Страница 17 из 681
– Да уж, букет полный, – констатирую я.
– Одно ясно – идут бои, – говорит комиссар, – и другое ясно: закончатся они не скоро. Ясно и третье: закончатся они в Берлине.
За ужином нам выдают по сто граммов водки, для снятия нервного напряжения. Выпиваю ее, как воду. Еще не слишком поздно, но ноги уже свинцовые, а глаза сами слипаются. Всетаки три боевых вылета в первый же день – не шутка. А дальше еще тяжелей будет.
Засыпаю с мыслями об Ольге. Где она? Что с ней? Хоть бы во сне приснилась!
Но мне снятся черные туши “Дорнье” и горящие хлебные поля.
Глава 8
Мы взлетали, как утки с раскисших полей.
Двадцать вылетов в сутки, куда веселей!
В.Высоцкий
Война вступает в свои права. Устанавливает свой распорядок, свои законы. И мы живем по этим законам.
До пяти раз в день вылетаем на боевые задания. Немцы чаще всего боя не принимают. Завидев нас, сбрасывают бомбы и рвут когти. Вот что значит репутация, которую мы заработали в первый же день войны!
Но и наши потери растут. К вечеру 24 июня мы потеряли уже одиннадцать человек! Лосев ходит мрачный. Его не утешает, что в других частях потери значительно больше. Задачу свою мы выполняем, свои объекты дивизия прикрывает надежно. Но какой ценой!
Как я и предвидел, немцы изменили тактику и больше не пытаются действовать на нашем направлении массированными группировками. По дветри девятки с разных направлений, на разных высотах почти непрерывно пытаются прорваться к целям, пока для них недосягаемым.
Лосев вынужден посылать в бой по одной эскадрилье и даже по два звена. Для бомбардировщиковто этого хватает. Но когда мы их разгоняем, за нас берутся истребители прикрытия. Когда на двенадцатьчетырнадцать, а то и на шестьвосемь “Яков” наваливается по двадцатьтридцать “Мессершмитов”, становится жарко. Тут спасает только недюжинный опыт и отличная слетанность пар. В этих боях я сбиваю “Юнкерс” и “Мессершмита”, увеличив свой счет в этой войне до четырех, а общий – до шести. Но и мы теряем. В бою с “Мессершмитами” гибнет Петр Иванов – ведомый Волкова.
Каждый вечер комиссар Федоров знакомит нас с обстановкой на фронте. Наши части держатся, но сила силу ломит, и преимущество у немцев бесспорное. Они медленно, но неуклонно отжимают наши войска на восток. Возникла угроза окружения 3й и 10й армий. В районе Бреста, уже в тылу у немцев, идут ожесточенные бои. Ребята гадают, кто там еще может держаться? Ято знаю, что там происходит, но, в силу известных обстоятельств, осведомленность не демонстрирую.
После обеда 25 июня получаем приказ: перелететь в местечко Новогрудок. Задача: прикрыть с воздуха выходящие из окружения части 3й и 10й армий. Туда же перелетают и “тигры” на “МиГах”. “Медведи” остаются под Елизовым. Не завидую им. То, что делала вся дивизия, теперь будут делать они одни. Но и у нас задача не из легких. Нам в помощь дают полк “Чаек”, точнее, то, что от него осталось. А осталось всего ничего, семнадцать машин.
В первый же день мы разгоняем “лаптежников” (“Ю87”), которые до нашего появления непрерывно клевали колонны отходящих войск. Но с утра двадцать шестого числа за нас крепко берутся истребители. Естественно, немцы не желают мириться с нашим господством в воздухе, пусть даже на небольшом участке фронта. Если в боях с “Ю87” “Чайки” действовали наравне с нами, то на другой день мы их уже не видим. Правильно, нечего здесь им делать. В небе только “Яки”, “МиГи” и “Мессершмиты”.
Бои идут непрерывно. Садимся, заправляемся, заряжаем оружие, перекусываем на скорую руку и снова на взлет. Спим когда придется и где придется. За два дня боев я сбиваю трех “Мессершмитов”, Сергей – двух. Но и наша эскадрилья теряет трех товарищей.
В таком ритме работаем более двух суток. Кажется, это предел. Мы обросли щетиной, глаза ввалились. Засыпаем в кабинах, техники будят нас по сигналу “на взлет”. Сергей ворчит, просыпаясь:
– Опять отлить не успел…
Просыпается окончательно он уже в воздухе, и мы с ним и с Барановым снова идем гоняться за “мессерами” и убегать от них.
Очередной раз взлетев, 28 июня, в 12.30, мы обнаруживаем, что немцев в воздухе нет. Еще раз в этот день поднимаемся в воздух, но с тем же результатом. Вечером комиссар подсчитал, что за двое суток немцы потеряли здесь почти эскадру. Понятно, что такие потери протрезвили их.
Так же спокойно патрулируем и 29 июня. Нас не донимают ни “лаптежники”, ни “мессеры”. Последние части выходят из окружения по охраняемому нами коридору. Изредка встречаем по дветри пары “мессеров”, но, поскольку горячка уже кончилась и мы снова летаем в составе не меньше эскадрильи, они атаковать нас не рискуют. Крепко обожглись!
На рассвете 30 июня перелетаем назад, в Елизово. Там нас ждет пополнение – молоденькие лейтенанты, свежие выпускники авиашкол, на новеньких “Яках”. Жучков объясняет нам, что есть приказ Главкома ВВС: доукомплектовывать нашу дивизию в первую очередь. У меня теперь снова полноценное звено. Баранов становится ведущим второй пары. Я хотел назначить ведущим Сергея, но он отказался:
– Нет уж. Будем летать вместе. Война не скоро кончится, вырасти еще успеем. А вдвоем мы – сила. Как ты пел? “Сегодня мой друг защищает мне спину, а значит, и шансы равны”. Кто еще о тебе, кроме меня, позаботится? Если с тобой что случится, мне Ольга по гроб этого не простит.
Он достает из кармана конверт и невинно добавляет:
– Наверное, об этом она тебе и пишет.
Я выхватываю у него конверт и первым делом читаю обратный адрес. Мне кажется, что вставшие дыбом волосы приподняли мой шлемофон. Кобрин! Городок, взятый немцами в первые же часы! Ольга оказалась на самом острие удара 2й танковой группы немцев.
Смотрю на штамп: 21 июня. Вскрываю конверт. Ольга пишет, что все у нее хорошо, доехала благополучно, что в понедельник, то есть 23 июня, она уже приступит к работе в Госпитале…
Письмо падает из моих рук. Я сижу и прикидываю, какова вероятность, что Ольга уцелела в этом огненном водовороте. Вероятность получается исчезающе малой.
– Что это ты письмами разбрасываешься? – слышу над собой голос Волкова.
Молча протягиваю ему конверт. Он разглядывает его.
– Кобрин? Да, ситуация… – Он недолго раздумывает и решительно говорит: – Пошли, Андрей, к комиссару.
Мы находим Федорова беседующим с лейтенантами из пополнения. При нашем появлении он говорит:
– А вот и наши асы. Они будут вводить вас в строй… Только почемуто вид у них нерадостный, словно не они немцев побили, а наоборот. В чем дело, сохатые?
Я так же молча подаю ему письмо. Он быстро пробегает глазами первые строчки, лицо его темнеет.
– Так… минутку. – Он поворачивается к молодым летчикам: – Вы свободны, товарищи командиры.
Комиссар присаживается и угощает нас папиросами.
– Выше голову, Андрей! Рано ты свою подругу хоронишь.
Он еще раз смотрит на адрес.
– В Кобрине был госпиталь 4й армии. Насколько мне известно, 4я отступила на Пинск. Но там основательно погуляли танковые клинья 2й группы. Тылы армии могли отойти совсем в другом направлении.
Он задумывается.
– Попробую выяснить, что стало с ГБА 4й армии. Заодно наведу справки об этой девушке. Она – военврач?
– Теперь – да.
– Так. Колышкина Ольга Ивановна. Хм… Знакомая фамилия.
– Ее отец – генералмайор Колышкин, командир штурмовой авиадивизии, что в Гродзянке стоит.
– А, понятно. Не тужи, Андрей, много не обещаю, но, что смогу, узнаю.
Немного ободренный словами комиссара, я возвращаюсь к себе. Буду ждать и надеяться на лучшее.
На фронте и в воздухе наступило затишье. Бомбардировщики появляются не чаще одногодвух раз в день, да и то небольшими группами. По ночам на больших высотах на Смоленск и Оршу пытаются прорваться “Хейнкели” и “Дорнье”, но их перехватывают “МиГи” из 130го.