Страница 7 из 10
— Ага! Так вот почему у тебя до сих пор идеальное тело. Ты могла бы стать кинозвездой.
Корал закатила глаза.
— Трудно представить себя кинозвездой, когда тебя трахают с восьми лет.
Он отступил на шаг.
— Eso es terrible![11] Тебя изнасиловали.
— Тоже мне новость.
— Кто это сделал?
— Тот мужчина, за которого моя мать вышла замуж.
— Muy terrible![12] А когда это случилось снова, вот здесь, всего несколько недель назад?
Корал перевернулась на спину и погладила живот, словно ей было больно.
— Оказывается, я не единственная, кого изнасиловал Сэм Даффи. Он и девственницей полакомился.
— Девственницей? Кто она?
— Мать клона. Сэм сказал, она каким-то образом все еще была девственницей. Поди разберись.
Она услышала, как Луис недоверчиво фыркнул.
— Ты его простила?
Корал вздохнула.
— Он не виноват.
— Ах, да, амнезия.
— Именно люди Тео подстрелили Сэма, когда он охранял Мэгги, как тебе хорошо известно. — Корал подняла глаза. — Что он видит в этой женщине, никогда не пойму. Возможно, ему было ее жаль. Это было так глупо — вынашивать вот так клона. Я бы никогда этого не сделала. Во всяком случае, у Сэма мозги были набекрень, когда он вышел из комы. Он не представлял себе, что он делает. Да, я прощаю его. Почему нет? Теперь с ним все в порядке.
Луис сжал серебряный кинжал, который не выпускал из рук.
— Сэм Даффи был там, в Италии, когда погиб Теомунд? Он имел к этому какое-то отношение?
Корал посмотрела ему в глаза.
— Сэма там не было. Он не имеет к этому отношения. — Это было правдой. — Тео упал с утеса и разбился. — Она постаралась не опускать глаз.
— Это правда?
— Да. Удовлетворен?
Он кивнул.
Она не чувствовала вины. Брауна, мерзавца мирового класса, убил порядочный человек. Только это был не Сэм.
— Ладно, твоя очередь, — сказала она.
— Что ты хочешь знать? — ворчливо спросил он.
Корал посмотрела на богато украшенный кинжал в мексиканском чехле.
— Ты — голубой?
Луис швырнул пивную бутылку в кирпичную стену пентхауса, она разбилась, разноцветные птицы заверещали и захлопали крыльями.
— Cabrona! Pinche retardada![13]
Корал затаила дыхание, оценивая мужчину, которого только что привела в ярость. Она была довольна, что сделала это. Теперь она могла судить, попытается ли он избить ее, если она будет работать на него, и позволит ли другим ее избивать?
Луис поднял палец, и этот палец дрожал, когда он говорил.
— Я — верующий человек! Я — человек веры. Я последователь Хуана Диего, которому Дева Мария явилась на Тепеяце в 1531 году и оставила свой образ на его плаще. Я родился 12 декабря, в день праздника Девы Марии Гваделупской, и я посвящаю ей свою жизнь!
Луис дрожал, как загнанный в угол жеребец.
Корал встала. Она, наконец, поняла его. Медленно подняла руки и обвила его шею, чтобы он смог положить голову ей на плечо. На мгновение он ей это позволил, и она чувствовала, как дрожит его тело.
Потом он шагнул назад и сильно ударил ладонями по своей грудной клетке.
— Это тело — храм, в котором обитает моя душа. Я никогда не оскверню его перед Девой Марией!
Она подумала, что если бы Луис не был так зол, он бы заплакал.
— Я не голубой, я дал обет безбрачия. Таким я и останусь.
— Ты всегда хранил невинность?
Корал увидела, как возвращается стальной стержень, и теперь понимала его источник.
— Всегда!
Она открыла холодильник и протянула ему другую бутылку, потом увидела, как слуга бесшумно подмел осколки.
— Расскажи мне о себе, Луис, — сказала Корал и снова села. «Он изящен, как скульптура ягуара, и опасен, как живой, — подумала она. — В душе он отверженный ребенок».
Луис гневно смотрел на нее.
— Америка становится страной латинос.
— Да, в каком-то смысле. Испанская культура вошла в моду.
Он фыркнул.
— Ты хочешь сказать — культура латинос! Это не мода! Это нарастающий прилив, который сметет царство гринго.
Корал уже давно сама думала об этом, но решила рассмеяться.
Луис гордо выпрямился и шагнул к ней.
— К 2125 году здесь будет больше латинос, чем гринго.
Она нахмурилась.
— Мы переходим границу, изо дня в день, и не возвращаемся. В ваших больницах мы рожаем наших младенцев, по три на одного вашего. Все больше нас предпочитает не говорить по-английски. В этом нет нужды. Наши две столицы латинос, Сан-Антонио и Лос-Анджелес, будут такими, как Майами. Те гринго, которые не говорят по-испански, скоро будут там уничтожены. Им придется переехать или жить на пособие для безработных.
Корал решила вызвать его на откровенность.
— Сомневаюсь, позволит ли Техас этому случиться.
— Они не смогут это предотвратить. Радуйтесь, пока можете. Уже к 2050 году вы, белые, станете здесь меньшинством. Мы уже преобразовываем ваш мир. Ты знаешь, что именно в штатах с самым многочисленным электоратом — Техасе, Калифорнии, Нью-Йорке, Иллинойсе — живут латинос? Вскоре только мы будем решать, кто будет президентом.
— Правда? Я бывала в Сан-Антонио, Луис. Встречала американцев мексиканского происхождения. Большая часть не утруждает себя голосованием. Они едва сводят концы с концами и не пытаются ничего захватить, меньше всего — страну. Самые процветающие из них хотят прекратить нелегальную иммиграцию не меньше всех остальных.
— Бывшие мексиканцы составляют восемьдесят пять процентов населения латинос в этой стране, и их число лишь растет.
Корал рассердилась.
— В таком случае нам ничего не грозит. Как ты планируешь это провернуть? — Она вытянула руку в сторону двери. — С помощью таких пеонов, как твой двоюродный брат? В каких временных рамках? Maňana?[14]
Она отметила, что он не дал ей пощечину.
— Ты говоришь, как дура. — Луис улыбнулся. — Те, кто переходит границу нелегально, — национальные герои. День за днем их жертва возвращает то, что когда-то было нашим: Техас, Нуэво Мексико, Сонора, Альта Калифорния.
— Другими словами, весь юго-восток?
— Да, некоторые наши семьи прожили в Америке триста лет, но большинство — всего три месяца, три дня. Знаешь, как это называется?
— Нет, Луис, не знаю.
— La Reconquista.
— Реконкиста?
— Да, возвращение день за днем того, что принадлежало нам.
— Давай скажем прямо. Ты считаешь, что наркобароны пытаются завоевать США?
— Нет! Не они. У них нет души.
— Тогда кто?
— Я, много таких, как я.
Она села.
— Господи Иисусе! Ты действительно считаешь себя Че Геварой или Сапатой[15], или кем-то вроде них. Что с тобой, Луис? Ты никогда таким не был.
Он сел напротив.
— Я всегда был таким. Только не показывал этого.
— Итак, другими словами, ты говоришь, что придет день, когда большинством из нас будут править мексиканцы, а не те, кто правит сейчас? Я хочу сказать, ya ni modo[16].
Луис ощетинился.
— Ya ni modo — мои родители не позволяли произносить это у нас дома. Они учили не сдаваться, учили, что проблемы и неудачи не являются неизбежностью.
— Никаких неудач? Ладно, тогда бывшие мексиканцы будут навязывать свою волю другим?
— Нет! Это поведение гринго, которые топчут сапогами весь мир. Мексиканцы сочувствуют людям, мы ценим семью.
— Да? Поэтому большинство мексиканцев бедны, как мыши, а ничтожная горстка так богата, что не могла бы все потратить, даже если бы пыталась?
— К счастью для Америки, она получает дешевую рабочую силу. Во всяком случае эта страна становится такой же.
Корал скорчила гримасу.
— Есть большая разница между американскими и мексиканскими бедняками.
11
Это ужасно! (исп.)
12
Еще ужаснее! (исп.)
13
Шлюха! Слабоумная кляча! (исп.)
14
Завтра (исп.).
15
Братья Сапата Саласар, Эуфемио и Эмилиано — мексиканские революционеры, боровшиеся против диктатуры П. Диаса (1910), национальные герои Мексики.
16
Это невозможно (исп.).