Гроб из Одессы

— Надо будет утром посмотреть, — на мгновение задумался Вол и тут же добавил: — Впрочем, Миша, какая среди здесь разница?

— В том и понт, что никакой, — откровенно зевнул Винницкий.

Ранним весенним утром сын бывшего хозяина бань на Военном спуске Жорка Гуссиди сбегал до Греческого базара за знаменитыми бубликами «семитати», которые, несмотря на постоянный бардак в городе, продолжал выпекать Каттаров. Каттарову было легче, чем старому Гуссиди, ровно в два раза. Потому что его пекарню, в отличие от бань, не успели национализировать, а во-вторых, в эти цикавыевремена людей больше интересовало кинуть в рот лишний бублик, чем помыться. Тем более, что на Пересыпи назло всем властям продолжала работать мельница Вайнштейна, гоня до моря отработанную горячую воду, в которой на шару плескались все желающие.

Жора купил связку «семитати» и сообщил Сене Волу, что теперь в Одессе в ходу другие новые деньги с изображением Богдана Хмельницкого. На что Вол меланхолично заметил: это не самое главное в жизни, лишь бы японцы продолжали печатать остро интересующие Одессу иены.

Так за японцев в Одессе и не было речи. Потому что в город вошли австро-немцы, которых в свое время надурил один из Гохманов, и притаскали за собой очередных представителей киевской власти. На этот раз у Киеве стал командовать гетман Скоропадский и его полицаи у жупанах попытались установить в Одессе очередной новый порядок. А что делала каждая следующая власть в городе? Она требовала кричать за себе «ура» и сдавать оружие. Хотя урякнуть нашлось желающих, но даже они не захотели отдать на шару боезапас, купленный на собственные средства. И пусть по улицам города шемоналсяполицай Тищенко, который раньше своими действиями по заданию куренного дескридитировал большевистскую банду, ему никто ни разу не отдал даже поломанную швайку.

Если немцев с австрияками и их киевских друзяк сильно интересовало оружие, думаете Михаилу Винницкому тихо спалось по этому же поводу. Только, в отличие от официальных властей, король Молдаванки не орал по Одессе, чтобы город на шару отдавал ему винты, маузеры и пушки. Винницкий понимал: у каждого товара есть своя цена. И за этой ценой он стоять не собирался.

Винницкий запросто приперся у ресторан Фанкони, где по-прежнему собиралась вся деловая Одесса, не обращавшая внимания на частую смену флагов В ресторане король Молдаванки имел беседу с адъютантом его превосходительства командующего войсками генерала Бельца фон Бюлофом. Миша не унизился до того, чтобы клянчить у Германии гуманитарной помощи, а запросто предложил фон Бюлофу немножко золотого запасу в обмен на товары, в которых остро нуждалась Молдаванка. Потому что хотя Скоропадский орал комплименты про свой карбованец, за которым с понтом гоняются все биржи мира, адъютант его превосходительства был не такой поц, чтобы брать в руки это сокровище.

В конце концов одессит доботался с берлинцем, что последний получит пару кило золотишка, а Молдаванка то, что лежит на Второй заставе у Хлебном городке, безо всяких накладных и предварительных налетов. Фон Бюлоф взял аванс и начал сам себе считать, что его победоносной армии, а тем более союзнику Скоропадскому такое количество оружия на фиг не надо. В назначенный день фон Бюлоф на встречу почему-то не явился, хотя ему было бы дешевле сходу пустить себе пулю в лоб, чем даже попытаться пристроить динаму Молдаванке. Миша Винницкий впервые в жизни нагнал морщины на лоб и всхмурил густые брови. Сеня Вол испуганно смотрел на побелевшие пальцы короля Молдаванки, сжимающие золотой гроб.

— Что вы имеете сказать, Вол? — угрожающе бросил в сторону своего коммерческого директора Винницкий, — или эта германская инфекция хотит держать мене за фраера?

— Миша, в мире очень серьезно происходит, — тихо ответил Сеня. — Мене брякнули верные люди, что у Германии тоже будет такой же бардак, как у нас. Они захотели поиметь революцию.

— А причем здесь я? — удивился король, — Мы должны получить товар или немцы возвращают аванс вместе с неустойкой. Или им будет таких сюрпризов, что ихняя революция может показаться мелочью среди прочих неприятностей. Вы мене поняли. Вол?

— Я вас понял, Миша, — принял Сеня это руководство к действию.

Уже ближе к вечеру Мотя Городенко, Эрих Шпицбауэр и Шура Гликберг отправились у командировку до Германии, утряся за полчаса все овировско-таможенные формальности. И пока они разыскали там переведенного на другую военную должность фон Бюлофа вместе с авансом, а потом отстучали телеграфную депешу Винницкому «Миша, вы будете смеяться, но наш кореш таки-да умер». Сеня Вол тоже не сидел без дела.

Хотя немцы корчили рыло с понтом у них дома все в порядке, они готовились делать ноги из Украины, а гетман Скоропадский не был такой шаей, чтоб забыть забронировать себе хотя бы один вагон до Берлина. Потому что его войско без немецко-австрийских штыков стоило не дороже легендарного ВОХРа. Так город обращает мало внимания на эту предотьездовскую суету и даже не гадает какая власть установится после очередной напасти. Одесса спокойно себе идет у кино «Карсо» смотреть седьмую серию «Вампиров», а Сеня Вол готовит сюрпризов немцам, которые, хотя и нехотя, решили поиметь налетчиков за фраеров.

За день до того, как немцы надумали вывозить свои склады для разбора с собственной революцией, в городе раздалась серенада, после которой стекла вылетали из окон быстрее неплательщиков из борделя мадам Мессик на Спиридоновской улице. Стекольщики видя это дело, тут же обрадовались за свой жирный навар, а за садом Института благородных девиц стоял такой слой дыма, что пожарные закашлялись и перестали играть в карты. А потом весь город побежал ныкатьсядо порту из-за невиданного даже в Одессе фейерверка. И героические пожарные не знали куда раньше обращать внимание и вообще чего происходит. Два дня квартиры города оставались открытыми, а кругом все рвалось и горело. Но Молдаванка не унизилась до безопасного по-большевистски шмонапустых хат и спокойно ждала пока завершится воловское мероприятие. В конце концов город узнал, что это был не совместный налет авиации и обстрел флота, а просто кто-то подпалил Хлебный городок, где немцы держали всего-навсего семь тысяч вагонов артснарядов и прочие мелочи. После громкого события Привоз еще долго торговал шрапнельными шариками из свинца, а все, что не сгорело, было благополучно перевезено на Молдаванку. Немцы и австрийцы сделали на себе вид, с понтом эти неприятности их не касаются, а Винницкий хорошо пополнил арсенал на много лет вперед.

— Как там Германия? — спросил через пару недель после этих мероприятий Винницкий у Моти Городенко.

— Она почти как наш Люстдорф, только кирхей больше, — рассказал Мотя, возвращая королю его золото.

— Может стоило бы съездить отдыхнуть, — меланхолично заметил Винницкий. — Но когда это сделать, если столько работы…

Прохладным осенним вечером на улицах почему-то стали стрелять чуть чаще обычного. Налетчики, давшие себе немного расслабиться у заведении Левицкого на Нежинской, сходу решили — кто-то отбивает у них шмат работы. Сеня Вол по-быстрому отодвинул в сторону раздетую под гимназистку телку и влетел в собственные кальсоны из тонкого голландского полотна, не выпуская из руки шпаер. Налетчики выскакивали из нумеров в общую залу, где утомленно бацал по клавишам рояля фирмы «Блютнер и Шредер» метис Зорик в красном смокинге при белой хризантеме.

— Зорик, что шумит за окном? — оторвал композитора от работы Мотя Городенко со штанами из английской шерсти через плечо.

Метис напряг руку, сыпанул у ямку возле большого пальца жменьку кокаина, шумно втянул его в ноздрю, закрыл глаза и блаженно протянул: