Гиллеспи и я

По-моему, это случилось в конце мая. Точную дату я позабыла, но помню, что день был непривычно жарким, и, изнывая от духоты в комнатах, я решила пройтись. На улицах бурлил и сверкал на солнце водоворот разноцветных шляп и зонтиков, всюду сновали иностранцы. Глазго преобразился и стал похож на шумный южный город в дни народных гуляний — например, на Севилью, Париж или даже Неаполь. Местами он напоминал огромную строительную площадку, на которой возводили конторские здания, многоэтажные дома и церкви. К небу вздымались подъемные краны, и почти на каждом шагу виднелись пустыри, заваленные камнями и досками, или торцы недостроенных домов, где для еще не рожденных обитателей были заложены камины. Гуляя по оживленным улицам, я с наслаждением ловила обрывки фраз на дюжине разных языков и со всевозможными акцентами. Помимо шотландского, английского и американского говора, я различила французский, немецкий, голландский и еще одно чудно€€е наречие, в котором я в конце концов опознала гэльский — язык шотландских горцев и их заморских соседей — ирландцев.

Разглядывая скатерти в витрине лавки на Бьюкенен-стрит, я внезапно заметила нечто странное. Лавка находилась в тени, но противоположную сторону улицы освещало яркое солнце, и в витрине отчетливо отражались двое: распростертая на земле женщина в черном капоре и склонившаяся над ней девушка. Сначала я решила, что они разыгрывают экспромтом какую-то сцену — во время Выставки на каждом углу шли уличные представления. Я обернулась, чтобы лучше рассмотреть происходящее. На тротуаре у входа в пассаж «Аргайл» действительно лежала женщина, на вид лет шестидесяти с небольшим. Теперь я поняла, что передо мной вовсе не актриса: несчастная была в обмороке, судя по перепуганному лицу ее спутницы — миловидного златовласого создания в легком платье из набивной ткани и соломенной шляпке с высокой тульей. Лихорадочно оглянувшись, девушка окликнула проходящего мимо паренька в запыленной одежде. В это время по улице проехал кэб, и я не разобрала слов, но юноша сразу после разговора пустился бежать по Бьюкенен-стрит — вероятно за помощью.

Тем временем необычная сцена привлекла внимание прохожих, и вокруг женщины начала собираться толпа. Самоуверенная пожилая дама тщетно подносила к носу пострадавшей нюхательные соли и была вынуждена удалиться. Высокий мужчина галантно подсунул под голову сомлевшей матроны ее же гобеленовый ридикюль, чтобы той не пришлось лежать на голой земле, однако в результате подбородок несчастной уперся в грудь, а капор съехал набок. Девушка потуже затянула ленты и застегнула распахнувшийся ворот платья.

Для неотесанной публики несчастный случай был не более чем очередным развлечением. Они то и дело выкрикивали советы, благонамеренные («За щеки ущипни» и «Сбегайте кто-нибудь за доктором») и не очень («Найдется у кого-нибудь сенгвич?» — типичный для уроженцев Глазго «висельный» юмор).

Наконец я решилась предложить свою помощь. Не так давно я посетила курс лекций Общества неотложной помощи Ордена святого Иоанна и от корки до корки проштудировала справочник по оказанию первой помощи. Мой интерес к этой теме был продиктован отчасти простым человеколюбием, а отчасти — ухудшением здоровья бедной тетушки. Я не считала себя медиком, но даже мне было очевидно, что от беспорядочной возни пострадавшей больше вреда, чем пользы.

Без дальнейших колебаний я перебежала улицу и, лавируя среди зевак, пробралась к месту происшествия, затем присела на корточки и стала осматривать тучную даму. Ее рот был приоткрыт; веки опущены, как во сне. Юная спутница безуспешно махала над ней веером и всхлипывала. Издали она казалась пятнадцатилетней, но, приглядевшись, я дала бы ей около двадцати пяти лет. Когда я спросила, что случилось, девушка покачала головой.

— Не знаю. Она упала, а теперь никак не очнется.

— Не волнуйтесь, пожалуйста. С ней все будет хорошо. — Я попыталась проверить пульс. Быть может, я не там искала или рука дамы была чересчур пухлой, но нащупать ничего не удалось. Девушка встревоженно наблюдала за мной.

— Мэм, вы медсестра?

Не желая ее разочаровывать, вместо ответа я сурово велела любопытствующим:

— Пожалуйста, отойдите. Нам нужен воздух.

В задних рядах послышался шорох, и, понимая, что толпа не сдвинется ни на шаг, я вернулась к своей подопечной. Наиболее вероятной причиной ее состояния мне виделся обморок от непривычной жары. Возможно, при падении женщина ударилась головой и потеряла сознание. Однако, заглянув ей в лицо, я поняла, что положение куда серьезнее — у нее посинели губы. Это был плохой знак, хотя, признаюсь, я бы под страхом смерти не вспомнила, на что он указывает. Сердце? Или легкие?

Бедная девушка была на грани отчаяния, и чтобы не испугать ее своей растерянностью, я принялась проводить различные манипуляции — полезные в любом случае, — надеясь, что вскоре разгадаю диагноз. Прежде всего я отвязала капор и передала девушке, чтобы она чем-нибудь занялась и перестала рыдать, всплескивая руками. Затем расстегнула воротник платья и, придерживая голову пострадавшей, вытащила из-под затылка ридикюль. Мужчина, который пристроил эту «подушку», слабо запротестовал, но умолк, встретив мой взгляд.

Голова дамы была холодной и влажной. Я провела пальцами по ее белесым редеющим волосам, проверяя, нет ли повреждений, но не обнаружила ни крови, ни припухлостей. Прижавшись ухом к ее груди, я услышала слабое сердцебиение. Уже неплохо. Вот только синева на губах стала еще темнее.

Исчерпав все средства, я поднесла ухо к ее рту — и внезапно обнаружила, что несчастная не дышит. Она была живой, но бездыханной. Как же так? И тут меня осенило: дама просто-напросто подавилась. Однажды я присутствовала на практическом занятии, когда моя подруга Эстер Уотсон — преподаватель в Обществе неотложной помощи — осматривала ротовую полость пациента, якобы лежащего без сознания (на самом деле своего мужа Генри, который любезно согласился растянуться на ковре). По словам Эстер, таким образом можно проверить, не перекрыто ли горло языком или рвотными массами. Воодушевленная, я надавила на подбородок дамы, разжимая ей челюсти, и заглянула в рот.

Пожалуй, стоит упомянуть, что занятие отнюдь не приносило мне удовольствия. Проснувшись утром, я надеялась неспешно прогуляться по городу, разглядывая витрины, и, быть может, зайти по дороге в чайную. Я и представить не могла, что около трех часов пополудни буду тщательно исследовать глотку пожилой дамы. Однако отступать было некуда. Энни (именно так звали светловолосую девушку, как я позднее узнала) не сводила с меня заплаканных глаз. Зеваки успели прозвать меня «Флоренс Найтингейл» и теперь поддерживали одобрительными возгласами. Я была просто обязана оправдать новое прозвище.

Увы, как бы я ни вглядывалась, во рту дамы не обнаружилось ничего подозрительного — даже зубов. В горле зияла чернота, но язык лежал ровно и не западал, рвотных масс не было и в помине. Я припомнила, как Эстер ощупывала ротовую полость мужа большим и указательным пальцами — в качестве крайней меры. Решусь ли я на подобный подвиг? Неожиданно для себя самой я просунула пальцы между губами дамы. Толпа дружно ахнула, кто-то брезгливо застонал. Признаюсь, ощущение было не из приятных. Во рту дамы было жарко и липко; мои пальцы шарили под языком и вокруг десен, приближаясь к глотке.

Ничего. Уже убирая руку, я вдруг ногтем задела что-то в самой глубине рта — нечто склизкое, но твердое на ощупь, и определенно чужеродное.

Как можно бережнее я просунула палец чуть глубже, примерно на четверть дюйма. Вот оно! Кончик пальца уперся в твердый неподатливый предмет. Времени на раздумья не оставалось. Ясно одно — предмет следует немедленно удалить, он перекрывает дыхательные пути. Губы у дамы уже приобрели глубокий темно-синий оттенок, и если я не потороплюсь, она погибнет. Надо подцепить неизвестный предмет и при этом не протолкнуть его глубже в горло, обрекая подопечную на верную смерть.

Медленно и осторожно я погрузила кисть по самые костяшки пальцев в рот дамы. Толпа вновь застонала. Я вслепую ощупывала скользкий край таинственного предмета в глубине горла. Ухватиться было практически не за что. Но тут мой средний палец зацепился за нечто, напоминающее гребешок. Я слабо потянула за край; предмет чуть заметно сдвинулся вверх, и мне удалось прижать его большим пальцем. Приободрившись, я вновь потянула его на себя, на сей раз решительнее, и — к моему величайшему удивлению — моя рука с громким «чпок» выскочила из ее рта — словно с банки сняли плотно закрученную крышку. Зрители ахнули и отшатнулись, брезгливо кривясь. Оказалось, мои пальцы судорожно сжимали полный комплект вставных зубов, точнее, верхнюю челюсть, из вулканита и фарфора. По всей видимости, женщина потеряла сознание, и протез, скользнув внутрь, наглухо запечатал ей глотку. Посмотрев вниз, я увидела, как грудь женщины впервые поднялась и опустилась — она снова дышала. Ее ресницы задрожали и взметнулись вверх. Забыв об отвращении, толпа одобрительно загудела. Молодая спутница дамы засмеялась сквозь слезы и воскликнула: