Страница 55 из 60
– Куда предназначается эта скульптура? – спросил Синяев.
– Пока никуда. Но если она понравится, то ею украсят какое‑нибудь здание или комнату в детском городе.
– Я думаю, что она не может не понравиться, – сказал Широков. – Это очень красиво.
– Благодарю вас, – сказал Диегонь. – Но судить еще рано.
Он снова закрыл свою работу и подошел к экрану.
– А вы занимаетесь скульптурными портретами?
– Иногда. Но это не моя специальность. Я люблю изображать природу. – Он обернулся, словно ища что‑то. – Вот, например!
Перед экраном появился небольшой бюст из черного камня. Он изображал несомненно Дьеньи, но только в детском возрасте.
– Узнаете? – спросил Диегонь.
– Да, конечно. Очень хорошо выполнено.
Художник пренебрежительно махнул рукой.
– Это не искусство, – сказал он. – Подобный портрет можно изготовить за один час. Если хотите, я покажу вам, как это делается.
Разумеется, Широков и Синяев тотчас же выразили свое согласие.
Диегонь пододвинул к экрану небольшую машину. Она была на маленьких колесиках и легко передвигалась. По внешнему виду это был прямоугольный ящик.
Художник пристально всмотрелся в лицо гостей Каллисто.
– Ваша голова, – обратился он к Синяеву, – труднее, чем у вашего товарища. Поэтому, если не возражаете, я изготовлю ваш портрет.
– Конечно, не возражаю, – ответил Синяев.
И вот меньше чем за час была создана из белого камня голова Синяева. Каллистянский скульптор действовал совсем не так, как обычно работают скульпторы. Вложив кусок камня в машину, он затем на плотных листах нарисовал голову Георгия Николаевича с трех сторон и вложил эти листы в ту же машину. Не прошло и десяти минут, как бюст был уже готов. Машина по рисункам выточила его из камня. Но первый оттиск не удовлетворил Диегоня. Он вложил камень обратно и принялся исправлять рисунки. Так повторилось несколько раз. В конце концов получился точный портрет, поражающий тонкостью работы.
– Подарите мне эту скульптуру, – попросил Синяев.
– Лучше приезжайте ко мне, и я создам настоящий портрет, – ответил Диегонь. – Мне надо узнать вас ближе. Этот бюст мертв. В нем нет выражения. Я не знаю вашего характера, вкусов. Вы для меня незнакомый человек. Сравните с портретом Дьеньи, он выполнен тем же способом.
Действительно, разница бросалась в глаза даже для неискушенного человека. Портрет Синяева был маской, очень похожей, но только маской. На лице юной Дьеньи было выражение мечтательности, которое художник, очевидно, считал характерной чертой своей племянницы. Это лицо было живым.
– Все же, – сказал Синяев, – я повторяю свою просьбу. Мне хочется иметь этот бюст на память о нашей встрече.
– Если вы хотите, – ответил Диегонь, – вы его получите. Я пришлю его вам. А теперь прощайте. Меня ждет работа. Если вы еще раз соединитесь со мной, я буду рад.
Гесьянь выключил экран.
– Одно меня удивляет, – сказал Синяев, – это то… Предположим, – обратился он к Линьгу, перебивая сам себя, – что мне вздумалось бы поселиться в самом глухом месте, где‑нибудь в горах…
– Там живут.
– Так неужели бы ради меня одного стали бы проводить сети труб для снабжения?
– Разумеется.
– А вам не кажется, что производить такую работу ради одного человека нерационально?
Четверо каллистян переглянулись. Вопрос, очевидно, показался им непонятным.
– Вы же не удивляетесь, что в этом доме, где вы живете, все это есть? – мягко спросил Линьг.
– Здесь город. В нем живут миллионы людей, пусть даже тысячи.
– Но в этом доме живут не миллионы и не тысячи. Вы могли бы жить тут и один.
– Не знаю, право, как пояснить вам мою мысль. Здесь, в Атилли, много домов. Провести трубы в один или в десять, в сто – разница небольшая. Я имею в виду затрату времени и материалов. Но вести эти трубы за сотни километров ради одного человека – это другое дело. В один дом…
– Но ведь в этом доме живут люди, не правда ли? – спросил Гесьянь таким тоном, каким говорят с человеком, не желающим понять очевидной истины. – Разве эти люди не имеют права на то, чем владеют остальные?
– Мы привыкли все расценивать на деньги, – сказал Широков по‑русски. – У них материалы не имеют цены. Потребности человека – единственное мерило.
– Прихоть одного человека, – продолжал Синяев, не слушая Широкова, – еще не причина производить огромную работу. Если человек хочет жить вдали от коллектива, то пусть сам доставляет себе то, что ему нужно.
– Работа, насколько я знаю, совсем не такая большая, – сказала Дьеньи.
– Ее производят машины, – добавил Линьг. – А материалов на Каллисто достаточно для чего угодно.
– Что будем смотреть дальше? – спросил Георгий Николаевич, видя, что в этом вопросе им не понять друг друга.
– По‑моему, пора обедать, – сказала Дьеньи. – Я голодна.
– Да, верно, и я голоден, – поддержал ее Широков. – Идемте в бассейн. Надо освежиться и отдохнуть.
– Может быть, нам лучше оставить вас? – спросил Гесьянь. – Мы можем вернуться позже.
«Бьиньг просил не утомлять их, – подумал он. – Но как узнать, насколько они устали? Я все еще плохо понимаю выражение их белых лиц».
– Нет, пожалуйста, останьтесь с нами, – попросил Широков.
Ему очень не хотелось, чтобы Дьеньи ушла. Стараясь делать это незаметно, он все время любовался девушкой. В ее присутствии он чувствовал себя как‑то особенно хорошо.
– Мы охотно останемся, – ответил Гесьянь. – Я думаю, что вам нужен отдых.
– Вы нам не помешаете.
После купания, как всегда влившего в них новые силы, все перешли в столовую.
Гесьян порекомендовал после обеда полежать часа два, но Широков и Синяев отказались. Им хотелось продолжить «путешествие». Экран давал настолько полную и реальную картину, что это создавало иллюзию действительного путешествия. За один день они узнали о Каллисто больше, чем за два предыдущих месяца.
– Что вы хотите увидеть? – спросил Гесьянь, когда все снова устроились возле чудесного «окна».
– Если возможно, завод, – ответил Синяев.
Нажата кнопка, произнесены нужные слова, и вот перед ними появился заводской цех.
Идеальная чистота, полная тишина, не видно ни одного человека.
Гигантский зал полон машин. Но где они? Тянутся далеко в глубину ряды труб, стоят странной формы не то кубы, не то многогранные шары.
– Это и есть машины, – сказал Линьг.
Никакого движения.
– Что изготовляет этот завод?
Гесьянь переключил экран.
Большое и очень высокое помещение, без крыши. Видно небо. Оно, как всегда, безоблачно. В Атилли дождь редко бывает нужен. На полу стоят крупные олити. Движущиеся машины грузят на них пакеты с изображением зеленой звезды. Загруженные олити взлетают, на их место опускаются новые. Работа идет без перерывов. И снова не видно ни одного человека.
– Завод медикаментов, – сказал Линьг. – Их только два на всей Каллисто.
– Их продукции хватает на все население? – с профессиональным интересом спросил Широков.
– Даже с излишком. Время от времени приходится останавливать завод, а то и оба сразу.
– Кто это делает?
– Дежурный по сектору, по указанию поста Каллисто.
– Почему на олити нет людей? – спросил Синяев.
– Это грузовые машины. Они перевозят продукцию с завода на склады. Люди не нужны, управляют автоматы. Маршрут всегда один и тот же.
– На заводе совершенно нет людей?
– Есть дежурные механики. Что‑нибудь может испортиться.
Гесьянь снова переключил экран. Появилась небольшая, хорошо обставленная комната, точно где‑нибудь в жилом доме. У стола в мягких креслах сидели шестеро каллистян. Перед ними находились экраны, на которых виднелись цеха завода. Но, прежде чем Широков и Синяев успели рассмотреть дежурную комнату, экран «погас», то есть опять появился перед ними.
– Нельзя отвлекать их внимание, – сказал Линьг. – Тем, что показали вам это помещение, мы нарушили правило. Соединяться с механиками имеет право только дежурный по сектору.