Страница 8 из 8
И так случалось каждый раз – в поезде, в самолете – в любом месте, где Нани мыла руки, она везде оставляла свои драгоценности.
Ее непосредственность проявлялась во всем. Вот она покупает подарки, комментирует: «Это для мужа Мераби, это – маме и папе, это – Эке». Мы приходили из магазинов с большими картонными коробками, перевязывали их, и Нани надписывала, для кого они. А потом обязательно оставляла все это в аэропорту и так безо всего улетала в другой город. Всю дорогу потом она плакала, все это, как правило, конечно, в итоге находилось. Но стоило Нани здоровья, нервов.
Она всегда была такой наивной, рассеянной, словно большой ребенок. И до сих пор она такая. Хотя, глядя на нее, миллионы поклонников думают, что перед ними гордая, холодная, как кавказская вершина, недоступная дама. А наша Нани – большой ребенок! Доверчивая, добрая, верящая всему. Удивительный человечек!
А как она все витрины в близлежащих магазинах своим лбом перепробовала. В Париже же почти прозрачные витрины, так Нани увидит платьишко какое-то или жакетик, разбежится и – буум! Выскакивал испуганный продавец: «Боже мой, с мадмуазель, все в порядке, она не ранена!?» Я отвечала: «Не ранена, не ранена». А сама брала Нани за руку и говорила: «Теперь ты будешь ходить по Парижу, а я буду держать тебя за руку, чтобы ты от меня не убегала».
Во время той поездки мы очень сроднились. Я так к Нани привязалась, да и она ко мне. Мы друг без друга вообще никуда не ходили. Потом уже мы попросили, чтобы нас поселили вместе, когда было турне по всей Франции, Швейцарии и Бельгии – три месяца колесили.
Мы с ней, как сестры, стали во время поездки. Покупали одинаковые сорочки, одинаковые халаты, как близнецы ходили.
Кстати, с тем маленьким черным парижским платьем приключилась еще одна история. Мы уже вернулись на родину и давали концерты в Одессе. Я тоже участвовала в той программе и, как обычно, слушала Нани из-за кулис. Она блистательно спела и получила от одного из зрителя огромный букет красных роз. В черном платье с букетом цветов она была обворожительна. И понимала это сама. Со сцены она уходила лицом к зрительному залу, желая, чтобы публика как можно дольше видела ее во всем великолепии. И вдруг в одну секунду исчезла! Была Нани – и нет ее! На ум невольно пришли номера великого иллюзиониста Кио.
Потом стало известно, что в театре работал осветителем большой поклонник Нани. И во время выступления любимой певицы мужчина решил послушать ее из осветительного люка, который он приоткрыл прямо на сцене. Отступая лицом к зрителю, Нани не заметила, как наскочила на люк и прямо каблуками туфель попала на лысину горе-поклонника. Тот не растерялся, удержал Нани за ноги и мягко опустил в люк.
Самое удивительное, что и на другой день осветитель снова наблюдал за выступлением Нани. Правда, на сей раз он был в меховой шапке, несмотря на то, что в Одессе стояло довольно жаркое лето. Когда Брегвадзе закончила петь, из люка показалась голова мужчины, который размахивая руками, словно гаишник, приговаривал: «Обходи, обходи!»
Знаете, каким был наш последний гастрольный день? У нас выходило по одному франку в сутки. На эти деньги на улицах Брюсселя можно было купить огромный пакет жареной картошки-фри. Это был и наш обед, и наш ужин. О каких-то покупках и речи не шло. Мы просто ходили в шляпные отделы магазина, примеряли на себя разные модели и, насмеявшись вволю, уходили.
И вот в последний день у нас как раз осталось по франку. Вечером у нас уже был самолет, а днем мы хотели еще раз прогуляться по красивым старинным улочкам бельгийской столицы и, разумеется, пообедать столь полюбившейся картошкой.
Утром проснулись от звука скрипки. Нани удивилась: «Вай ме, откуда скрипка?» Я согласилась: «Потрясающе!» Выглянула в окно, и вижу, как во дворе стоит маленький мальчик, лет восьми, наверное, и играет на скрипке. Я тут же подозвала Нани: «Иди сюда, посмотри скорее». Она подошла, увидела, и тут же сказала: «Неси наши деньги!» Я принесла. И мы бросили этому маленькому музыканту наши последние два франка и остались в итоге голодные. Нани улыбнулась: «Ничего, в нашем самолете нас покормят».
Потом я не раз бывала у нее в гостях в Тбилиси. Познакомилась с ее мамой и папой. Удивительные были люди! Думаю, только у таких родителей и могла вырасти Нани. Только они могли воспитать такую дочь. И мама, и папа были необыкновенно интеллигентные, необыкновенно добрые, душевные. А как все пели! Приходили еще ее тетушки, все семейство садилось за стол, и раздавалось великое песнопение, от которого у меня наворачивались слезы, я не могла успокоиться, бежали мурашки по спине.
Я очень люблю Тбилиси. Я со всей «Орэро» подружилась. И, конечно, с Бубой Кикабидзе. Нани и Буба ведь всегда были партнерами. Как-то у Бубы был какой-то вечер в Доме актера в Тбилиси. Я тогда как раз была в гостях у Нани, и она меня взяла с собой, так мы и познакомились с Бубой. Он тут же стал меня обнимать за плечи и целовать в щеку – сразу стал родной.
И когда он получил шикарную 3-комнатную квартиру, я была приглашена на новоселье. Помню, Нани спросила: «Буба, ну как тебе твоя квартира?» А окна выходили в зоопарк. И Кикабидзе ответил: «Квартира неплохая, но окна нельзя открыть, потому что слоны под нами».
Они ведь чудесные люди, такие чудаки! Нани с очень большим чувством юмора, очень большим! Мы с ней всегда хохотали вместе.
И всегда звучало великое грузинское песнопение, которого больше нет нигде в мире. Чтобы внук, дедушка, бабушка – все подстраивались под голоса друг друга! С ума от такой красоты можно сойти.
Господь одарил этот народ музыкальностью, щедростью и таким добродушием, гостеприимством. Зайдите в любой дом, вас всегда примут – причем не только накормят, но и споют.Я очень люблю Грузию. По красоте, а я объездила полмира, считаю, что Грузия – самый красивый уголок на земле…
* * *
Когда я вернулась в Тбилиси, меня пригласили в ансамбль «Орэро», самый популярный в те годы. Мама сказала – надо идти. И тут тоже проявилась ее мудрость.
Уход из «Рэро» был довольно болезненным. Я не смогла даже сказать Певзнеру, что ухожу. Просто старалась в последний период не ездить с ними на гастроли. Я тогда училась в консерватории и причины каждый раз были уважительные.
Но потом я перешла в «Орэро», и Котик воспринял это как предательство, он был обижен. Но я сказала, что хочу выступать сама. Потом Певзнер понял, что я на самом деле должна была двигаться дальше. Такое мне письмо прислал! И мы с ним до последнего его дня оставались друзьями. Он мне потом две песни написал. Одна лучше другой. И я их пою до сих пор.
Теперь все внимание было направлено на меня. И это было здорово. Начались гастроли по всему Советскому Союзу. Жуткие условия, плохие самолеты, грязные вагоны. Я переживала, но бросить не могла. Потому что понимала: это – мое.
Отношения с «Орэро» начали заканчиваться в 1975 году. Тогда из коллектива ушел руководитель Роберт Бардзимашвили, создав «ВИА 75».
Тогда Буба Кикабидзе стал руководителем «Орэро». Помню, был незабываемый концерт возле собора Метехи. Я пела «Аве Мария» на грузинском, словно паря в воздухе, обратившись лицом к Нарикала. Это было удивительно.
Увы, «Орэро» к тому времени напоминал поезд, который едет по инерции. Да и я отдала уже все, что могла. Просыпалась по ночам и думала, что мне делать? Очень переживала. И Бог послал Медею Гонглиашвили – пять лет каждый день она звонила мне и маме и говорила: «Давай сделаем сольный концерт». Я отказывалась: «Это неприлично – вот так взять и оставить их». Ведь акцент был на меня, зритель уже шел на меня. Но потом сказала мальчикам: «Вы меня извините». И они поняли, что лучше дать мне свободу.
Я проработала в «Орэро» 15 лет. Это был такой грузинский «Битлз». Наш руководитель всегда смотрел вперед. Когда мы вокруг света отправились на теплоходе и о нас фильм сняли – «Орэро» полный вперед!», это ведь был один из первых клипов! Замечательный фильм получился, а я какая там молодая!В 1980 году я начала сольную карьеру. Хотя уход, конечно, тоже дался очень тяжело.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.