Страница 56 из 79
«Наше лето было короткое и не особенно жаркое. Оно кончилось в половине августа. Сегодня шёл снег. Климат довольно неблагоприятный. Здесь делают редко, пожалуй раз в четыре-пять лет сборы семян овощей, исключая капусты и репы. Семена, которые Ваше сиятельство мне прислали, все взошли. Но не многие из них смогут быть возобновлены. Бобы наполовину погибли в период цветения. Ни одной спелой горошины. Практика — нам лучший наставник; будем жить в надежде на то, что в будущем дело пойдёт лучше.
В один из последних дней у нас здесь было воспроизведение, но совсем в миниатюре, биржи или скорее разгрузочной пристани санкт-петербургской таможни. То был якутский караван, который проходил здесь, направляясь в Енисейск. В нынешнем году он был значительнее, потому что большая часть товаров пошла в Иркутск для торговли с Кяхтой…»
Александр Николаевич завязал тогда разговор с проезжавшими купцами. Первоначально они говорили о ценах на товары, потом о плате за перевозку. Купцы жаловались, что перевозка обходится им «в дорогую копеечку». Один из них заявил:
— Как ведаю я, торговля сейчас есть корень, откуда произрастает обилие и богатства земли российской… Что там ни говори, а купечество есть душа государства…
Сказано это было хотя и витиевато, но верно. Государство и в самом деле пыталось создать благоприятные условия купечеству и словно поучало его: «живи умело, да множь капиталы». Радищев, слушая, тогда подумал, что купец всегда ищет своего прибытка и может быть из ста тысяч найдётся один, который соблюдает законы честности, а большинство их во всём похожи на Савелия Прейна.
И словно угадав его мысли, тот же купец сказал:
— Наши дела просты и сложны; не обманешь, не продашь, не накинешь алтына, в трубу вылетишь. У купца наука не хитрая: продал, купил, в карман положил…
Он говорил правду. Это была та пружина, которая вертела частную торговлю в отличие от государственной. И всё это прежде всего ложилось на плечи крестьян и звероловов, они отдувались за всё. «Там угнетали помещики, здесь купцы. Шкура разная, а нутро общее — волчье, алчное и хищническое».
Александр Николаевич продолжал писать:
«Ваше сиятельство правы, говоря, что наш край должен изобиловать рудниками. В наших местах делали различные попытки их разрабатывать, но безуспешно, ввиду бедности рудников и дороговизны рабочих рук. То были медные рудники. До открытия губернии сюда, говорят, присылали экспертов, чтобы попробовать разрабатывать серебряные рудники; но потому ли, что они нашли их бедными или малообильными, или, как утверждают некоторые здешние жители, потому, что крестьяне побудили их скрыть истину, дело на сём остановилось, и я уже имел честь писать Вашему сиятельству, что на сей счёт все, кто живут поблизости от рудников и знают их, хранят глубокое молчание, и мои расследования остались бесплодными. Надеюсь, однако, возобновить попытку, а с помощью моего горна мне не придётся полагаться в опыте ни на кого, лишь бы только добыть мне несколько кусков руды. В ожидании, что я буду в состоянии сделать что-нибудь лучшее, я произвожу опыты над слюдою и над глинами».
Александр Николаевич на мгновение задумался, о чём бы еще написать графу Воронцову. Но, кажется, все последние илимские новости были уже изложены. И он закончил:
«Таким образом, благодаря постоянным занятиям, я избегаю скуки, сего жестокого врага в моей жизни», —
дописал он и размашисто через все поле листа оставил свою подпись. Его ждали самые будничные, простые дела, и Радищев занялся ими.
Глава шестая
ОТЪЕЗД ИЗ ИЛИМСКА
«Надежда — подруга, утешающая человека».
Радищев заложил новый дом. Его строили ссыльные плотники, присланные генерал-губернатором Пилем. Они быстро вывели сруб, положили матки, настелили полы и потолки, успели до холодов накрыть крышу и приостановили строительство. Весной работы возобновились, и к лету дом из восьми комнат, построенный по плану Александра Николаевича, был готов.
В доме имелись большая спальня с нишами, чайная, просторный кабинет с библиотекой, небольшая гостиная, комнаты для прислуги и кладовые. К длинной стене, обращенной к северу, был сделан пристрой. В нём размещались баня и кухня. К новому дому слева примыкал сад и огород, а за ними оставался полупустым воеводский дом, в котором теперь останавливались проезжающие с торговыми караванами и обозами купцы и мелкие чиновники и жили солдаты Родион Щербаков и Ферапонт Лычков.
Во вновь отстроенном доме Александр Николаевич оборудовал плавильную печь, установил перегонный куб. Теперь он имел полную возможность проводить всевозможные исследования. Прежде всего он занялся определением содержания илимских железных, медных и серебряных руд, а затем другими химическими опытами: гнал спирт, купоросное масло, выделывал духи из илимских цветов, не уступающие покупным французским или завезённым с кяхтинского торга — японским и даже китайским духам.
Словом, химия стала его любимым занятием. Радищев провёл в домашней лаборатории многие опыты, которые не только помогли ему раскрыть что-то новое, неизвестное ему, но самое главное — укрепили его взгляды и выводы, давно обоснованные им теоретически.
Весна принесла новые неприятности и огорчения семье Радищева. Елизавета Васильевна заметила припухание на шеях маленькой Анютки и Павлика. Катюша миновала этой болезни. Стали пристальнее наблюдать за детьми и установили, что опухоль держалась стойко и мало-помалу на шеях обозначились зобы — опухолевидное увеличение щитовидной железы.
Рубановская была в отчаянии. Беспомощно чувствовал себя перед страшной болезнью Александр Николаевич. Настасья тайком от Радищева наговаривала на угольках, кропила детей водой с четверговой солью, но ничего не помогало. Зобы росли. Елизавета Васильевна помрачнела, похудела и по ночам много плакала. Но слёзы не помогали. Тогда она начала неистово молиться, возлагая надежды на чёрный лик иконы в своей спальне, бегала вместе с Настасьей в церковь, ставила свечи то перед спасом, то перед богоматерью, но в конце концов убедилась, что и это не помогало. Рубановская спрашивала себя, за что свалились на неё все эти мучения, все испытания её духовных и физических сил, за какие земные грехи на неё ниспосланы небом эти кары?
В Иркутск, немедля, был послан человек с письмом от Елизаветы Васильевны к губернаторше Пиль с просьбой помочь и дать совет, как лечить детей. Пиль отозвалась на мольбы Рубановской и прислала полную коробку лекарств с наставлениями и советами мудрейших лекарей Иркутска. Стали давать эти лекарства детям. Елизавета Васильевна, измученная, тревожно ощупывала каждое утро шеи Анютки и Павлика, находила, что зобы становились меньше, но Александр Николаевич, наблюдая за детьми, устанавливал: болезнь попрежнему прогрессировала.
Ему ещё раньше, чем появились зобы у детей, было известно из рассказов местных жителей, что на Лене существовали очаги этой тяжёлой болезни. И если болезнь не производила таких опустошений, как оспа и корь или как горячка, то разрастающиеся зобы уродовали внешность человека, постепенно душили его, а затем наступал и час смерти. Сознавать это, глядя на родных детей, было равно мучительной казни. Почему они должны нести тяжесть осуждения их отца и страдать вместе с ним в изгнании?
Александр Николаевич не мог смириться с положением и ничего не предпринимать. Он стал изучать причины появления зобов, искать наиболее эффективное лечение этой болезни. Прежде всего он установил, что больше всего больных с зобами встречается по реке Куть. В крайнем селении на этой реке — Култуке или, как народ называет, в Михеевском, почти все жители были с зобами. На Илиме зобастых было меньше.