Страница 7 из 10
Конечно, далеко не все писатели и критики разделяли эту позицию. Но наступало время – в стране уже прошли первые политические процессы, – когда доводы разума, здравого смысла теряли свою силу. Лирико-романтические произведения попросту переставали печатать. Такая же судьба ожидала писателей, не пожелавших следовать в фарватере официальных идеологических требований.
В 1934 году состоялся Первый съезд советских писателей. С докладом выступил М. Горький. На съезде был принят руководящий документ – Устав Союза советских писателей, – провозгласивший, что социалистический реализм, основной метод советской литературы, позволяет художнику проявить «творческую инициативу», даёт ему «возможность выбора разнообразных форм, стилей, жанров». В жизни дальше провозглашения дело не пошло.
Устав потребовал от писателей постановки в художественных произведениях задач «идейной переделки и воспитания трудящихся в духе социализма». С этого времени началось интенсивное внедрение принципов социалистического реализма в сознание и писателей, и читателей. Развернулась широкая кампания по восхвалению нового творческого метода как вершины в художественном развитии человечества. Однако большинство этих принципов к собственно художественному творчеству отношения не имело. Это были установки организационного и идеологического характера. Они нанесли определенный вред литературе, лишая писателей внутренней свободы, ориентируя их главным образом на чисто социологическое освещение жизни, навязывая надуманные критерии оценок искусства.
В результате сузился диапазон литературных жанров: исчезали лирика, сатира, фантастика. Негативное влияние на литературу 30-х: годов и последующего времени оказали и метастазы советского новояза, вторгавшегося в литературную речь. В результате оскудел диапазон изобразительно-выразительных средств языка, начался процесс его усреднения. Можно вспомнить переработку Шолоховым «Тихого Дона» и «Поднятой целины».
Сам по себе социалистический реализм не остановил литературного развития: в 30-е годы были написаны «Мастер и Маргарита», «Реквием» и ряд других произведений, правда, так и не попавших тогда в типографию. Несмотря на то что о литературе русского зарубежья распространялись, говоря языком того времени, в основном «клеветнические измышления», сегодня есть возможность оценить эту литературу достаточно объективно. Советская критика утверждала, что, оторвавшись от родной почвы, русские писатели-эмигранты потеряли читателя и лишились творческого стимула. На самом же деле именно они поддержали авторитет и славу русской литературы в мировой культуре: И. Бунин – «Жизнь Арсеньева», А. Куприн – «Юнкера», И. Шмелев – «Лето Господне», Б. Зайцев – «Дом в Пасси». В. Набоков – «Приглашение на казнь», «Дар»; поэзию представляло творчество В. Ходасевича, М. Цветаевой, К. Бальмонта, Г. Иванова и др. В 1933 году первая Нобелевская премия в истории русской литературы была присуждена И. Бунину.
Но русский читатель смог ознакомиться со многими произведениями, написанными и у себя в стране, и за рубежом, только спустя десятилетия.
К сожалению, социалистический реализм оказался удобным прикрытием для всякого рода конъюнктурщиков. Это стало возможным потому, что в сознание советских людей в 30-е годы стал особенно активно внедряться принцип двоемыслия, о котором предупреждал Шкловский в «Гамбургском счете».
Если ограничиться газетной информацией тех лет, то эти годы будут выглядеть как время небывалого подъёма во всех областях материальной и духовной жизни: строились фабрики, заводы, железные дороги, электростанции. В стране работали выдающиеся учёные – К. Циолковский и С. Королев, А. Туполев и Н. Вавилов, В. Вернадский и П. Капица. На весь мир были прославлены подвиги полярников и лётчиков. Первые пятилетки ускоренными темпами индустриализации и коллективизации ликвидировали отсталость и выводили государство на новые рубежи производства, науки и техники. Со всех концов страны шли вести и об успехах нового искусства – «социалистического по содержанию и национального по форме». В 1936 году была принята сталинская конституция, провозгласившая принципы гуманизма, уважения к правам личности и т. д., и т. п.
Но в газетах не писали о массовых репрессиях – о незаконных арестах, ссылках и расстрелах, о страхе и подозрительности, поселившихся в людях; о доносах и предательстве, об откровенной циничной лжи, о принудительном даровом труде заключённых в лагерях ГУЛАГа, широкой сетью опутавших страну; о преступном насилии, повсеместно сопровождавшем коллективизацию и унесшем миллионы и миллионы жизней, о страшном голоде, поразившем ряд районов страны.
В газетах можно было прочитать об открытии новых журналов – «Знамя» (1931), «Интернациональная литература» (1933) и других; о приезде в СССР всемирно известных писателей – Л. Фейхтвангера и Р. Роллана; о литературных дискуссиях, посвящённых историческим жанрам, формализму, языку художественной литературы, о декадах братских литератур и многом другом из окололитературной жизни. Но в газетах ничего не было о запрещении и изъятии целыми списками художественных книг, о гибели писателей – Н. Клюева, И. Бабеля, Б. Пильняка, О. Мандельштама и др.
В подобных условиях было трудно ожидать естественного гармоничного развития литературного процесса. В прозе в ущерб остальным жанрам наблюдался перекос в сторону крупномасштабных полотен, романов-эпопей: М. Горького «Жизнь Клима Самгина», А. Толстого «Хождение по мукам», М. Шолохова «Тихий Дон», В. Шишкова «Угрюм-река» и т. п.
С другой стороны, активизировалась очерковая литература, чему способствовали «творческие» командировки писателей на стройки и предприятия. Особенно знамениты были писательские групповые десанты в Туркмению, на Турксиб и Магнитку. Журналы «Наши достижения», «СССР на стройке», «Тридцать дней» специализировались главным образом на публицистике. Провозглашение труда «основным героем наших книг» привело к возникновению производственных жанров: «День второй» И. Эренбурга, «Гидроцентраль» М. Щагинян, «Стихи делают сталь» – поэтические репортажи А. Безыменского, «Электрозаводская газета» И. Сельвинского и т. п.
По этим причинам лирических стихов в 30-е годы было опубликовано мало. Прекрасный образ Музы – юной девы, олицетворявшей поэтическое вдохновение, являлся в эти годы в нетрадиционном, скажем так, виде: «С лопатой взятой на плечо и с “Политграмотой“ под мышкой» (Я. Смеляков). Зато расцвел жанр «массовой» песни: «Катюша», «Широка страна моя родная», «Каховка» и т. п.
Среди крупных поэтических жанров преобладали повесть в стихах и сюжетная эпическая поэма: «Страна Муравия» А. Твардовского, «Соляной бунт» П. Васильева, «Зодчие» Д. Кедрина и некоторые др.
В театр 30-х годов поставляли свою продукцию Вс. Вишневский, Л. Леонов, А. Афиногенов, Н. Погодин. Продолжал писать пьесы «в стол» М. Булгаков; о том, чтобы появились на сцене или в печати сочинения «обэриутов», не могло быть и речи.
Зловещее пророчество футуристов «бросить Пушкина, Толстого, Достоевского и проч., и проч. с Парохода современности» наполнилось конкретным содержанием. «Бросить» означало, с одной стороны, – расстрелять, арестовать с последующим заключением в тюрьму или в ссылку, в ГУЛАГ, запретить новые произведения писателей, «врагов народа» и классиков, чьи сочинения могли повредить строительству социализма, изъять из библиотек все экземпляры прежних изданий. Позднее в 60—70-е годы, когда «нравы смягчились», писателей стали привлекать в качестве обвиняемых к различным судебным процессам с целью дискредитировать их имена, вернулись к испытанному способу расправы высылкой из страны, создав третью волну эмиграции. С другой стороны, – обливая сладкой патокой восхвалений в неизбежные дни юбилеев, представляли облик писателя в искаженном, оболганном виде, подчеркнув одни черты и обстоятельства его биографии и творчества и умолчав другие.
Из литературы 30-х годов фактически исчезли книги нравственно-эстетической проблематики. Приемы психологического анализа даже основных персонажей в произведениях этого времени встречались разве что в порядке исключения.