Неидеальная любовь

В такие моменты действительно начинаешь думать, что жизнь хороша.

Открыв знакомую калитку, зашла во двор и громко позвала:

— Тётя Поля! Это я, Юля. Принимайте гостей.

Из глубины дома послышались торопливые шаги, и на крыльце появилась невысокая, полноватая женщина, лет семидесяти-восьмидесяти на вид. Седые волосы, собранны в аккуратный пучок, а на круглом лице, с глубокими морщинами цвела жизнерадостная улыбка, подчёркивая ласковый взгляд карих глаз. Тётя Поля была одета в простое, домашнее платье синего цвета, с повязанным поверх него фартуком. Заметив меня, женщина улыбнулась ещё и гире и радостно позвала:

— Дед, а дед. Выходи давай из своей берлоги. К нам Юляша в гости заявилась. Будем откармливать.

— Да ну что вы, тёть Поль, я не голодная, — под её укоризненным взглядом широко улыбнулась. Впервые за этот день и действительно искренне. Не смотря на то, что я не являлась их родственницей как таковой, пожилая пара принимала меня как родную, даже больше. Они готовы были всегда помочь и поддержать, что сейчас мне как раз и было необходимо.

На крыльцо, следом за женой, вышел сухопарый, высокий мужчина, с зачёсанными назад седыми волосами и сжатыми в одну линию тонкими губами. Он вытер чуть дрожащие руки какой-то рабочей тряпкой и отбросил её в сторону, после чего улыбнулся, смягчая суровые черты лица:

— Привет, козявка. Заходи в дом. Сейчас кормить тебя будем.

— Дядь Вась, я правда…

— Правда, кривда, — передразнил меня мужчина и усмехнулся. Иди, кому говорят? Старших надо слушаться.

Скрывая совершенно по-идиотски счастливую улыбку, я прошла по дорожке от калитки до дома и, поцеловав в щёку и тётю Полю и дядю Васю, зашла в дом, скинув обувь в коридоре, после чего сразу же прошла на кухню, совмещённую со столовой. Коли сказали, что меня будут кормить, значит будут.

В этой семье слово и дело редко расходились.

Ну и ещё умели из любого, даже самого ничтожного повода сделать праздник. Как выяснилось после третьей смены блюд, сегодня оказался какой-то международный день борьбы за ликвидацию насилия в отношении женщин. Плюс к этому ещё и день бухгалтера, а тётя Поля когда-то им работала…

В общем, от стола меня выпустили только после того, как я тихо сообщила, что меня может стошнить от такого изобилия. И это было правдой процентов на восемьдесят. Пусть мне теперь и надо было есть много, но изобилие на этом столе не под силу истощить даже моему организму.

Сообщив, что пойду, полежу, выбралась из столовой, чувствуя себя до неприличия обожравшейся кошкой. Товарка по несчастью (или счастью?) ползла следом, прицепившись ко мне как репей ещё с первых дней знакомства. Сима, так звали это дворовое безобразие, цвета белый с рыжим и в полоску, при любом удобном случае устраивалась у меня на коленях, а стоило начать передвигаться по дому, как кошка тут же увязывалась следом.

Вот и сейчас я добралась до глубокого, обожаемого мной кресла и осторожно устроилась в нём, закинув ноги на специальную скамеечку. Повозившись немного, прикрыла глаза, удовлетворённо вздохнула. Тут пахло булочками с корицей и вареньем. А ещё крепким кофе, но сейчас мне его нельзя, поэтому остаётся только наслаждаться ароматом.

Вздохнув, изменила позу, что бы голова оказалась на мягком, широком подлокотнике. Сима устроилась привычно под боком, свернувшись клубочком и громко мурлыкая, так что вибрация отдавалась во всём маленьком теле. Вот под этот звук и тихо работающий телевизор, не заметила, как задремала, согревшись в гостеприимном и уютном доме.

…Первым, что я увидела, был город. Серый, тусклый и неузнаваемый. Одинаковые, как обезличенные дома, незапоминающиеся лица прохожих. У некоторых вместо лиц просто пустота, словно какой-то художник забыл дорисовать их.

Точно знаю, что место мне знакомо. И что не раз тут бывала. Но память во сне отказывалась выдавать точные факты, поэтому сейчас я просто полагалась на это незыблемое знание: я здесь была.

Опустив взгляд, увидела, что стою на перекрёстке. У самого края дороги, едва ли не на зебре, начерченной на пешеходном переходе. Ветер трепал полы свободного летнего платья, но холодил босые ступни.

Меня кто-то окликнул. Я не слышала голоса, не слышала даже звука, но послушно подняла голову. Через дорогу, казавшуюся слишком большой и широкой, по которой сновали туда-сюда силуэты машин, шёл Лёша. Он казался ярким пятном на фоне бесцветного города и серой массы толпы. Одетый в ярко-синие джинсы, белую майку и расстегнутую чёрную рубашку, Волков казался какой-то точкой опоры в этом непонятном сне и месте. Причём я чётко осознавала, что это нереальный мир, но все ощущения были настолько живыми и настоящими, что даже верить начала. Особенно его любящему взгляду и ласковой улыбке.

На руках у Алексея сидел маленький мальчик. Малышу вряд ли было больше года, он щурился от света, смеялся и усиленно пытался попробовать на вкус ворот рубашки. Картинка получилась умильная.

Не знаю почему, но сделала шаг им на встречу. Затем ещё один и ещё. Мы встретились на середине показавшегося почти бесконечным перехода. Протянув руку, коснулась ладонью щеки Алексея и погладила подушечкой большого пальца сухие губы. От моих действий он прикрыл глаза, обняв меня за талию и притянув ниже. Пахло спелой клубникой и немного вишней. Обхватив Лёшу за шею рукой, прижалась к ним обоим, уткнувшись носом в светлый пушок на голосе малыша. Внутри растеклось умиротворение и счастье.

Сон резко изменился. Сильный порыв ледяного ветра заставил вздрогнуть и испуганно поднять голову. Визг тормозов резанул по ушам, заставляя застыть и не отводить взгляда от несущегося прямо на нас джипа, с ярко-жёлтыми фарами, бьющими по глазам своим светом.

Страх накрыл с головою, вызвав липкий ужас, осевший неприятным осадком на коже. Я кричала, но из горла не вырывалось ни звука, а двинуться с места не получалось.

Машина надвигалась неумолимо. Удар пришёлся на район груди и живота. Безвольное тело отбросило в сторону. Врезавшись спиной в основание светофора, на мгновение задохнулась от боли. А когда взгляд сфокусировался, захотелось выть от того, что увидела.

На дорожном полотне лежали два искорёженных тела. Маленький мальчик, обнимаемый сильными, любимыми руками. Мёртвые глаза, одинакового цвета, бесстрастно смотрели в серое небо. Красная кровь алыми разводами была повсюду. А я не могла пошевелиться и только смотрела на них, чувствуя, как по щекам текут слёзы.

Осторожно приподнявшись и не чувствуя ног, обдирая руки об асфальт, поползла к ним, ощущая острую необходимость коснуться их, почувствовать. Возможно, что это всего лишь мираж и они где-то здесь. Здоровые и невредимые.

Не знаю, сколько это продолжалось времени, но вот мои пальцы увязли в мокром, липком веществе, с острым, вызывающим тошноту металлическим запахом, оставляющим неприятный привкус на языке. с трудом усевшись на дорогу, стала толкать мёртвые тела, пытаясь толи разбудить их, то ли заставить себя поверить в то, что уже ничего не изменишь.

И всё это под не прекращающуюся истерику.

Картинка снова изменилось.

Я оказалась лежащей на больничной койке в простой, практически пусто палате. От моих рук шли катетеры, заканчивающиеся несколькими капельницами. Слышался писк приборов, но увидеть их, как не крутило головой, не смогла. Да и стоило сделать резкое движение, как тут же начинала болеть спина и грудь.

Открылась дверь, раздражающе и совершенно неуместно скрипя так, что закладывало уши. Поморщившись, на мгновение прикрыла глаза, а когда снова их открыла увидела перед лицо врача, закрытое наполовину маской.

— Вы меня слышите? — в его голосе не было никаких эмоций, абсолютно. Лишённый не то что чувств, любой какой-то окраски.

Ответить не смогла. Перед глазами всё ещё стояла картина произошедшего на дороге. Разум отказывался верить в то, что ни Лёши, ни моего маленького сына нет живых. Поэтому на вопрос доктора просто кивнула головой.

— У вас серьёзные травмы, после автомобильной аварии. Но скоро вы поправитесь.