Призрак бомбея

Испугавшись, хоть и не понимая толком чего, Нимиш перекинул ноги через край кровати и решил позвать Авни или Кунтал. Казалось, прошла целая вечность. Он осторожно слез с матраса и, выглянув из-за двери, заметил, как бабушка выводит айю из ванной и провожает ее до входной двери. «Что случилось?» Нимиш неслышно потопал в уборную. Подойдя к латунному ведру, он увидел сестренку — с синюшным личиком, завернутую в полотенце и камнем лежавшую на Деревянном табурете.

«Проснись! — упрашивал он ее, и волоски по всему телу вставали дыбом от страха. — Проснись! Пожалуйста!» Но сестренка не шевелилась. Нимиш услышал, как закрылась входная дверь, помчался обратно в кровать и спрятался с головой иод одеялом. Сердце бешено колотилось — он боялся, что его застукают. Он лежал, сдерживая слезы, даже когда проснулся и захныкал годовалый братишка. Нимиш надеялся, что увиденное сотрется из памяти, если только не двигаться…

К горлу подступил комок. «Столько потерь». Когда погибла сестренка, он не спал и находился всего в двух шагах, в соседней комнате. «Если б я только вылез из постели чуть раньше, я мог бы ее спасти, и не было бы никакой трагедии».

Он привалился к стене, наконец-то осознав груз вины, который носил с собой все эти годы. «Вот почему я всегда так заботился о маме, — потому что я ее подвел». Злость на отца тоже зародилась в тот же день. Ведь именно отец потребовал молочную смесь и запустил адскую колесницу Джаггернаута. Затем Джагиндер пристрастился к спиртному и упивался жалостью к самому себе, вместо того чтобы наладить эмоциональную обстановку в семье. После гибели ребенка все развалилось. Но даже этого оказалось мало. Теперь сестренка вернулась в виде призрака, чтобы мстить дальше. Разве навсегда разлучить Нимиша с Милочкой — не лучший способ с ним расквитаться?

Нимиш сполз по стенке и рухнул на пол.

— Прошу тебя, — взмолился он, обращаясь к неосязаемому потустороннему миру, хотя еще пару дней назад даже вообразить этого не мог. —

Тогда мне было всего четыре года. Пожалуйста, не забирай Милочку.

За дверью призрак, забившийся в ванную, открыл глаза.

«Воды», — прошептала девочка старшему брату, и ее прозрачные волосы вздулись чистым, стерильным облаком.

«Воды».

Траулер и правда

Парвати потрогала живот, благоговея перед новой жизнью, которая, согласно древним Ведам, должна была в ближайшие дни обрести душу, а затем, на седьмом месяце беременности, — сознание.

— Пакорочка ты моя. — Повар Кандж ласково назвал будущего ребенка жареным шариком из нутовой муки.

— Столько лет не было детей, — заговорила Парвати, сглаживая острые углы. — А к следующим муссонам она уже будет с нами. Ты можешь в это поверить?

— Она? — обиделся Кандж и сплюнул, вытащив изо рта веточку ншла, которой чистил зубы. — Родится мальчик.

— Почему ты так уверен?

— Ребенок у тебя в животе — как тесто, на! Добавишь сахара — и получатся сладкие пури, годные лишь для завтрака или на закуску. Но если добавить соли, получишь роти — основу жизни. В моем семени — только соленые-пресо-леные мальчики.

Парвати рассмеялась. Лишь они с Канджем сохраняли в эти дни чувство юмора — их взбодрила беременность и невероятные перемены в бунгало, из-за которых Митталы стали чуть ли не бездомными. Еще вчера утром Джагиндер выпрашивал у них чашку чая.

— Я буду горевать, когда призрак уйдет, — с тоской сказал Кандж. — В жизни так не веселился!

— Ого! — воскликнула Парвати. — Не злорадствуй! У тебя самого стряпня стала такой водянистой, что хоть в стаканах подавай.

— А чего ты хотела, если приходится готовить под дождем?

— Нечего расстраиваться. Завтра вечером привидение исчезнет и все опять вернется в норму.

— Ну ладно, — продолжал Кандж. — Призрак уйдет, а как же айя?

Парвати тревожно заерзала.

— Она ведь тоже неспроста вернулась.

— Пусть только приблизится к нашей семье — убью ее!

— С чего бы это? Зачем ей нам-то вредить?

— Незачем. — Парвати отвернулась. — Иди, скоро уже утренний чай подавать, так что лучше ступай.

Хрустнув суставами, он перемахнул через кровать и встал. «Чего-то она недоговаривает», — подумал Кандж, поправляя дхоти на костлявых ногах, и вновь почувствовал, что никогда не сумеет проникнуть в заветный уголок ее души. У жены были от него и другие секреты — мрачные тайны детства в Бенгалии. Женившись на Парвати, он с этим смирился. Но закрывать глаза на новые утаивания было труднее, и это отравляло его любовь.

Все три года, что Авни прислуживала в доме, Парвати без конца жаловалась на нее, доходя в своей агрессивной неприязни почти до паранойи, так что в свободное время Кандж сидел в кладовке и перебирал банки с чечевицей — лишь бы не слышать гневных тирад жены. Сестринские чувства Парвати к Кунтал тоже не выдержали испытания, и отношения их натянулись так, что дело могло дойти и до полного разрыва. Поэтому, когда утонул ребенок и Авни вышвырнули из дома, Кандж не огорчился и не опечалился, а даже обрадовался.

Он рассеянно высыпал в кастрюлю с молоком чайные листья, измельчил пять стручков кардамона, чтобы вбросить их потом, и встал под импровизированным навесом, который почти не защищал его и стряпню от дождя. В голову пришла тревожная мысль: «Знает ли Авни о беременности Парвати?» Торговцы, родня и друзья постоянно сновали туда-сюда, и нетрудно представить, что мстительная Авни все эти годы следила за домом, расплачиваясь с кем-то за информацию. «Подкупить можно любого», — подумал Кандж, подозревая всех и каждого, кто успел побывать в бунгало, с тех пор как Парвати начало тошнить по утрам.

Например, Харшал, сын тетушки Вимлы, — он из тех мерзавцев, которым нравится причинять людям горе. А этот болван Гулу, выругался про себя Кандж. Да ради Авни он сам себе ногу переедет. Или тот прыщавый молочник, что приезжает через каждые два дня на корпоративном фургоне с запечатанными бутылками молочной фермы «Аари»? До открытия государственной фермы пару лет назад он пыхтел на своем велосипеде с двумя алюминиевыми бидонами разбавленного молока, что раскачивались на ржавом руле. «Растак твою сестру, — возмутился Кандж. — И он еще требует полную цену! Пусть только объявится — зажарю на сковороде, как луковую бхаджи!»

К тому моменту, когда чай нагрелся, покрывшись тонкой пленкой масла, Кандж уже не сомневался, что Авни знает о беременности Парвати. Иначе зачем бы она возвратилась именно сейчас? Он понятия не имел, что там произошло между Парвати и Авни перед увольнением последней, но что-то наверняка случилось — причем настолько страшное, что даже спустя все эти годы Авни жаждала мщения. «И жена знает об этом», — решил Кандж и крякнул. Только этим и объяснялось ее утреннее поведение.

— Бас! — решительно воскликнул Кандж, как только закипевшее молоко хлынуло через край кастрюли.

Хватит, ему надоели все эти секреты Парвати. Может, он и безграмотный повар, однако не дурак. До вечера он выяснит все-все о прошлом своей жены.

За утренним чаем уже выстроилась очередь. Кандж почтительно протянул Джагиндеру первый высокий стакан, но сам покосился на ту, что скромно стояла в самом конце. Смешав соль и сахар в нужной пропорции, он уговорит Кунтал рассказать ему правду.

Нарастающий хаос, похоже, не коснулся лишь четырнадцатилетнего Дхира. Он неприкаянно курсировал по дому надувным спасательным плотом и выуживал из давно забытых тайничков шоколадные плитки.

— Вот, — он рискнул войти в заброшенный коридор у ванной и положил в ведро тонкую пачку датского шоколада, — это тебе.

Призрак сдвинулся со своего места на трубах и подозрительно посмотрел на шоколад. Хотя последние пару дней муссоны ярились все больше, привидение очень ослабло. Власть Маджи была вездесущей, смертоносной. Младенец в отчаянии глянул на Дхира, что сидел под стенкой и, запихивая в рот подтаявшие плитки, жадно глотал непрожеванные куски. У призрака больше не хватало сил на то, чтобы ему показаться: тело уже теряло форму, словно исходный процесс его проявления обратился вспять. Пряди серебристых волос осыпались с головы и плавали в воздухе, приставая к стенам комнаты вьющимися волокнами лунного света. Одна прядь упала Дхиру на колени. Вытерев руки о штаны, он отважился дотронуться до нее, и его тотчас пронзила глубокая печаль.