Страница 30 из 35
На должность генерал-квартирмейстера Ставки вместо генерала Данилова был назначен генерал-майор М. С. Пустовойтенко, который раньше был генерал-квартирмейстером Северо-Западного фронта. Этим фронтом непродолжительное время командовал М. В. Алексеев, который и привел в Ставку Пустовойтенко. Михаил Саввич, по воспоминаниям современников, не отличался высокой оперативной эрудицией, зато славился своим педантизмом и любовью к хорошо отработанным документам.
В связи с новым назначением М. В. Алексеева Николай II передал командование Западным фронтом бывшему командующему 4-й армией генералу от инфантерии А. Е. Эверту, за которым не числилось ни особых заслуг, ни больших неудач.
Других существенных перемен в высшем органе управления действующей армией не произошло.
Решение императора Николая II стать во главе действующих войск было встречено с большой сдержанностью и русскими общественными кругами, и многочисленными членами императорской фамилии, и заграницей – союзниками. На чрезвычайном собрании Московской городской думы раздались громкие протесты против этого решения. Отрицательно было отношение к этому факту и многих членов законодательных палат. Предостерегающие доклады делались императору и некоторыми великими князьями. «В армии, – отмечал А. И. Деникин, в то время командующий 10-й армией, – этот значительный по существу акт не произвел какого-либо впечатления. Генералитет и офицерство отдавало себе ясный отчет в том, что личное участие государя в командовании будет лишь внешнее, и потому всех интересовал более вопрос, кто будет начальником штаба… Что касается солдатской массы, то она не вникала в технику управления, для нее царь и раньше был верховным вождем армии».
Представляет интерес также оценка происшедшего председателем Государственной думы М. В. Родзянко. «Император Николай II брал на себя очевидно непосильную задачу и бремя, – писал он, – одновременно в небывало тяжелое время управлять уже начавшей волноваться страной и вести совершенно исключительной трудности войну, приняв командование над более чем десятимиллионной армией, не будучи совершенно к этому подготовлен в стратегическом отношении. Дело осложнялось еще и тем, что исчезал высший орган, перед которым главнокомандующий был бы ответствен. Русский царь добровольно и без всякой надобности брал на себя ответ в случае дальнейших военных неудач, и кто же был бы в этом случае его судья?
Революция дала грозный и кровавый ответ на этот вопрос. Дело осложнялось еще и тем, что с перенесением местопребывания императора в Главную квартиру – Ставку, неизбежно в нее переносилась атмосфера придворного быта, дух интриг и взаимных козней. Этот вредный дух неизбежно должен был влиться в армию, что и случилось на самом деле, и гибельно отозваться на дисциплине высшего командного состава, начались назначения по протекции, которые ставили во главу крупных частей войск бездарных людей и влекли прискорбные неудачи».
Но все это более поздние рассуждения, оценки и выводы. Тогда же, в конце августа 1915 года, страна и армия в напряжении ждали перемен, которые неизбежно должны были произойти в связи с отъездом царя из столицы на долгое время и со сменой власти в армии. И все же число ожидавших было значительно меньшим, чем число тех, кто, оставаясь далеким от большой политики, по доброй воле или по принуждению исполнял свой гражданский долг, надеясь только на себя и веря в Бога.
К августу 1915 года императору Николаю II исполнилось 47 лет. Он был, по оценке современников, в расцвете сил и здоровья. Большинство фотографий того времени дают довольно полное представление о внешности последнего русского монарха. Это был человек невысокого роста, плотного сложения, с несколько непропорционально развитою верхней половиной туловища. Довольно полная шея придавала ему не вполне поворотливый вид. Государь носил небольшую светлую овальную бороду, отливавшую рыжеватым цветом, имел серо-зеленые глаза, отличавшиеся какой-то особенной непроницаемостью, которая внутренне всегда отделяла его от собеседника. Это впечатление являлось результатом, скорее всего, того, что император никогда не смотрел продолжительное время в глаза тому, с кем разговаривал. Его взгляд или устремлялся куда-то вдаль, через плечо собеседника, или медленно скользил по всей фигуре последнего, ни на чем особенно не задерживаясь. Все его жесты и движения были очень размеренны, даже медленны. Люди, близко знавшие Николая II, подчеркивали, что государь никогда не спешил, но никогда и не опаздывал.
«Император Николай, – отмечал Ю. Н. Данилов, – встречал лиц, являвшихся к нему, хотя и сдержанно, но очень приветливо. Он говорил не спеша, негромким, приятным грудным голосом, обдумывая каждую свою фразу, отчего иногда получались почти недолгие паузы, которые можно было даже понять как отсутствие дальнейших тем для продолжения разговора. Впрочем, эти паузы могли находить объяснение и в некоторой застенчивости, и внутренней неуверенности государя в себе. Эти черты в императоре проявлялись в наружно-нервном подергивании плеч, потирании рук и излишне частом покашливании, сопровождавшемся затем безотчетным разглаживанием рукою бороды и усов. В речи Николая II слышался едва уловимый иностранный акцент, становившийся более заметным при произношении им слов с русской буквой «ять»».
Благословение на подвиг…
Другой современник императора, бывший министр земледелия А. В. Кривошеин так писал о Николае II: «Внешне – человек как человек, даже симпатичный, особенно хороши были у него глаза. И в манере держаться – ничего величественного, царственного, даже немного застенчив. В отношениях с людьми приветлив, любезен. Умом не блистал, но был далеко не глуп. Из занятий весьма хорошее в нем – любовь к литературе (прекрасная память на стихи), книги А. П. Чехова и А. Т. Аверченко – всегда под рукой, и сам не лишен был чувства юмора. Писал грамотно, не то что родитель. В совершенстве знал английский язык. Знанием истории мог удивить и специалиста, был почетным председателем исторического общества. Театрал и меломан. Хобби – занятие фотографией. Спортсмен, чуть ли не десятиборец (конный спорт, гребля, стрельба, теннис и т. д.). Совсем редкое у царей качество – любил физическую работу: колоть дрова, убирать снег, возиться в саду. Руки поэтому часто имел обветренные, шершавые, ногти не чистые и не холеные.
Николай II был прекрасный семьянин. Он всю свою жизнь жену обожал как невесту, а в детях души не чаял. Боготворил Александра III, нежно относился к Марии Федоровне и часто прислушивался к различным ее советам, хотя в детстве не видел от нее материнской ласки».
Но это оценки императора-человека, но не государственного деятеля, которым он должен был быть. Поэтому вернемся к записям Ю. Н. Данилова, который резюмирует ранее сказанное следующими словами:
«В общем, государь был человеком среднего масштаба, которого, несомненно, должны были тяготить государственные дела и те сложные события, которыми полно было его царствование. Безответственное и спокойное житье, мне думается, должно было бы более отвечать его внутреннему складу. Простой в жизни и обращении с людьми, безупречный семьянин, очень религиозный, любивший не слишком серьезное чтение, преимущественно исторического содержания, император, безусловно, хотя и по-своему, любил Россию, жаждал ее величия и мистически верил в крепость своей царской связи с народом. Идея незыблемости самодержавного строя России пронизывала всю его натуру насквозь, и наблюдавшиеся в период его царствования отклонения от этой идеи в сторону уступок общественности, на мой взгляд, могут быть объясняемы только приступами слабоволия и податливости его натуры. Под чужим давлением он лишь сгибался, чтобы потом немедленно сделать попытку к выпрямлению».
Как известно, это далеко не всегда ему удавалось.
С первых же дней своего Верховного командования все вопросы стратегического планирования и практического руководства военными действиями император доверил своему начальнику штаба. «Он, – отмечал генерал А. И. Деникин, – выслушивал его долгие… обстоятельные доклады. Выслушивал терпеливо и внимательно, хотя, по-видимому, эта область не захватывала его. Некоторое расхождение случалось лишь в вопросах второстепенных – о назначении приближенных, о создании им должностей. Полное безучастие государя в вопросах высшей стратегии определилось для меня совершенно ясно после прочтения одного важного акта – записи суждений военного совета, собранного в Ставке в конце 1916 года под председательством государя».