Гиллеспи и я

Она подвела меня к мягкому креслу напротив дивана.

— Вчера я была не в себе после обморока, но Энни мне обо всем рассказала. Дорогая, я обязана вам жизнью — своей собственной жизнью. — Элспет захихикала так визгливо, что я испугалась за свои барабанные перепонки. Неуверенно отступив (и едва не опрокинув какую-то шаткую этажерку), я опустилась в кресло. — Чувствуйте себя как дома, мисс Бекстер.

— Пожалуйста, зовите меня Гарриет.

— Конечно, Герриет. А вы называйте меня Элспет. — Она улыбнулась девочкам, с опаской глазевшим на меня, как на сказочное страшилище. Ее взгляд упал на кучу бумаг на столе. — Боже, какой хаос! — Элспет ринулась наводить порядок. — Простите, Герриет, мы как раз готовили новостной листок для моей любимой церкви Святого Иоанна на Джордж-стрит. Мы выпускаем его раз в месяц! В этом номере особенно интересна заметка о еврейских миссионерах на юге Глазго. Вы слышали об этой миссии?

— Нет, не приходилось.

— Непременно прочтите. Уверена, что вам понравится. Вы ведь еврейка?

Я опешила.

— Нет.

— О, прошу прощения. Почему-то я думала… хотя теперь понимаю, что у вас не еврейское имя, так ведь? Впрочем, неважно — статья все равно исключительная.

Узнав, что я не еврейка, Элспет обескураженно замолчала и отчего-то широко заулыбалась Энни, а та чуть заметно растянула губы в ответ. Я собиралась что-то сказать, но не успела вымолвить и звука, как Элспет затараторила с новой силой:

— А еще в листке великолепная статья о преподобном Джонсоне. Вы ведь знаете Джейкоба Джонсона, нашего чудесного негритянского священника, который приехал неделю назад? Ах, какую он прочел великолепную проповедь! В среду вечером они были у нас в гостях, всей семьей. Целая компания жизнерадостных черных лиц за столом — так мило и трогательно. Знаете, Герриет, иногда я мечтаю, чтобы по улицам Глазго разгуливали негры, пели и смеялись — заразительно, как они умеют, — а не эти унылые шотландцы. Правда, было бы замечательно?

Она заливисто хохотнула; из вежливости я тоже издала тихий смешок. Энни с отсутствующим видом глядела в окно, улыбаясь неизвестным мыслям.

— Ну что ж, мисс Бекстер, — воскликнула Элспет. — Прошу извинить, мне пора спрятать язык — как говорят у нас в Шотландии — и живо заняться чаем.

Все так же хихикая, Элспет выскочила в коридор и принялась что-то тоненько напевать себе под нос, но вскоре вошла в другую комнату и закрыла за собой дверь. На миг все звуки стихли. Энни сделала глубокий вдох и шумно вздохнула, как будто в гостиной наконец-то пахнуло свежестью. Полагаю, ее тяготили неуемная энергия и многословие свекрови. Правда, когда я обернулась к Энни, та смотрела на трехлетнюю малышку — та вскарабкалась к маме на колени, пока Элспет разглагольствовала. Девочка свернулась клубочком, как младенец, а Энни ласково гладила ее по голове.

— Ну, ну, Роуз, все хорошо, — тихонько говорила она.

Картина была бы совершенно идиллическая, если бы не одна деталь — Энни, расстегнув несколько пуговиц на лифе, без стеснения кормила девочку грудью. На мгновение я оторопела, ведь мне еще никогда не приходилось наблюдать столь интимное действо. Видя мое замешательство, Энни подняла голову:

— Вы же не против, правда? Малышка не может без меня — ей подавай только маму.

В эту минуту рядом с ними взгромоздилась старшая девочка. С тех пор как я пришла, она беспрерывно возилась и ерзала. Не поместившись у матери на коленях, девочка вскочила и принялась толкать ее бедром в плечо. Когда Энни была вынуждена сделать дочери замечание, та рухнула на диван и заревела.

Не могу передать, как горячо я надеялась, что причиной истерики не было желание старшей девочки занять место сестры.

— Тсс, Сибил, не плачь, — сказала Энни, но девочка не унималась. Поскольку Энни явно не смущало мое присутствие, мне пришлось беседовать, перекрикивая рыдания Сибил.

— Ждете еще кого-нибудь? — бодро спросила я.

— Нет, — рассеянно ответила Энни. — Тсс, Сибил, пожалуйста, успокойся.

— А ваш муж? — Я из последних сил стремилась не дать разговору иссякнуть. — Он, наверное, на службе?

Однако Энни не ответила: она снова занялась младшей дочерью и, что-то приговаривая, переложила ее к другой груди. Размышляя, стоит ли считать Энни негостеприимной, я огляделась. Старшая девочка перестала протяжно завывать и теперь тихо всхлипывала. Откровенно говоря, уже при первой встрече буйный нрав Сибил произвел на меня гнетущее впечатление. Внешне весьма хорошенькая, разве что самую малость бледная и тонкогубая, девочка угрюмо таращилась на меня с дивана.

— У тебя огромный нос, — заявила она. — Как у ведьмы.

Я весело рассмеялась.

— Ну да — так и есть.

— Си-бил, — вздохнула Энни.

В ответ та спрыгнула с дивана и начала с грохотом скакать по комнате, угрожая перевернуть все вверх дном.

Энни повернулась ко мне.

— Простите Сибил, пожалуйста. Она ужасно устала.

— Конечно, — кивнула я, наблюдая, как девочка вихрем носится вокруг стола, словно дервиш в диком танце. — Бедный ребенок.

В гостиную вошла стройная девушка с нагруженным чайным подносом. На ней была элегантная кружевная блуза и узкая юбка; каштановые волосы были уложены в высокую прическу. Я с улыбкой приготовилась поздороваться, но девушка даже не взглянула на меня. Пожалуй, кто-то счел бы ее редкой красавицей — грациозная шея, тонкие черты, темно-синие, почти фиалковые глаза, — но, к несчастью, некоторая жесткость в лице, а также ширина и наклон челюсти невольно навевали мысли о сковороде. Она опустила поднос на стол, проследовала к окну и, скрестив руки на груди, стала хмуро глядеть на облака, словно они ее чем-то обидели. Ожидая, что сейчас мне представят родственницу хозяев, я повернулась к Энни, но та как ни в чем не бывало ссадила Роуз с колен на пол и уговаривала ее поиграть с деревянной лошадкой. С чайником и тарелкой сладостей в комнату вошла Элспет.

— Все готово! — крикнула Элспет и почему-то залилась визгливым смехом. (Позже я поняла, что Элспет считала своим долгом веселиться, уходя и возвращаясь.)

— Элспет, тсс, — взмолилась Энни, указывая на потолок.

Продолжая смеяться, Элспет направилась к столу и едва не столкнулась с метнувшейся наперерез Сибил. Девочка подскочила к старому фортепиано, со стуком отбросила крышку и забарабанила по клавишам. Энни вскочила на ноги и закрыла дверь гостиной.

— Тсс. Не мешай папе.

Элспет поставила на стол тарелку и чайник и повернулась ко мне.

— Сибил разучивает новую песню. Негритянский спиричуэлс. Она исполнит ее преподобному Джонсону, когда как следует подготовится. Герриет, правда будет замечательно, если Сибил порепетирует перед нами?

Энни всплеснула руками.

— Пожалуйста, Элспет, — чуть позже. Мы ведь не хотим поднимать шум?

— Пустяки. Она будет играть тихо — да, дорогая?

Сибил кивнула, и Энни со вздохом опустилась на диван.

— Вообще-то…

Элспет лучезарно улыбнулась внучке, которая, не дожидаясь разрешения, принялась сбивчиво наигрывать незатейливый ритм. Не помню название, однако суть песни, как и большинства ей подобных, сводилась к следующему: нам суждено терпеть в этой жизни и торжествовать в следующей. В паузах между фальшивыми нотами Сибил бросала на нас пристальный взгляд через плечо — убедиться, что мы не отвлекаемся. Энни слушала, склонив голову набок и застегивая лиф. Роуз прижалась к маминой юбке и удивленно таращилась на сестру, как на диковинную зверушку. Женщина у окна вынула зеркальце и стала поправлять волосы, а Элспет гордо улыбалась внучке и тихо мурлыкала в такт мелодии.

Тем временем я украдкой изучала гостиную. Не то чтобы обстановка выглядела совсем бедной, однако, судя по ветхой мебели, семья Гиллеспи отнюдь не купалась в роскоши. Штопаные, но чистые платья были девочкам не по размеру, клеенчатая скатерть на столе прохудилась, чашки с блюдцами давно потрескались. На пианино рядом с нотами лежало соломенное канотье с узкими полями и низкой тульей, перевязанное блестящей зелено-голубой лентой. Оригинальный головной убор наверняка принадлежал мужу Энни. Интересно, он снял канотье, когда собирался играть? Или небрежно бросил на пианино, проходя мимо?