Страница 14 из 681
– О чем грустишь, друже? – спрашивает Сергей. – Получишь ты от нее весточку, очень скоро получишь. Могу поспорить, что она тоже гденибудь здесь, неподалеку от Минска. Вон сколько здесь частей сосредоточено.
Он вчера получил письмо от Веры из Николаева и теперь пытается утешить меня. Только ему невдомек, что своими словами он добился обратного эффекта. Сергей посвоему истолковывает мой красноречивый взгляд, залезает в палатку и достает гитару. А мне сейчас вовсе не до нее. Но, увидев гитару, от соседних палаток потянулись летчики и техники. Теперь так просто не отделаешься. Я еще раз смотрю на запад и неожиданно для самого себя запеваю “В лесу прифронтовом”.
Ребята слушают внимательно и ждут продолжения, но у меня после этой песни ни на что больше рука не поднимается. Минут через двадцать все так же тихо, как сидели, расходятся, унося в себе строчки песни “и что положено кому, пусть каждый совершит”.
– Пойдем баиньки, – предлагает Сергей.
Смотрю на часы: двадцать три двадцать. Осталось чуть больше четырех часов. Уснешь тут, как же.
– Иди, я еще покурю.
Проходит час, полтора. Тишина, аж в ушах звенит. Эти часы тянутся, как годы. Как плохо всетаки знать все наперед. Спал бы сейчас в палатке вместе со всеми…
Гитара лежит у входа в палатку. Беру ее и ухожу к своему “Яку”. Присаживаюсь на плоскость и вполголоса запеваю ту песню, которая весь день просилась наружу и которую никак нельзя было выпускать.
– Небо этого дня ясное, но теперь в нем гремит, лязгает…
Сейчас как раз еще не гремит и не лязгает. Загремит часа через дватри. И как еще загремит!
– Дым и пепел встают, как кресты…
Спят мои друзья, спят и ничего не подозревают. Досыпает страна свои последние мирные часы. Пробуждение будет кошмарным, а комуто уже никогда не проснуться. И начнется иной отсчет времени. Все, что сейчас, будет называться “до войны”.
– Колос в цвет янтаря, успеем ли? Нет, выходит, мы зря сеяли…
Спит моя Оля. Сергей скорее всего прав. Она наверняка в нашем округе. Дайто бог, чтобы не на самой границе, гденибудь в Бресте или Гродно! Дайто бог, чтобы миновали ее первые бомбы и не выскочила она в чем мать родила под гусеницы танков и очереди мотоциклистов. Для нее тоже пойдет другой отсчет времени, и все наши встречи, и эти дни и ночи тоже будут “до войны”.
– И любовь не для нас, верно ведь? Что важнее сейчас? Ненависть!
– Не спится, товарищ командир?
Незаметно подошел часовой. Он стоит, опершись на винтовку, и смотрит на меня.
– Какуюто страшную песню вы поете. Я давно уже слушаю. И поете както странно. Пару строчек споете и молчите. Потом еще дветри строчки…
– Ты, Кравчук, никому про эту песню не рассказывай. Хорошо?
– Хорошо. А почему?
– Это новая песня. Я ее еще только сочиняю. Ты расскажешь, ребята будут просить: спой, а она еще не готова.
– Так вот вы их как сочиняете! А мы все спорим, как это у вас получается. А оно вон как.
– И так тоже.
Я спрыгиваю на землю и смотрю на восток. Небо уже светлеет. Скоро там появится розовая полоска зари. А с другой стороны, словно навстречу ей, потянутся тяжелые машины с черными крестами на крыльях.
Оставляю гитару у палатки и иду к штабу. В штабной палатке дежурит капитан Свиридов.
– Разреши прикурить? – прошу я и киваю на радиостанцию. – Что слышно?
– А ничего не слышно, Андрей. Тишина, – и помолчав, добавляет: – Мертвая тишина.
Странно. В это время должна идти директива в войска о приведении в полную боевую готовность. Впрочем, может быть, не так уж она сейчас и нужна. Нашато дивизия уже в полной боевой, возможно, и другие также.
– А что наш “вероятный противник” говорит?
– А тоже ничего, – недоуменно пожимает плечами Свиридов. – Молчит во всех диапазонах. Я специально крутил. Обычно трещат без умолку, а сегодня как языков лишились.
– Странно.
– Действительно странно, – соглашается Свиридов.
Докуриваю папиросу и смотрю на часы. Три двадцать. Сейчас они, наверное, запускают моторы. Иду к своей палатке и присаживаюсь так, чтобы видеть штабную.
Три тридцать пять. Все. Они уже в воздухе. Началось. Но все попрежнему тихо. Мне хочется вскочить и заорать: “Подъем! Тревога! По машинам!” Но этого делать нельзя. Я смотрю на штабную палатку. Капитан Свиридов неподвижно сидит возле рации. Если бы я с ним не разговаривал несколько минут назад, подумал бы, что он спит.
Три сорок пять. Попрежнему все спокойно. Встаю и начинаю ходить вдоль линейки палаток. Повернувшись в очередной раз к штабной палатке, вижу, как Свиридов чтото слушает, натянув наушники. Я замираю.
Из штабной палатки выскакивает дневальный и бежит к ближайшей сосне.
Бам! Бам! Бам!
Несутся в ночи звуки колокола громкого боя. Откуда его раздобыл Жучков?
Из командирской палатки выбегают, застегивая на бегу гимнастерки, Лосев с Жучковым.
Бам! Бам! Бам!
Я врываюсь в свою палатку и хватаю комбинезон со шлемофоном, лежащие в изголовье.
– Подъем, мужики! Тревога!
Ребята быстро одеваются и ворчат:
– На тебе, в воскресенье, чуть свет, не срамши, по тревоге поднимают…
Дневальный бежит вдоль линейки.
– Комэски, командиры звеньев – в штаб!
Мы бежим к самолетам. Я с ходу выбиваю изпод шасси колодки, вскакиваю на плоскость и открываю фонарь. Через пару минут прибегает Букин.
– Настроиться на первую боевую частоту!
Сергей вопросительно смотрит на меня.
– Похоже, началось, Андрюха, – говорит он.
– Да, похоже на то, – соглашаюсь я.
Еще через несколько минут слышим крик Волкова:
– Вторая эскадрилья! Ко мне!
Мы быстро собираемся.
– Немцы, не объявляя войны, нарушили границу и крупными силами вторглись на нашу территорию. В воздухе в разных направлениях движутся большие группы их самолетов. По неуточненным сведениям приграничные части и города уже подверглись бомбардировке. Нам объявлена готовность номер один. Находиться у самолетов, запуск моторов по зеленой ракете.
Он замолкает, но, прежде чем вернуться в штаб, тихо говорит:
– Как думаете, мужики, это провокация или… – Он нерешительно замолкает.
– Или, – за всех отвечаю я.
Он внимательно смотрит на меня.
– Что ж, тогда что положено кому, пусть каждый совершит.
Он резко поворачивается и бежит в штаб. Напряженно тянутся минуты. Крошкин десятый раз обходит вокруг “Яка”, проверяет управление, залезает в кабину…
Снова бежит Волков и машет нам рукой, собирая к себе.
– Квадрат 4Г, на высоте пять тысяч перехватить большую группу бомбардировщиков. Идем курсом 190 на высоте пять пятьсот…
Над летным полем взлетает зеленая ракета. Быстро вскакиваю в кабину.
– От винта!
Мотор, чихнув, взревывает. Меняю обороты: все в порядке. Показываю Крошкину большой палец и задвигаю фонарь.
– Первая эскадрилья! На взлет! – слышу в наушниках голос майора Жучкова.
Еще немного погодя:
– Вторая эскадрилья! На взлет!
Выруливаю на полосу. По ней уже разбегается первое звено. Заруливаю на старт. Вперед выкатывается Букин с ведомым. Вот они пошли. Выжидаю, пока отнесет пыль, и толкаю сектор газа. “Як” легко отрывается от земли, и мы идем за первой парой.
Вот он – первый боевой вылет! Мир кончился, начинается война.
Глава 7
Им даже не надо крестов на могилы,
Сойдут и на крыльях кресты.
В.Высоцкий
Весь полк – в воздухе. На стоянках остались два “Яка”: начальника штаба и батальонного комиссара Федорова, его вчера вызвали в Минск. Нас ведет сам Лосев. Полк идет строем “пеленга”. Наша эскадрилья – чуть сзади и левее первой.
Десять минут… пятнадцать… Внизу все спокойно. Страна еще спит. Наша армада идет так высоко, что гул шестидесяти шести моторов никого не беспокоит.
Замечаю движение на горизонте.