Страница 91 из 196
– Никто не говорит об Олимпе, – перебил его Говелойс. – Но вокруг Олимпа разбросано много мелких поселений, которые плохо охраняются.
– Стоит ящерам напасть на людей, как из Олимпа сразу же придет много воинов, которые успокоятся только тогда, когда сровняют с землей целое хесе.
– Из Олимпа никто не придет. В Олимпе междоусобица, там нет твердой власти, а когда нет твердой власти, никто не думает о тех, кого не видно простым глазом. Швуэ Ойлсовл может опустошить все плантации на двести километров вокруг, и ничего ему не будет.
– Когда-нибудь в Олимпе восстановится нормальная власть, и тогда люди заинтересуются, что случилось с теми, кто жил на плантациях. После этого Ойлсовлу придется туго.
– Необязательно оставлять после себя руины, можно обставить все так, как будто люди сами собрались и уехали. Испугались новой власти, собрали всю технику, погрузили в грузовик и уехали куда-нибудь подальше, в какие-нибудь глухие места, где их никто не достанет. Думаешь, новая власть будет все раскапывать? По-моему, они только обрадуются, что рядом с городом появилось много незанятой земли.
– Они удивятся, откуда у окрестных ящеров взялось столько человеческой техники.
– У окрестных ящеров не будет человеческой техники. Ухуфлайз населяют очень большую территорию. Если отогнать всю захваченную технику в отдаленные хесею, люди очень долго ничего не узнают. Вы, люди, нелюбопытны, вас не интересует даже то, что происходит в метре от вашего носа.
– Рано или поздно люди все узнают, и тогда они не простят вам этого.
– Нам – нет. А вот если в этом деле будут участвовать другие люди…
До Якадзуно дошло, к чему клонит Говелойс.
– Ты предлагаешь мне предать свой народ? – спросил Якадзуно, и его голос прозвучал обманчиво спокойно.
– Я – нет, – невозмутимо ответил Говелойс, – а вот Евсро запросто может предложить, иначе я не понимаю, зачем он сюда приехал. Видишь ли, Якадзуно, очень плохо, что женщины у вас почти такие же, как мужчины. Если хширэз решат, что Анатолий – охи, получится, что все другие человеческие мужчины тоже охий, а поскольку у вас женщины имеют те же права, что мужчины, получится, что они тоже охий, а тогда выходит, что и у нас охий и зерэ не должны различаться. А этого не должно быть, потому что тогда потеряют смысл правила. Что бы ни решили хширэз, нас ждут великие потрясения.
– Возлувожас зря попросил Анатолия сразиться с Вожузлом, – сказал Якадзуно.
Говелойс безразлично дернул кончиком хвоста.
– Возлувожас ничего не делает зря, – сообщил он. – Если начнется война, он здорово повысит фувуху, война всегда дает такой шанс. А если войны не будет, Бозлувожас наверняка оставит езузера Шухозгр в своем хесев. В любом случае он в выигрыше.
– Если в Шухозгр прилетит автономная граната, он не будет в выигрыше.
– Война – всегда риск.
– По-твоему, войны не избежать?
– Пока еще шанс есть. Ты говорил, что многие люди не хотят иметь Багрова своим лсусозо, пусть они принесут присягу Ибрагиму.
– Ибрагиму?
– Ага. Ибрагим будет лсусозо мажел, Ойлсовл будет лсусозо вызусе, и мы будем жить рядом. Пусть те люди, кто не любят Багрова, уйдут в лес. Ойлсовл выделит им землю, и мы будем соседями. Как тебе такой вариант?
– Люди не смогут жить в лесу, подобно вам. Нам нужны развлечения, нужно много разных вещей, нам недостаточно только того, чтобы было вдоволь еды и женщин. Каждый человек хочет иметь большой и комфортный дом, кучу приятных мелочей, машину, выход в планетарную сеть, бар, где можно посидеть с друзьями, женщину, с которой можно жить, или на худой конец бордель по соседству с домом… Если люди уйдут в лес, у них ничего этого не будет.
– Когда я жил в Олимпе, – сказал Говелойс, – я много смотрел телевизор, и я не раз видел, как люди говорили, что им больше нравится жить на затерянной ферме посреди леса, чем в центре Олимпа. Думаю, многие захотят уйти от Багрова.
Якадзуно пожал плечами.
– Может, и многие, – сказал он, – я не могу точно сказать, сколько их будет. И вообще, мне это неинтересно, потому что я не собираюсь уходить в лес.
– Почему? – удивился Говелойс. – Багров – твой враг, ты не сможешь жить в Олимпе.
– Не в этом деле, – возразил Якадзуно. – Понимаешь, Говелойс, Багров – не символ зла и не князь тьмы, это просто человек, который хочет сделать других людей счастливыми. Да, он выбрал неправильный путь, но это не тот путь, поперек которого следует становиться, не щадя собственной жизни. А насчет того, кто чей враг… мы, люди, почти всегда можем договориться между собой.
– Значит, ты не примешь нашу помощь? – уточнил Го-велойс.
– Какую помощь? – не понял Якадзуно. – Твое предложение – не помощь, это, наоборот, просьба о помощи. Вот если я узнаю, что Багров назначил вознаграждение за мой труп, тогда я еще могу согласиться на твое предложение. Кстати, ты говоришь по поручению Фесезла?
Говелойс помотал головой.
– Нет, – сказал он, – пока я говорю только от своего имени. Я хочу понять, что происходит, и еще я хочу понять, что мне делать, когда события начнут развиваться. Скоро начнется великое потрясение, а в такие дни можно обрести много такого, что нельзя обрести в обычное время.
– И еще в такие дни можно многое потерять, – заметил Якадзуно.
– Да, – согласился Говелойс, – потерять можно все. И не только в такие дни.
5
Если бы кто-нибудь взял инфракрасный телескоп, приехал на восточную окраину Олимпа, залез на крышу высокого здания и посмотрел вдаль, он бы увидел, как вдоль всего горизонта медленно надуваются воздушные шарики. Можно было бы подумать, что вот-вот начнется праздник, все эти шарики взлетят в воздух, будет большой и красочный фейерверк, люди будут стоять, задрав головы и разинув рты, и все будет очень красиво и здорово.
Рамирес находился не на восточной окраине Олимпа, а километрах в двадцати от нее, и стоял он не на крыше высокого здания, а на большом листе потрескавшегося пластика, брошенном прямо в липкую грязь. Поэтому Рамирес видел не воздушные шарики, а медленно растущие аэростаты, выстроившиеся в цепочку от одного горизонта до другого. А если бы Рамирес снял инфракрасные очки, то не увидел бы ничего, кроме неясной тени прямо над головой.
Ветровой щит уже построен, операция достигла последней стадии, самой короткой, но и самой ответственной. Щит надо поднять.
Целлофановый шар над головой увеличился настолько, что закрыл солнце. Рамирес окинул взглядом всю цепочку шаров, и ему показалось, что скоро аэростаты раздуются до такой степени, что либо начнут соприкасаться друг с другом, либо лопнут. Рамирес помотал головой, отгоняя нелепую мысль. Ерунда это, воздушные шары не лопнут, а промежутки между ними будут очень большими даже тогда, когда шары наполнятся до расчетной величины.
Над ухом раздался пронзительный скрип. Рамирес непроизвольно вздрогнул, обернулся и увидел, что барабан, на который намотано четыреста погонных метров пластиковой ленты, медленно повернулся вокруг собственной оси. Начался второй этап подъема щита.
Барабан поворачивался вначале медленно, но с каждой секундой его вращение становилось чуть-чуть быстрее. Рамиресу показалось, что шар над головой дрогнул и пополз вверх, но это не могло быть правдой – шар слишком велик и висит очень высоко, чтобы с земли можно было заметить такое маленькое перемещение. Но очень хотелось верить, что ты видишь своими глазами, как аэростат подпрыгнул вверх, делая первый шаг на пути превращения планеты из гниющей помойки в цветущий сад.
Тонкая пластиковая лента медленно разматывалась. Сейчас она не казалась призрачной, а выглядела вполне материально, потому что все еще была сложена в гармошку, для нее пока не настало время вспомнить изначальную форму, развернуться в гигантский сверхтонкий парус и соединиться со своими сестрами, которые сейчас начинают путь в небеса с других барабанов.
Засуетились роботы, они подтащили к лебедке новый барабан, не дожидаясь, когда старый полностью размотается. Чтобы подъем щита прошел быстро и без осложнений, необходима точнейшая синхронизация действий всех узлов. Пока лепестки щита еще не соединились, некоторая несогласованность допустима, но минут через пять все изменится.