Страница 10 из 26
Современники особенно запомнили костюмированный бал аристократии в лондонском Альберт-Холле, где Феликс-младший предстал перед всеми в одежде московского боярина: из красной парчи, в соболях и бриллиантах. Фотографии, с которых он предстает в экзотическом старорусском наряде, поместили на свои полосы все английские газеты.
Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова очень беспокоилась, как устроится в Англии ее любимый сын и как он будет учиться. Вот одно из ее писем из Кореиза от 23 сентября 1909 г.:
«Дорогой мой Феликс,
Уж напугал ты нас всех твоим долгим молчанием!.. 36 часов не было известий от твоего приезда в Лондон! Я так была уверена, что ты не мог забыть послать мне телеграмму, что не могла придумать успокоительной причины и волновалась безумно! Не понимаю, куда девалась твоя телеграмма и как она могла пропасть!.. Всю ночь не спала, бедному Папа тоже спать не давала и заразила его своим беспокойством, т. ч. у него сделалась “Schnell-Kataruiche”! Хорошая была ночь!.. Наконец, в 7 1/2 ч. пришла твоя телеграмма, и весь дом ожил! Валентина [Гордеева] тоже не спала, барышни волновались <…>. Нельзя же было предполагать, что именно самая главная телеграмма всего путешествия пропадет! Жду с нетерпением письма. Эта бесконечная даль ужасно гнетет! К 20 сентября приехал к нам Джунковский и так черно нарисовал вопрос о воинской повинности, что я сейчас же отправилась в Ай-Тодор с письмом Будберга и копией Всеподданнейшего прошения. Они все это горячо приняли к сердцу, и т. к. в этот день как раз приехал к ним Государь, то все было живо устроено! В 6 ч. [великий князь] А[лександр] М[ихайлович] был у меня и передал благоприятный ответ. Просьбу прямо передать, а ее пошлют с резолюцией военному министру помимо всякого Будберга! Надеюсь, что после такого ответа можно успокоиться, но я все-таки буду вполне спокойна только тогда, когда результат будет официальный ( речь идет об освобождении Феликса-младшего от воинской повинности в связи с учебой в Оксфорде – В.Х. ). Гостили у нас Апраксины и тоже волновались за тебя. 20-го мы обедали в новой столовой. Освещение там прямо фееричное! Была вчера у фрейлин: Ани [Вырубовой], Шнейдер и т. д., видела старших великих княжон [Ольгу и Татьяну], которые трогательно ласково меня встретили. Все про тебя спрашивают. Здоровье ее ( императрицы Александры Федоровны – В.Х. ) опять немного хуже, она очень волнуется предстоящим путешествием его ( Николая II – В.Х. ), о котором он ничего ей до сих пор не говорил. Едут в Италию на 10 дней без нее. Если бы не Ай-Тодор, прошение, которое находится у Будберга, конечно, не пришло бы вовремя, а в октябре, пожалуй, уже было бы поздно! Погода все чудная, перепадают дожди. Вчера вернулся Краснов ( архитектор Н.П. Краснов – В.Х. ). Ужасно жалеет, что тебя не застал. Заикается пуще прежнего! Кутузовы вчера благополучно доехали. Сережа очень жалеет о твоем отсутствии. Марина не будет. Зовут чай пить. Крепко, крепко целую тебя, мой мальчик дорогой. Храни тебя Бог! Мама .
Мы от Головиной не избавились, она была у Сони [Джамбакуриан-Орбелиани] и пила с нами чай» [46] .
Через пять дней, т. е. 28 сентября 1909 г., она пишет еще одно письмо сыну:
«Дорогой мой мальчик,
Все не успеваю писать, не дают сесть за письменный стол. Твое письмо из Oxford’a нас обоих порадовало и утешило. Как хорошо, что первые впечатления так симпатичны и что во всех отношениях ты чувствуешь себя хорошо. Твой Bishop ( приятель по университету Феликса – В.Х. ) прямо клад! Как трогательно, что он о тебе до такой степени заботится. Я рада, что у тебя с начала будет хороший товарищ, это так важно и так приятно. Пиши подробно о нем и обо всем вообще. Твое дело очень быстро устроилось. Государь кроме своей резолюции на прошении приказал послать телеграмму военному министру, т. ч. теперь этот вопрос решен. Как мне не хотелось прибегать к прошению, но раз твой Жуковский ( Н.В. Жуковский, бывший воспитатель Феликса – В.Х. ) все напутал, надо радоваться, что мы могли воспользоваться соседством, чтобы избавить тебя от такого сюрприза! Вчера был у нас Эмир Бухарский ( Сеид-Абдул-Ахад-хан – В.Х. ) и Извольский ( А.П. Извольский, министр иностранных дел – В.Х. ). Встреча была очень неожиданна и забавна! Гостят у нас Шиповы и теперь в доме постоянное “va et viens” ( столпотворение (фр.) – В.Х. ). Сегодня завтракал у нас кн[язь] Ливен и вел политические разговоры <…>. Валентину [Гордееву] мы проводили до Коккоза. Очень мне жаль, что она уехала. Она так тебя любит, что приятно было с ней говорить про тебя! Хороший она человек с чутким теплым сердцем, но напрасно ее заставляют надевать монашеское одеяние! Оно ей никогда не будет к лицу! Папа зовет спать. Обнимаю тебя крепко. Христос с тобой, мой мальчик. Твоя мама » [47] .
В Лондоне Юсупов-младший близко сошелся с семьей опального великого князя Михаила Михайловича (1861–1929). Феликс писал матери: «Пишу тебе, только что вернувшись с завтрака от гр. Торби. Миш-Миш не было, он на охоте. После завтрака мы поехали на выставку русских художников. Очень интересная. Так было приятно поговорить по-русски. Дети гр. Торби говорят отвратительно, по-моему, это очень стыдно. Мальчик удивительно хорошо рисует и у него прямо страсть бегать по галереям… Гр. Торби в этот раз была гораздо любезнее и просила меня почаще приезжать и привозить товарищей. В следующий term [семестр (англ.)] она хочет устраивать танцевальное утро, чтобы обучать своих детей».
Обратим внимание читателя, что Феликс пишет матери только о младшем наследнике великого князя Михаила Михайловича двенадцатилетнем Михаиле (1898–1959), как-то забывая об его сестрах: пятнадцатилетней Надежде (1896–1963) и восемнадцатилетней Анастасии (1892–1977), носивших титул графинь де Торби. Между тем «танцевальные утра» устраивали совсем не для мальчика.
Прошло несколько недель, и Феликс вновь пишет маме: «Завтракал у Lady Ripon с королем Португалии, Марией Павловной ( великая княгиня Мария Павловна старшая – В.Х .), Еленой с мужем ( великая княгиня Елена Владимировна и принц греческий Николай – В.Х. ) и т. д. Елена мне сказала, что со всех сторон ей говорят, что мы помолвлены с Торби, но что пока не объявляют. Ждут, чтоб я окончил Оксфорд. Как глупо!»
В октябре 1910 г. Феликс пишет из Англии матери: «Забыл сказать, что у Torbi ( графиня Софья Николаевна де Торби, морганатическая жена великого князя Михаила Михайловича – В.Х. ) я видел последнюю фотографию дочери Ксении Александровны. Какая она красивая».
Действительно, княжна императорской крови Ирина Александровна (1895–1970) была чарующе хороша. Любопытно, что на это отвечает Зинаида Николаевна 2 ноября 1910 г. в письме к сыну, которое было отправлено из Кореиза: «Получила твое письмо после завтрака у Торби. Будь с ними очень осторожен, т. к. ты знаешь, почему тебя зовут. Я рада, что фотография И[рины] А[лександровны] тебе понравилась. Верь моему чувству. Я знаю, что говорю, когда хвалю ее» [48] .
Конечно, княгиня Зинаида Николаевна Юсупова желала бы женить сына на одной из русских великих княжон. Естественно, речь не шла о тех, отцы которых попали в опалу, как, например, бедный Миш-Миш. Но в 1910 г. ситуация сложилась так, что свободных великих княжон практически не осталось. Правда, у самого царя было четыре дочери в возрасте от 16 до 9 лет. Но Николай II и Александра Федоровна временами несколько неприязненно относились к семейству Юсуповых.
Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова 21 октября 1910 г. подробно писала из Кореиза за границу о местных новостях, одновременно давая сыну урок современного и своеобразного «мастер-класса»:
«Дорогой мой мальчик,
Получила твое письмо, которое очень порадовало и успокоило меня. Понимаю, что ты не любишь писать слишком откровенно, письмо может затеряться и попасть в другие руки, но условно можно всегда объясниться, не называя никого и не определяя ничего, а то, если писать исключительно о фактах, то получается очень холодная и пустая корреспонденция, которая не может душевно удовлетворить. Я рада знать, что ты занят и что новый предмет тебя интересует. Убеждена, что ты чувствуешь себя гораздо лучше, когда ты работаешь мозгами! Я же не особенно важно себя чувствую, то лучше, то хуже, то сильнее, то слабее, верно, теперь так и будет. Погода, наконец, поправилась настолько, что у нас теперь второе лето. Пишу тебе на балконе в летней блузочке, и то жарко! <…> Папа поехал в Коккоз на освящение мечети, взял с собою Николаева, Гавемана, Думбадзе, Гвоздевича и Краснова. Мы, “три грации”, остались дома. <…>» [49]