Страница 12 из 42
Война уходила за горизонт и той весной, впервые за бесконечные четыре года ада, я дышала полной грудью. Небесную синеву и звезды теперь можно было разглядеть гораздо чаще, чем это удавалось даже год назад. Уже практически не чувствовался запах гари и копоти. Слух перестали резать страшные взрывы и выстрелы. Да, война по-прежнему продолжалась, но это происходило уже вдали от нашей деревни в которую изредка возвращались бойцы, пусть и не совсем в здравии, но все же возвращались.
Я, целиком и полностью окрыленная новыми перспективами, прикрывая глаза от приятного привкуса новой жизни, брела в лесную чащу. Все вокруг казалось безумно красивым и обновленным. Вокруг пахло свежестью, а шум деревьев как нельзя лучше прочищал мозг. Где-то в небе раздавались непонятные трели птиц, а со стороны деревни доносился лай дворняг. Я пребывала в таком возвышенном состоянии в тот миг, что, казалось, вот-вот смогу летать. В этом состоянии меня и настиг «фашист». Только это был не немецкий фашист, а НАШ, можно сказать - местный.
- Ну здравствуй, подстилка. – Зло прошипел взрослый мужчина с изуродованным лицом, в старом потрепанном мундире. – Слышал ты превратилась в шлюху, что ж, грех не воспользоваться таким подарком судьбы.
Мужчина стремительно наступал, а я просто окаменела. Со мной случился ступор подобный по силе тому, который я испытала в момент смерти матери. Я просто не в силах была сдвинуться с места, а в наступавшем на меня озверевшем уроде, мне едва ль удалось узнать капитана Воеводова. Вместо того чтобы бежать, я, тратя драгоценное время, всматривалась в его лицо, которое было в страшных не совсем затянувшихся шрамах. Скорее всего, его контузило в бою, может быть даже не один раз. Его одежда, если тряпки покрывавшие его тело можно так назвать, была вся в грязи. Его правая ладонь перевязана каким-то неимоверно грязным лоскутом. От статного красавца не осталось и следа, возможно только взгляд, полный ненависти. Глаза сверкали еще сильнее, чем в те моменты, когда в моем доме заходил разговор о немецких захватчиках. Капитан был полностью во власти лютой, всепожирающей и безмерной ненависти, вот только уже не к немцам, а ко мне.
- Что шалава, пошалим? – его глаза свирепо сверкнули и уже в следующий момент я оказалась на земле.
- Что вы делаете?! Капитан, отпустите! Не трогайте меня! Перестаньте! – но мои слова никто не слышал, а мои удары были равносильны детскому лепету.
- Что, сучка, выросла уже? Даже брату дала, а мне не дашь, что ли? – я не успевала задумываться над сказанным, а его руки с силой задирали мою юбку и срывали нижнее белье. – Сейчас, сучка, ты узнаешь, что значит «настоящий мужик», а не этот твой больной на голову ублюдок!!! Тебе понравится, обещаю. Матушка твоя никогда не отказывалась от удовольствия, и тебе понравится…
Капитан лежа на мне без умолку говорил, обжигая мое лицо стойким ароматом самогона и махорки. Его руки достигли нужной цели слишком быстро. Коснувшись моего обнаженного тела, он вдруг резко одной рукой схватился за шею, а второй с силой прижал меня к земле. В какой-то миг я даже успела порадоваться тому что он пришел в себя, что больше не станет совать свои грязные лапы ТУДА. «Пусть лучше просто убьет» - пронеслось в голове. Но не тут-то было. Капитан тут же занял свои руки личной одеждой, старательно высвобождая из своих штанов, то, что я еще ни разу до этого не видела.
Я бешено продолжала кричать и молить о пощаде, на что капитан Воеводов лишь истерически смеялся, расхваливая то, как хорошо мне сейчас будет.
- Пожалуйста, ради всего святого, отпустите меня… Я никому ничего не скажу, обещаю, только не делайте со мной ничего плохого… Пожалуйста… С вами ничего плохого не сделают, обещаю. Только отпустите меня. Я буду молчать, клянусь. Пожалуйста, отпустите… - Слезы сами полились из глаз, а слова были больше похожи на мольбу, чем на просьбу.
- Я тебе, милая, тоже ничего плохого не сделаю, поверь.
Почувствовав его обнаженную плоть на своем животе, я крепко закрыла глаза и вцепилась пальцами в сырую землю. Я понимала – мне никуда не деться от этого зверя. Я так же понимала, что после того что сейчас со мной произойдет, я вряд ли захочу жить. А еще, я поняла, что значили слезы на глазах у выходящей из сарая растрепанной мамы, которые я хоть единожды, но все-же видела.
В тот миг я чувствовала себя попавшейся в мощнейший капкан глупой добычей, и не в моих силах было из него высвободиться. Я четко понимала – кричать бесполезно, вырываться – глупо. Оставалось одно – смириться. Как только все в голове четко обрисовалось я замолчала и прекратила бесполезно колотить урода. Я осознанно смирилась со своей неминуемой участью.
- Швайн!!! – услышала я и тут же почувствовала неимоверное физическое облегчение.
Не легкая туша капитана в следующий момент оказалась на земле. Я лишь на миг раскрыла глаза чтобы убедиться – он больше не причинит мне боль. Капитан неподвижно лежал рядом со мной. Из его раскроенного черепа вытекала прямо на слегка позеленевшую землю алая жидкость. Он больше не двигался, как, собственно, и я.
Я продолжала лежать на холодной земле, не сделав ни одной попытки встать, а перед глазами была плачущая мама. Только лежа на холодной земле в лесу, с собственными глазами полными застывших слез, я отчетливо смогла восстановить то воспоминание. Лицо матери было изуродовано болью и ненавистью. В растрепанных волосах было полно соломы. Мама шла чуть живая. Совершенно обессиленная она пыталась поправлять одежду, а в глазах стояли слезы. Картинка в голове была слишком отчетливой, от чего мне стало еще хуже, если такое было возможно. «И почему я тогда не заметила всего этого?»
Как так могло произойти, что в их доме когда-то жило это чудовище? Как мать после того, что он с ней делал, все равно продолжала ненавидеть немцев? Почему стиснув зубы, она молча прислуживала капитану, охотно поливая грязью немецких захватчиков? Но ответ напрашивался сам собой – война не пожалела никого. Мать, скорее всего, даже в том, что с ней проделывал советский солдат, винила именно ВОЙНУ. Думаю, силы терпеть издевательства ей придавали мечты о том дне, когда война окончится и она вновь окажется рядом с папой, оставив далеко за плечами все ту боль, которую им обоим довелось пережить.
Я еще раз взглянула на лежащее рядом тело. Всего год назад он был красивейшим мужчиной, который так напоминал мне отца. А сейчас… Подумать только, ему удалось выжить в нелегких сражениях, а смерть настигла его именно сейчас. Хотя, скорее всего он был мертв уже давным-давно. Его душа была съедена той самой гангреной, душевной, не физической. Которой он, скорее всего, был заражен в этой самой войне еще в первые дни. Возможно, для своей родины, этот вояка и принес много побед. Возможно, он остался в истории отважным героем и его имя числится сейчас в списке героев Советского Союза, как павшего в боях смертью храбрых. Но героем лично для меня он точно никогда не был, даже перебей он миллион немецких захватчиков.
Из водоворота мыслей меня резко вытащило нежное прикосновение родных «вражеских» рук, которые аккуратно опустили мою юбку на место и едва ощутимо натягивали на меня сорванное нижнее белье. Затем Юрген снял со своего плеча теплую рубаху, и немного приподняв меня, укутал словно младенца. Он осторожно положил мою голову к себе на колени и принялся вытирать мои слезы.
Его руки были теплыми и пахли жасмином, с которым он безумно любил заваривать чай. Его слова были решительными, но в них не было и тени грубости, лишь уверенность в завтрашнем дне.
- Вася, я люблю тебя. Я больше не могу допустить подобного. Мы завтра же уедем из этой проклятой деревни, хочешь ты того или нет!
В тот миг я смогла промолвить лишь:
- Хорошо.
А потом сильно прижалась своим промерзшим дрожащим телом к его - теплому и сильному.
Какое-то время мы оба приходили в себя, а немного отойдя от шока, дружно, с помощью палки, которой Юрген размозжил череп, вырыли не слишком глубокую яму и закопали тело капитана. Возможно это было и странно, но ни я ни Юрген не чувствовали ни капли угрызений совести, раскаяния или сожаления. Мы проделали это легко, словно закапывали какой-то хлам, не более того. Мы похоронили животное, и лишь об одном нам было неприятно думать - его «сородичи» слишком быстро обнаружат свежее мясо. Волки хоть изредка, но встречались в наших лесах, а в то время они были слишком изголодавшимися и злыми. Именно поэтому, окровавленную землю, мы старательно сгребли в ладони и разбросали далеко от места происшествия. Пытаясь таким образом сбить со следа добычи немногочисленных хищников. Но покидая лес, нам, откровенно говоря, было все равно как быстро наш «клад» отроет какой-нибудь зверь. Как говорится – собаке собачья смерть.