Страница 3 из 110
Андрей Стоколос еще раз взглянул на чужой берег. Он увидел, как к мосту подошли двое в черных мундирах. Андрей вышел из засады. В бинокль разглядел чужих солдат. У одного на щеке шрам. Заметив советского пограничника, солдат погрозил кулаком.
— Ты посмотри на него! Какой храбрец! — хмуро сказал Оленев.
— Не храбрец, а наглец! — рассудительно заметил Стоколос и закончил мысль своими словами: — На всякий случай.
— Вот именно! — согласился Иван Оленев.
Прибыла смена, Стоколос и Оленев, вскинув на плечи винтовки, пошли сквозь камыши и ивняк дорожкой, о которой знали только пограничники. Впереди Каштан. Время от времени пес оборачивался, задирал голову, будто ожидал распоряжений, и снова трусцой бежал вперед, принюхиваясь.
Вышли из камышей. В этот час на заставе пограничники всегда делали физзарядку, и ветерок доносил команды: «Подтянуться… Вот так. Еще раз… Хорошо… Теперь можно и отдохнуть…»
— А когда мы, Андрей, отдохнем? — спросил Оленев. — Вот поймаем лазутчика с радиостанцией, и капитан Тулин выхлопочет нам отпуск хотя бы на недельку. До Сибири я не доберусь за это время, а вот к Наде Калине можно и махнуть.
— К Наде? — переспросил Стоколос. — А как же быть с подлогом?
— И не говори! — недовольно ответил Оленев. — И все из-за Колотухи! Диверсантом ему быть, а не старшиной заставы!
Андрей засмеялся.
— Тебе что! Ты девчатам нравишься, — с завистью сказал Оленев. — А письма какие сочиняешь за ребят! Да такого сочинителя не найти на всей границе. Смеешься! А мне, бедняге, как выкрутиться из ловушки, в которую попал, точно баргузинский соболь?
А случилось вот что. Пограничник Терентий Живица с Черниговщины дал адрес своей двоюродной сестры Нади Калины сибиряку Ивану Оленеву. Первое письмо Иван не решился написать сам и попросил сделать это Андрея Стоколоса. Андрей так горячо и красочно рассказал о далеком и родном Ивановом крае, что Надя сразу согласилась переписываться с ним. Оленев был не столько рад этому, сколько озадачен и даже напуган. Он стал просить Андрея, чтобы тот продолжал писать письма. А когда Надя попросила выслать фотокарточку, Максим Колотуха, отвозя почту с заставы, распечатал конверт и заменил фотографию Оленева на фотографию Стоколоса. Подлог выяснился совсем недавно, когда Надя написала, что Оленев очень понравился всем девушкам в селе. «Волосы белые, брови черные, глаза ясные, будто заглядывают прямо в душу». Это вроде бы так говорили Надины подруги. Да только Оленев догадался, что это ее слова. Значит, Наде понравился парень, настоящее имя которого — Андрей Стоколос. Вот и происходит теперь словесная дуэль между Оленевым и Колотухой. «Какой же ты олень, когда побоялся написать ей письмо! — подначивал Максим. — Телок ты безрогий, а не енисейский олень!» С тех пор и прилипло к Оленеву прозвище Телок. Иван и правда запутался, не знает, как выпутаться из этой истории…
— Молчишь? — еще раз переспросил Андрей.
— Как-то надо выкрутиться еще до демобилизации, — озабоченно сказал Оленев. — А как Колотуха стибрил у тебя фото?
— Взял незаметно из моего альбома.
— Слушай, Андрей! Пиши и дальше ей вроде от меня, пока чего-то лучшего не придумаю! Тебе что! Леся Тулина так и ест глазами, как увидит тебя. Таня из-под Белой Церкви неравнодушна. Я по почерку вижу, что любит тебя.
— Не удивлюсь, если ты по медвежьему следу сможешь определить, сколько зверю лет, — пошутил Стоколос. — Но точку над «i» нужно тебе, Ваня, поставить!
— Какую точку? — не понял Оленев.
— Открыться нужно Наде, — посоветовал Андрей. — Будь посмелее! На всякий случай!
— Тебе легко говорить, — с горечью сказал Оленев. — Верно старшина называет тебя телком… А мне еще ни одна из девушек не понравилась!
— И твоя Таня? — удивился Оленев.
— Не знаю еще, моя Таня или не моя.
— Не знаешь? Почему же?
— Потому как за ней ужом увивается химик.
— Какой химик?
— Учитель этой премудрой науки. Молодой, а шустрый! Даже мне ставил «отлично».
— Подкупить тебя хотел? — спросил с возмущением Оленев.
— Нет. Заставил меня штудировать эту проклятую химию. Представь себе. Вызывает меня к доске и говорит: «А напиши-ка формулу мыла…»
— А разве у мыла есть формула? — удивился вдруг Оленев. — Про формулу воды и соли я слышал. А вот мыла…
— Вот вызовет меня химик, — вел дальше Андрей, — а я ни бе ни ме. Поэтому и учил химию, чтобы не краснеть ни перед учителем, ни перед Таней.
— А спирт тоже имеет формулу? — поинтересовался Оленев.
— Конечно: це два аш четыре о аш, — весело ответил Андрей. — А для чего тебе эта формула?
— Знаем для чего! Повтори еще! Так. Так! — загадочно улыбнулся Оленев, как будто повторял какой-то шифр, и, с удовлетворением хлопнув рукой по прикладу винтовки, тихо добавил: — Проэкзаменуем одного умника!
Они подходили к заставе. Стоколос взял на поводок Каштана.
— Иди, Каштан! Пора завтракать! — похлопал Андрей по мускулистой шее собаки.
Юноша взглянул на веранду домика, разделенного на две квартиры, в которых жили начальник заставы капитан Тулин и его заместитель. На веранде возились жена и дочка Тулина. Обе чернявые, красивые.
Увидев пограничников, Леся выбежала им навстречу.
— Что нового на том берегу? — спросила она озабоченно.
— Суета у них, — неуверенно ответил Андрей. — А из вашего дома даже сюда доносятся запахи.
— А мы пироги печем. Сегодня же выпускной вечер в школе! — напомнила Леся. — Приглашаю и вас обоих.
— Спасибо. Но…
— Вот именно! Рады в рай, да грехи… — сказал Оленев. — Ваш отец не отпустит в город.
— А если я попрошу его дать вам увольнение? Сегодня же суббота! — не сдавалась Леся.
— Пожалуй, не поможет и ваша просьба, — ответил Андрей.
— Так тревожно на том берегу? — снова спросила девушка, взглянув вдаль, за реку, где виднелось чужое село.
Андрей перехватил взгляд черных глаз, в них отражались лучики утреннего солнца.
Ее смуглое, с румянцем лицо излучало радость, которой девушка жила в этот торжественный, неповторимый в жизни день, когда пришла пора расставаться со школой.
— Вы какая… какая-то вроде солнечная, Леся, — задумчиво сказал Андрей, все так же глядя на девушку.
— Это вы серьезно?
— Вы как будто вобрали в себя его лучи и вся сияете…
Леся смутилась и сказала неуверенно:
— Может, это потому, что я жила в Туркмении, которую называют солнечной. Там папа служил целых три года. Я успела загореть! Да и «Крыша мира» — Памир близок к солнцу. А мы и там жили… — Девушка встретилась с его взглядом и сказала смущенно: — А теперь вот здесь, на реке Прут.
— И излучаете радость для нашей заставы, — приподнято и как-то торжественно сказал Андрей и повернулся к ефрейтору Оленеву. — Что на это скажешь, Ваня?
— Вот именно! Леся — наша радость и чья-то, естественно, любовь! — ответил Оленев и подумал: «Солнечная девушка! Сказать бы так Наде Калине, когда встретимся!..»
— Пусть сбудутся ваши мечты, Леся, на новой дороге жизни! — пожелал Андрей.
— Спасибо! — тихим голосом ответила Леся и, обернувшись, увидела Колотуху. — За вами уже соскучился старшина. Рукой машет, зовет.
— Успеет с козами на торг! — недовольно буркнул Оленев.
— Тогда я побежала! Если вы не придете в школу, я постараюсь пораньше вернуться на заставу, — пообещала девушка. — У нас же сегодня концерт.
Оленев расправил гимнастерку под широким ремнем, чтобы грудь была колесом, как этого требовал старшина, дотронулся пальцем до фуражки — на месте ли звезда. Иван не хотел лишней перебранки с Колотухой о выправке, белом воротничке, заправленной гимнастерке и начищенных до блеска сапогах.
Свободные от нарядов красноармейцы белили тир, где завтра, в воскресенье, должны были состояться соревнования по стрельбе, и ставили мишени. Два пограничника заметали дорожки между клумбами, а Терентий Живица, «сват» Оленева, вслед за ними посыпал дорожки белым песком. И на спортивной площадке оживление. Красноармейцы упражнялись на брусьях, турнике, а главный силач заставы, раздетый до пояса богатырь Артур Рубен, командир отделения, в котором служили Оленев и Стоколос, выжимал штангу. Он был борцом классического стиля и готовился к спартакиаде округа.