Страница 90 из 126
Поэмы
Озноб
Хвораю, что ли, – третий день дрожу,как лошадь, ожидающая бега.Надменный мой сосед по этажуи тот вскричал:– Как вы дрожите, Белла!Но образумьтесь! Странный ваш недугколеблет стены и сквозит повсюду.Моих детей он воспаляет духи по ночам звонит в мою посуду.Ему я отвечала:– Я дрожувсё более – без умысла худого.А впрочем, передайте этажу,что вечером я ухожу из дома.Но этот трепет так меня трепал,в мои слова вставлял свои ошибки,моей ногой приплясывал, мешалгубам соединиться для улыбки.Сосед мой, перевесившись в пролёт,следил за мной брезгливо, но без фальши.Его я обнадежила:– Прологвы наблюдали. Что-то будет дальше?Моей болезни не скучал сюжет!В себе я различала, взглядом скорбным,мельканье диких и чужих существ,как в капельке воды под микроскопом.Всё тяжелей меня хлестала дрожь,вбивала в кожу острые гвоздочки.Так по осине ударяет дождь,наказывая все ее листочки.Я думала: как быстро я стою!Прочь мускулы несутся и резвятся!Мое же тело, свергнув власть мою,ведет себя надменно и развязно.Оно всё дальше от меня! А вдругоно исчезнет вольно и опасно,как ускользает шар из детских руки ниточку разматывает с пальца?Всё это мне не нравилось.Врачусказала я, хоть перед ним робела:– Я, знаете, горда и не хочусносить и впредь непослушанье тела.Врач объяснил:– Ваша болезнь проста.Она была б и вовсе безобидна,но ваших колебаний частотапрепятствует осмотру – вас не видно.Вот так, когда вибрирует предмети велика его движений малость,он зрительно почти сведён на нети выглядит как слабая туманность.Врач подключил свой золотой приборк моим приметам неопределенным,и острый электрический прибойохолодил меня огнём зеленым.И ужаснулись стрелка и шкала!Взыграла ртуть в неистовом подскоке!Последовал предсмертный всплеск стекла,и кровь из пальцев высекли осколки.Встревожься, добрый доктор, оглянись!Но он, не озадаченный нимало,провозгласил:– Ваш бедный организмсейчас функционирует нормально.Мне стало грустно. Знала я самасвою причастность этой высшей норме.Не умещаясь в узости ума,плыл надо мной ее чрезмерный номер.И, многозначной цифрою мытарствнаученная, нервная система,пробившись, как пружины сквозь матрац,рвала мне кожу и вокруг свистела.Уродующий кисть огромный пульсвсегда гудел, всегда хотел на волю.В конце концов казалось: к черту! Пустьим захлебнусь, как Петербург Невою!А по ночам – мозг навострится, ждет.Слух так открыт, так взвинчен тишиною,что скрипнет дверь иль книга упадет,и – взрыв! и – всё! и – кончено со мною!Да, я не смела укротить зверей,в меня вселенных, жрущих кровь из мяса.При мне всегда стоял сквозняк дверей!При мне всегда свеча, вдруг вспыхнув, гасла!В моих зрачках, нависнув через край,слезы светлела вечная громада.Я – всё собою портила! Я – райрастлила б грозным неуютом ада.Врач выписал мне должную латынь,и с мудростью, цветущей в человеке,как музыку по нотным запятым,ее читала девушка в аптеке.И вот теперь разнежен весь мой домцелебным поцелуем валерьяны,и медицина мятным языкомдавно мои зализывает раны.Сосед доволен, третий раз подрядон поздравлял меня с выздоровленьемчерез своих детей и, говорят,хвалил меня пред домоуправленьем.Я отдала визиты и долги,ответила на письма. Я гуляю,особо, с пользой делая круги.Вина в шкафу держать не позволяю.Вокруг меня – ни звука, ни души.И стол мой умер и под пылью скрылся.Уставили во тьму карандашитупые и неграмотные рыльца.И, как у побежденного коня,мой каждый шаг медлителен, стреножен.Всё хорошо! Но по ночам меняопасное предчувствие тревожит.Мой врач еще меня не уличил,но зря ему я голову морочу,ведь всё, что он лелеял и лечил,я разом обожгу иль обморожу.Я, как улитка в костяном гробу,спасаюсь слепотой и тишиною,но, поболев, пощекотав во лбу,рога антенн воспрянут надо мною.О звездопад всех точек и тире,зову тебя, осыпься! Пусть я сгину,подрагивая в чистом серебрерусалочьих мурашек, жгущих спину!Ударь в меня, как в бубен, не жалей,озноб, я вся твоя! Не жить нам розно!Я – балерина музыки твоей!Щенок озябший твоего мороза!Пока еще я не дрожу, о нет,сейчас о том не может быть и речи.Но мой предусмотрительный соседуже со мною холоден при встрече.1962