Страница 3 из 8
Мама была рядом со мной до своего последнего дня. Ее все обожали, она была яркой личностью. Мудрая очень. Ее звали Ольгой. А няня называла ее Цабу. У всех девочек были няни и свое второе имя. Что значит «Цабу» я не знаю. Тетку Кетеван называли Кетушей и Кетуния. Тинатин была почему-то Гогола. Мариам называли Марусиа.
Мои тетки были очень похожи на своих красивых родителей. А я всегда была очень некрасивой. Может, что-то общее только с бабушкой было.
Как-то в Ленинграде я пела «Отраду» и меня сняли на пленку. Тогда мы еще не знали, что это называется клипом. Высоко зачесали волосы, надели элегантное платье с поясом и закрытой шеей, кулон на грудь повесили. Мои тетки, когда увидели запись, начали плакать: «Мы увидели свою мать!»
Тетю Тинатин я обожала – она была очень красивой, с большими глазами. Я любовалась на ее руки, ногти, всегда с маникюром. Ей говорили: «Гогола, кажется, Нани на тебя похожа». А я была… с большом носом, рот какой-то несуразный, челка. Страшная, одним словом! И когда тетке говорили, что я на нее похожа, она отвечала: «И что мне теперь, застрелиться?»
Она шутила, но я так к этому привыкла, что никаких претензий к своей внешности у меня не было. Ни к чему претензий не было. Кроме пения.
Мама всегда пела вместе с сестрами. Одна из них, Кетеван Микеладзе, была профессиональной певицей. Очень популярной в свое время. Ей только исполнилось 18 лет, когда она попала в Москву на Декаду грузинского искусства.
Стоял 1937 год. Пела тетка очень хорошо. Есть люди с хорошими голосами, но это еще не значит, что они умеют петь. А тетка могла. Она выступала в народном ансамбле, которым руководил отец Кахи Кавсадзе – Сандро. После концерта Сталин устроил банкет, на который пригласили всех участников декады. Как любой грузин, он хорошо пел – у него был хороший слух и голос. И он запел народную песню – ту, где мальчик и девочка подыгрывают друг другу. Там есть такие слова, переводятся как «Хоть бы мы с тобой да обнимались, хоть бы мы с тобой да целовались».
И вот поет Сталин эту песню. И кто-то должен на его «Эй ты, гого» (девочка) ответить: «Эй ты, бичо» (парень). Но все словно языки проглотили – какая бы ни была песня, это все-таки Сталин.И вдруг моя тетка – а она всегда была довольно своевольная, худенькая, хорошенькая – вышла и ответила ему. Наступила гробовая тишина. Все испугались: что будет? А Сталин пришел в восторг, они допели до конца. Кетеван потом дали орден. У меня есть фото, на котором Калинин, который тогда раздавал награды, вручал тетке орден. А после того, как она вернулась в Тбилиси, ей еще дали и квартиру.
Мне вообще в Тбилиси, конечно, везло на встречи. И не только с людьми знаменитыми. Одним из потрясений стало знакомство с судьбой тифлисской красавицы княжны Бабо Дадиани.
Вместе с мужем Александром Масхарашвили в феврале 1921 года она, как и тысячи других грузин, проделала горький путь вынужденных эмигрантов, покидая Родину. Но в эмиграции, пусть и весьма благополучной, Бабо и Александр выдержали всего пару лет. И вернулись в Грузию, которой теперь правили большевики. Муж Бабо рассуждал: «Что со мной могут сделать новые правители, если я буду честно работать?»
Коммунисты смогли – семья Дадиани-Масхарашвили была четыре раза репрессирована, ее главу расстреляли, саму Бабо с детьми несколько раз выселяли из дома, а в конце концов отправили в ссылку в Казахстан.
Не стану пересказывать все перепетии, которые пришлось пережить этой великой женщине. Я о ней написал книгу «Тупик Сталина».
А еще снял документальный фильм, на котором, собственно, и состоялось мое незабываемое сотрудничество с Брегвадзе.
Когда сценарий фильма был закончен, я долго думал о том, кто прочтет закадровый текст. В его основу легли пронзительные строки из дневника Бабо Дадиани, который она вела на протяжении всей жизни. Последними словами этой великой грузинской женщины, потерявшей мужа, близких, состояние, была просьба ко Всевышнему простить всех тех, кто доставил ей невыносимые страдания.
Фильм я делал на русском языке. Но мне хотелось, чтобы текст читала именно грузинка.
Стояла осень 2009 года. Я находился в Кобулети, приморском городке неподалеку от Батуми. Кто-то из знакомых сказал, что в соседнем прибрежном городке, Гонио, отдыхают Нани Брегвадзе с сестрой.
Сомнения рассеялись: вот кто мог бы прочесть дневники княжны Дадиани! Через общих знакомых я отправил Нани сценарий. И уже на следующий день мы обсуждали, когда будем записывать ее закадровый голос.
Когда я поинтересовался у знакомых, какова должна быть сумма гонорара, мне ответили, что поскольку Нани – народная артистка СССР, то цифра должна быть солидной. Сама же Брегвадзе, когда речь зашла о финансовой стороне дела, возмутилась: «Для меня участвовать в этом проекте – дело чести. Единственное, что вы должны иметь в виду – я дала сценарий своим знакомым. Его страницы и так уже все в слезах, так что вряд ли они могли вам пригодиться. Для работы мне понадобится еще один экземпляр».
Услышать такие слова стало честью для меня. И фактом биографии. Через несколько дней мы оказались в Тбилиси, и за два часа Нани записала весь необходимый текст. С первого раза. И это было блистательно.
Увы, в тот момент у меня не оказалось с собой видеокамеры. Потому что Брегвадзе не читала, она переживала то, о чем шла речь. Кстати, оказалось, что Нани лично знала героиню теперь уже нашего совместного фильма.
Но сам фильм состоялся. Документальная лента «Бабо» участвовала в Международном кинофестивале авторского кино в Батуми, а затем была показана в Москве и Тбилиси.
Успех картины – это заслуга главной героини. И, конечно же, Нани Брегвадзе. После того, как мы закончили работу в студии, Нани еще долго рассказывала о том времени, о котором шла речь в картине. Как это бывает, незаметно воспоминания перешли на историю семьи самой Брегвадзе. И они тоже достойны того, чтобы их запечатлеть.
Когда мамины сестры стали выходить замуж, дедушке из зятьев поначалу никто не нравился. Потому что он обращал внимание не только на фамилию (она должна была быть дворянской), но и на имя. «Чтобы единственного сына называть таким именем! – возмущался он по поводу одного из ухажеров своей дочери. – Это не человек!»
Моего отца он принял очень плохо. Три года не разговаривал с мамой – как она могла выйти замуж за человека по фамилии Брегвадзе? Что это за фамилия?! Ведь мамина семья носила княжескую фамилию Микеладзе.
Но что было делать? Смирился. Да и папа был человеком удивительным. Он родом из грузинского горного региона Рача. А мужчины-рачинцы потрясающие, у них такой спокойный характер. У папы он был изумительный. Я не помню, чтобы он повысил голос. Вообще не припоминаю, чтобы мои родители ругались.
Бывало смешно, когда он привозил своих друзей из Кахетии, где в тот период работал. Эти крестьяне совсем не знали русского языка. Когда мама накрывала на стол, папа обращался ко мне по-русски: «Спой, пожалуйста, «Два кольца». И я начинала: «Вам никогда не позабыть меня». И тут гость с ума сходил, потому что ни черта не понимал. А папа гордился – вот как моя дочь может! И потом мы с родителями пели на три голоса. У папы слуха не было, но с маминой помощью развился.
Папа приезжал в Тбилиси и скоро уезжал – по работе. Друзья, которые приходили ко мне, его и не знали. Как-то мы сидели за столом большой компанией, и тут входит папа. И кто-то предложил тост: «Давайте выпьем за гостя!», подумав, что гость пришел. Папа даже вздрогнул!
Сам он никогда не пил. Занимался физкультурой. У него было отличное, крепкое здоровье. Память прекрасная. А еще папа отличался аккуратностью. Открыв шкаф в его комнате, можно было позавидовать – все на своих местах лежало. Когда что-то было нужно, мы спрашивали папу и он отвечал: «Открой шкаф, там на третьей полке четвертая слева лежит».Он ушел из жизни в 90-летнем возрасте: упал, как бывает в старости. И сломал шейку бедра.