Я молюсь, чтобы ночь принесла решение тебе, Аристарх, и твоим согражданам, в чьих руках судьба не только нашей собственной страны, но и судьба всей Эллады.

— Да пребудет с нами мудрость богов, — сказал Аристарх, поднимаясь, чтобы проводить гостя в его комнату.

— Бритос! Бритос! Поторопись, наши люди возвращаются, они уже приближаются! Ты сможешь увидеть передовой отряд с дороги на Аргос.

— Я иду, Агиас, подожди!

Оба мальчика бежали по дороге, которая пересекала центр города по направлению к северным воротам. Они пробежали мимо толпы женщин, стариков и детей, собравшихся на главной дороге, и успели найти хорошее, удобное для наблюдения место. Коллегия Пяти, оповещенная гонцом, уже находилась у ворот в ожидании прибытия армии.

— Смотри, Агиас, — сказал Бритос своему товарищу. — Там голова колонны, вон там и царь!

Царь Клеомен ехал во главе колонны на черном породистом жеребце, окруженный эскортом. Согбенные плечи и седеющие волосы выдавали его возраст.

— Странно, — сказал Бритос другу, — я не вижу своего отца; как родственник царя он должен быть рядом с ним.

— Причин для беспокойства нет, — убеждал его Агиас. — Сражения не было, поэтому не может быть и павших, — вот, что гонец сказал Коллегии Пяти. Эфоры говорят, что наши воины прибыли в Афины, когда афиняне уже выиграли сражение. Поле Марафона было еще покрыто трупами персов. Скоро мы узнаем больше. Посмотри, царь встречается с эфорами. Глашатай сегодня днем на площади объявит всем обо всём.

Мальчики придвинулись ближе к входящей в город колонне воинов, ряды которой расстраивались, по мере того как воины встречали своих друзей и родственников и выходили из строя.

— Вон там мой брат Адеймантос, — сказал Агиас, указывая на тяжеловооруженного пехотинца в арьергарде.

— Пойдем, послушаем, что произошло. Уверен, что он сможет рассказать нам о твоем отце. Смотри, — добавил он, — твоя мать тоже появилась, вместе с твоей няней. Должно быть, они очень волнуются.

Оставив свой наблюдательный пункт, оба мальчика побежали к Адеймантосу. В это время он вышел из шеренги и снял тяжелый шлем. Агиас почти вырвал его из рук гоплита.

— Дай нам понести твое оружие, Адеймантос! Ты, наверное, устал.

— Да, мы отнесем его домой вместо тебя, — поддержал Бритос, забирая щит из левой руки гоплита.

Группа двинулась к западной части города, где находилось жилище Адеймантоса. Воинам разрешили вернуться в свои родные дома, а не в казармы, к которым они были приписаны.

— Где мой отец? — сразу же спросил Бритос. — Почему он не вернулся вместе с вами? Женщины моего рода волнуются.

— Не беспокойся, — отвечал Адеймантос. — Твою мать сразу же оповестит один из всадников царской охраны. Твой отец решил остаться, чтобы принять участие в похоронах павшего афинского воина.

Тем временем они уже подошли к дому. Вернувшегося воина радостно приветствовала вся семья. Он освободился от доспехов и сел, ожидая, пока одна из женщин приготовит ему ванну.

— Ты не знаешь, кто это? — с любопытством спросил Бритос.

Адеймантос нахмурился.

— Помнишь афинского чемпиона, который приходил в Спарту с просьбой о помощи?

— Конечно, — ответил Бритос. — Он был нашим гостем, пока оставался в городе.

— Чемпион Олимпиады? — спросил Агиас.

— Да, точно, — ответил брат. — Когда сражение закончилась, разбитые персы вернулись к своему флоту, рассчитывая внезапно напасть на Фалер, гавань в Афинах, которая, по их предположениям, не охранялась. Но афинский командующий послал Филиппида объявить о победе и предупредить войско, обороняющее город. Он пробежал двести пятьдесят стадий из Марафона в Афины, не останавливаясь, после того, как все утро сражался на передовой. Это стоило ему жизни. Он успел доставить послание как раз вовремя, а затем замертво свалился на землю и испустил дух, отдав последние силы.

Оба мальчика молчали, завороженные всем сказанным.

— Он был великий и щедрый человек; его смерть была смертью воина и героя. Греки всегда будут помнить его!

Бритос задумчиво кивнул головой и поднялся на ноги.

Он сказал:

— Мне нужно идти домой. — И добавил, поворачиваясь к другу: — Моя мама одна и ждет меня. Увидимся завтра на тренировочном поле.

Покинув дом Адеймантоса, Бритос быстро пошел вниз по дороге в сторону северных ворот, через которые пришел в город. У ворот он повернул направо, в сторону Тайгета, по направлению к своему собственному дому, который стоял почти у подножья горы.

Около дома он увидел небольшую толпу стариков, женщин и детей. Это были семьи илотов, сопровождавших спартанскую армию в качестве слуг и носильщиков.

Радость этих людей была безгранична. Многие из них провожали своих любимых и близких с великим страхом и болью. Они слышали ужасающие вещи о персидской армии, и хотя илоты не принимали непосредственного участия в сражениях, причина для беспокойства оставалась.

Если бы враг одержал победу, то лучших из них обратили бы в рабство и увели в далекие края. У несчастных не было бы никакой надежды на выкуп или снисхождение персов, потому что их семьи едва сводили концы с концами, чтобы выжить самим.

Новость о жуткой резне, учиненной персами на островах, увеличивала их ужас. Они слышали, что все население было отправлено в далекие страны, без всякой надежды на возвращение.

Юный Бритос наблюдал за ними с презрением. Рабов, которые ни о чем не думали, кроме собственных жалких жизней и пропитания, по его мнению, нельзя было даже назвать людьми.

В то же время Бритос, подобно всем воинам-спартанцам, чувствовал смущение: ведь от них не было никакого толка в марафонском сражении. Невероятная и яркая победа афинян затмила ореол славы, который всегда окружал спартанские войска. И теперь юноше казалось, что эти убогие илоты радуются смущению своих хозяев, хотя и не смеют открыто проявлять свои чувства.

Пока он приближался к дому, возбужденные голоса стихли, и все илоты, кроме одного, опустили глаза в землю.

Только один мальчик, немногим младше самого Бритоса, посмотрел ему прямо в глаза со странным выражением, а затем пошел в сторону горы Тайгет необычной раскачивающейся походкой.