Четыре Ступени

- Ты хорошо выглядишь. Пополнела, расцвела.

- Пополнеешь тут. Двоих родила. Ты, Натка, выглядишь ещё лучше. Очень молодо. Пластику делала?

- Так, пустяки, пару подтяжек.

Пара подтяжек, пустяки за неслабые деньги сделали лицо Мальковой гладким. В юности больше неровностей и морщинок наблюдалось. Холёное лицо, гламурное. Для обложки глянцевого журнала. Никакой тебе гаммы чувств. Спокойствие, безмятежность. Скажет внутренний режиссёр: “Радость”, - и растянутся губы в корректной улыбке. Скомандует: “Горе”, - сдвинутся брови, опустятся вниз уголки рта. Без полноты жизни в мимике. Красивая целлулоидная маска, не лицо. Вся российская натура Мальковой напоказ. Стать, как они. Светлана слыхала, мол, большинство немок естественность предпочитают, от декоративной косметики отказываются. В отличие от наших женщин, использующих блага западной цивилизации на полную катушку. Стоит ли таким образом молодость продлевать, красоту увеличивать? Индивидуальность служит основой для шарма. Шарм притягивает сильней красоты.

- Себе не хочешь подтяжку сделать? Самое время.

- Заняться мне больше нечем? Других забот полно.

- Вот она, российская женщина. Муж есть, детей настрогали. Чего ещё нужно? Остальное гори синим пламенем.

- Неправда ваша, тётенька. Мне многое нужно, устану перечислять. Натка, остальное - это что?

- Карьера, личная жизнь.

- Карьера - ладно. А личная жизнь - это как?

- Личная жизнь - это отдельная от семьи область. Твои собственные увлечения, друзья, внешний вид, здоровье.

- А если у нас с мужем увлечения общие, друзья общие и так далее?

- Старуха Шапокляк говорила: “Темнота-а-а!”

- Ты ещё деревней обзови.

- Точно. Деревня и есть. Хочешь дольше прожить, дольше оставаться активной, дееспособной - разграничь пространство семьи между собой и партнёром. Здесь твоё танцевальное пространство, там его, между вами нейтральная зона для детей и постели.

- Извини, Нат, у меня не партнёр. У меня нормальный российский муж. Любит детей, меня. Он не согласится ни на какие разграничения. Я сама не соглашусь. Мы с ним вроде сообщающихся сосудов.

- Да-а-а… Далеко вам пока до Европы.

- Оно и хорошо. Вы там в своих Европах совсем на индивидуализме помешались.

Как, однако, Малькова перестроилась. Говорила, что сумеет. И сумела. Удивительно. Была человеком умным, в меру добрым, в меру отзывчивым. Стала куклой на европейский манер. И ведь невдомёк ей, что эгоцентризм, пропагандируемый Европой, рядом не лежит с умеренностью и аккуратностью, с правами личности. Скорее, махровым эгоизмом отдаёт. Эгоизм ведёт к одиночеству. Не сама ли Натка когда-то пыталась эту азбучную истину Светлане втолковать? Жизнь чудно распорядилась. Светлана с тех давних пор в “плюс” пошла, Натка к “минусу” стремится. Не так разве? Может, просто рисуется Малькова? Может, хочет показать, как у неё всё хорошо, у Светланы плохо? Сама себе доказывает правильность побега в Германию. Побег от бессилия, отсутствия видимых перспектив, от российского хаоса девяностых годов, от тягостной любви с её неустроенностью. Побег из страха перед трудностями к стабильности, контролируемости, сытости. Зачем тогда вернулась? Убедиться в правильности выбора?

- В Европе, Свет, хорошо. В Европе человека уважают. Не суди о том, о чём понятия не имеешь.

- Хорошо, не буду. Но и ты о нас не суди. И ты о нас понятия не имеешь.

- Да-а-а? Что ты говоришь? Да я эту страну и этих людей получше тебя знаю.

- Ошибаешься, Нат. Это другая страна. Не та, из которой ты уезжала. И люди другие. Мы за десять лет пережили столько, сколько некоторые за двести. Ничего ты про нас не знаешь. У вас там газеты, телевидение кособоко про Россию информацию подают, узконаправленно. Создают превратное впечатление.

- Я не заметила особых перемен. Нет, вообще, перемен много. Но они чисто внешние. Содержание прежним осталось. Как мы бежали за Европой, так и бежим. По-обезьяньи.

- Мы? Ты себя всё ещё русской числишь? Поразительно.

- Что тебе поразительно? Из эмигрантов мало кто полностью от России отрекается. Обычно стараются общаться меж собой. Не то, чтобы ностальгируют, диаспоры создают, просто тянутся друг к другу. Русскому человеку на Западе трудно. Иначе воспитан, менталитет подводит. Некоторые вещи с молоком всосаны или вообще генетически обусловлены. От них не откажешься. От некоторых и отказываться не хочется. Тебе не понять.

- Не понять, согласна. И вам нас не понять. Потому и говорю, не суди. Лучше о себе расскажи, о своей жизни, о муже. Дети у вас есть?

Вряд ли у Мальковой есть дети. Не верится. Слишком уж выглядит одиноко, держится одиноко. Вопрос случайно с языка соскочил. Для поддержания разговора. Неудобно молчать. Хотя, кто знает? Вдруг есть дети? У них там в Европах всё иначе устроено.

- У меня третий муж. Дело своё. Бизнес.

- Дело? Какое?

- Украшение… нет, оформление помещений, не помню, как это по-русски…

- Дизайн.

- Да. Дизайн квартир, вилл, офисов. Маленький бизнес, но мне хватает. Мужу не нравится дармоедство. И самой скучно дома сидеть.

- Детей, значит, нет?

- Детей? Нет. Рано пока. Сначала надо для себя пожить, базу на старость подготовить. Вот к сорока подберусь и буду о ребёнке думать. С Вальтером мы этот вопрос обсудили. У нас теперь не принято рано детей заводить.

- У нас? Ах, да, в Европах. Или вообще на Западе? А Вальтер - муж? О чём он думает, на врачей надеется? Ничего себе уха. Ты знаешь, что в сорок лет первый раз рожать опасно? У нас такие старородящими называются, месяцами на сохранении лежат. И, между прочим, нам с тобой не так много до сорока осталось. Не кажется, что для себя ты уже пожила достаточно? Извини за категоричность. Не хотела. За тебя переживаю. Дети, Натка, - это чудо, подарок судьбы. Ты себя обкрадываешь, честное слово.

Господи, какие ей дети? Она же любить не умеет. Или наоборот, ей скорее надо ребёнком обзавестись. Это, как с Дубовым, беднягой. Он, помнится, сначала тоже детей не хотел. Потом будто с цепи сорвался. Скорее ему надо ребёнка родить. Светлана тогда ужасалась про себя. Эгоисту - детей? С Ольгой Александровной поделилась недоумением. Вишневецкая с неожиданной стороны к вопросу подошла. Очень хорошо, просветлился наконец Паша. Ребёнка ему непременно надо. Благодаря ребёнку любви научится, пониманию. Так и Дубову высказала. Павел Николаевич оторопел. Любви учиться? Учиться, - подтвердила Ольга Александровна. Не только к одной, отдельно взятой женщине, к людям вообще. Постичь любовь в самом широком смысле. Иначе собственному детищу душу искалечишь, жизнь поломаешь. И Дубов неожиданно к новой задаче подошёл Ошеломившее всех решение принял. Священником стал. Исходил из знаменитого христианского постулата “Бог есть любовь”. Пошёл Дубов в попы - учиться любви в широком её смысле. Спустя пару лет Светлана неожиданно столкнулась с ним у метро. Он двигался ей навстречу. В чёрной, развевающейся от ветра долгополой рясе. Большой серебряный крест подпрыгивал в такт шагам где-то между грудной клеткой и впалым животом. На голове нечто вроде бархатной скуфейки. Павел Николаевич побледнел, осунулся. Кожа лица напоминала восковую плёнку. Подбородок украшала козлиного достоинства бородка. Прежде холёные, подкрученные на концах старорежимные усы отросли, оплели рот, слились с бородкой. Увидев Светлану, Дубов споткнулся, замер на секунду. Ничего не говоря, не кивнув в знак приветствия, круто развернулся и решительно удалился в противоположном направлении. Длинные с проседью волосы, на затылке схваченные в хвост аптечной резинкой, мелькнули и затерялись в толпе.. Светлана жалостливо вздохнула вслед. Учиться ему ещё и учиться. Не только любить, но и прощать. Других людей прощать, себя прощать, себя - прежде всего. Светлане повезло. Значительно раньше Дубова спохватилась. Если отсчёт вести от встреченных ею однажды на платформе бомжей. Для начала следует гордыню, один из смертных грехов, отринуть.

- Теперь о себе расскажи. Ты-то как? Клуша клушей?