Шишков

Употребляет автор в «Емельяне Пугачеве» много и диалектных слов: таково, например, слово «разболокаться», то есть раздеться, снять верхнюю одежду. «Они разболоклись и легли», — пишет Шишков о Пугачеве и Семибратове.

Наречие «поздно» у автора склоняется: «До самого поздна казаки ехали молча». Слову «рассказали» он предпочел «обсказали»: «Казаки обсказали, что они за люди, куда путь правят, где были, с кем встречались. Обсказали и про бабку». Утварь, оторопь («На крестьян напала оторопь»). Схорониться вместо обычного — скрыться, спрятаться («Полсотни конников двинулись за Пугачевым в ближний лесок, чтоб там схорониться до поры») и т. д., короче говоря, все это великое множество употребляемых в разговорный речи слов и оборотов, зачастую архаичных, полузабытых, помогает современному читателю ярче, образней увидеть и почувствовать эпоху.

Вячеслав Яковлевич советовал «начинающим писателям любовно изучать народный русский язык, народное творчество, как богатейшую сокровищницу словесного мастерства. Он постоянно возвращался к этой теме, охотно цитируя высказывания Пушкина и А. М. Горького, которые советовал накрепко запомнить».

Боец и патриот

«…Уважаемый тов. Вячеслав Шишков!

Прежде всего примите мой фронтовой красноармейский привет! Поздравляю Вас с Новым годом и желаю доброго здоровья и творческих удач еще на многие годы!..

Давно, более 15 лет тому назад, еще будучи учеником, я прочитал первую из Ваших книг — „Спектакль в селе Огрызове“. С того времени запомнил и бережно храню в памяти Ваше имя писательское…

Доволен и рад я был, когда в центральной печати, газетах и журналах, стал встречать одно за другим Ваши замечательные произведения… Здесь, на фронте, я с удовольствием прочитал Ваши очерки и рассказы на материале из Отечественной войны: „Советские Сусанины“, „Клятва на горе“, „Гость из Сибири“ и другие… И мне хочется выразить дорогому автору свои чувства восхищения, признательности и благодарности. Нам приятно и отрадно сознавать, что вместе с нами силами художественных средств, острым пером и каленым словом громят и бьют ненавистного врага товарищи писатели. И в шеренге их Вы старейший и почетнейший воин!»[29].

Писатель-патриот, писатель-боец в самые трудные для Родины дни из блокадного Ленинграда писал полковнику В. И. Цветкову: «И вот на мою Родину жестокий враг безрассудно бросил свои железные, лишенные живой души, полчища. Сердце мое дрогнуло, — враг напал на мое миролюбивое Отечество вероломно; сердце мое обливается кровью — врагу удалось захватить часть моей Родины и протянуть руку к великому сердцу моей великой страны, к Москве. Но я, как и всякий советский человек, полон неистребимой надежды и непоколебимой веры в то, что силами доблестной Красной Армии, Военно-Морского Флота, живой мощью всей страны враг будет сломлен, опрокинут и низведен до ничтожества».

Неустанным трудом была наполнена жизнь Вячеслава Шишкова. «Тот срок, который отпустит мне мать-природа, — говорил он на юбилейном вечере, — мне хотелось бы использовать не для отдыха на склоне лет, а для упорной работы. Мне хотелось бы оборваться с последней ступени с пером в руке. Ведь впереди для писателя дела непочатый край. Сейчас идет война, сейчас Авель бьет Каина, бог даст, война скоро кончится с благополучным исходом для нас. Тогда каких сил потребует от нас наша Родина, каких гигантских размахов, чтобы изобразить для истории величие и ужас войны и все то, что будет связано с восстановлением нанесенных войной разрушений».

В дни войны он ощутил большое, теплое и заслуженное внимание к себе народа. Писатель убедился, что читатель ценит и любит его произведения, что все, что он делает, находит отклик в душах и в сознании людей.

«Бодр! Работаю много, — писал он врачу А. Пилипенко, — к работе тянет, без работы не могу жить».

Еще более оптимистично письмо писателя, направленное после юбилейных дней Л. Когану: «А теперь снова в окопы, за стол! Пишу и кашляю, кашляю и пишу. Впрочем, не пишу, а подготовляю к печати уже написанные главы. Конца „Пугачеву“ не видать». «Усиленно работаю над второй книгой „Пугачева“, — пишет он к брату Дмитрию Шишкову в январе 1944 года. — Но силы мои не ахти какие, стар стал. И ленинградская блокада дала себя знать как следует, отняла десять лет жизни».

По словам В. Бахметьева, который в эти дни редактировал «Емельяна Пугачева», Шишков «крепко держится за перо». Его вдохновляют новые победы наших воинов в великой битве с гитлеровскими полчищами.

«Сейчас одиннадцать вечера, — пишет он В. Бахметьеву 23 августа 1944 года, — московская пальба победного салюта сотрясает стекла. Только теперь начинает охватывать настоящая радость: воочию вижу конец международной человеческой бойне и гибель гитлеризма».

Сохраняя бодрость духа, продолжая свою большую и ответственную работу над «Емельяном Пугачевым», которая с каждым днем становилась сложнее, напряженнее, Вячеслав Шишков отлично понимал, что время, отведенное ему природой, с каждым днем сокращается. Все это он внешне переживал спокойно. За три месяца до своей смерти он писал: «Молю судьбу, чтоб дала мне окончить „Пугачева“, а там уж что будет, то и будет, не так уж обидно и страшно».

Вячеслава Шишкова, прошедшего сквозь столькие испытания, замерзавшего в Сибири, на Нижней Тунгуске, тонувшего в Бии, творившего под бомбами и снарядами в Ленинграде, разве могла устрашить смерть?!

«Вячеслав Яковлевич не любил говорить о смерти, — пишет В. Бахметьев, — и только однажды, в августе 1944 года, прихворнув на даче в Переделкине, он признался нам с улыбкой горечи на устах:

— Сначала она науськивала на меня критиков, а теперь и сама стучится в дверь, безносая! — Но тут же, иным тоном, добавил: — А пусть стучится, плевать, двери-то надежные!..»

— Второго марта 1945 года Вячеслав Яковлевич занемог, — рассказывает Клавдия Михайловна. — Утром, прежде чем навсегда покинуть свой рабочий стол, свой кабинет, не так давно полученную новую квартиру, он позавтракал, привел в порядок лежащие на столе рукописи последних глав «Емельяна Пугачева», и мы вместе с ним сошли с четвертого этажа к автомашине и направились в кремлевскую больницу. Здесь после ванны он спокойно пришел в отведенную палату и лег на койку. Всего четыре дня продолжалась его жизнь в больнице. Он заметно слабел, беспрерывно пользовался кислородом, не терял сознания и всегда друзей и близких, приходивших его проведать, встречал своей неизменной улыбкой…

6 марта 1945 года перестало биться большое сердце Вячеслава Яковлевича Шишкова. Ушел из жизни один из талантливейших сыновей русского народа. Он беззаветно любил свою Родину, служил ей верой и правдой до последних своих дней.

«Вспоминается Шишков на его юбилее, — пишет М. М. Пришвин, — когда он говорил о себе, предвидя свою близкую кончину: „Я жил, не думая об этом, но вот это произошло, и я теперь нахожусь у границы своего перехода туда, где нет границ“.

Никогда мне… не было так ясно, что смерть себе не страшна… Но страшна она себе должна быть в отношении близких: близким она страшна, и умирающему надо впредь подумать о близких, принять это как долг в отношении их.

И если ты это исполнил, то, может быть, умирая, в тяжелую минуту свою чувство оставления долгов облегчит уход твой… Я это прочитал в помолодевшем лице покойного Шишкова, в его улыбочке…»

«Все, кто близко знал Вячеслава Яковлевича Шишкова, — рассказывает Соколов-Микитов, — его знакомые и друзья — неизменно сохранят о нем самую светлую намять. Память о верном, хорошем товарище, дорогом друге, талантливом писателе, отзывчивом, сердечном человеке. В Вячеславе Яковлевиче, человеке и художнике, превосходным образом сочетались человеческие качества души со свойствами и качествами его литературного таланта. И в личной жизни, и в своих писаниях он был одинаков. В этом он напоминает нам А. П. Чехова — человека и писателя одинаково привлекательного».

29

Архив К. М. Шишковой.