Страница 8 из 13
Что в них плохого? Обычное дело.
— Юля… — Он тоже, похоже, собрался с духом. — Ты меня не так поняла, просто я такой человек… Сколько раз уже убеждался, что бесконечные шуточки, ерунда всякая… Это очень опасно — в конце концов люди уже не могут сказать друг другу ничего, кроме всяких хохмочек… И это… Знаешь, это как-то снижает все отношения. А я не хочу, чтобы у нас так было.
— Ты хочешь говорить исключительно о серьезных вещах? — Юлька вздохнула. — Знаешь, ты определенно понравишься моей маме.
— Я надеюсь на это.
— Ах, вот так? Но сначала ты должен понравиться мне.
— Но вчера, кажется, я…
— Не будь таким самоуверенным, — отрезала Юлька. — Вчера ты не читал мне нотаций.
— Твои слова надо понимать так, что ты отказываешься пойти со мной в кафе? — Голос Жени прозвучал сдавленно.
Юлька упрямо сжала губы. «Чуть-чуть я тебя помучаю, дорогой мой Макаренко», — мстительно подумала она.
— А если отказываюсь?
— Тогда, Юлька, я приеду, стану у тебя под окнами и заблокирую подъезд.
— Ты не знаешь, в каком подъезде я живу.
— Я знаю теперь даже номер твоей квартиры.
— Это уже угрозы?
— Пока нет. Но, Юлька, за что ты меня так щелкаешь по носу? Я хотел только слегка разбавить твой ернический тон. У вас с твоим прекрасным Максом он, видимо, в большом ходу.
— Ревнуешь?
— Ну! А ты думаешь, мне приятно разговаривать с тобой в точно таких же выражениях?
Я что, только его заменитель?
— Но… Может, у меня такой стиль речи… И вообще… Ты слишком ревнив.
— Но ты говорила с ним вчера весь вечер. А со мной — почти губ не разжимала. Должен я сделать выводы?
— Губ не разжимала? — поразилась Юлька. — Стоп! Не правда. Ты несешь чепуху. Я болтала как оглашенная. Я вообще болтушка, если хочешь знать. Мне только волю дай. А вот насчет тебя у меня складывается весьма удручающее впечатление, и я тоже должна буду сделать выводы.
— Какие же?
— Агрессивен, нелюбезен, не любит шуток, дико ревнив, много о себе думает и рассуждает, как столетний дед.
— Это все?
— Да. — Хмурая Юлька слушала установившуюся в трубке тишину. «Сейчас он бросит трубку, так тебе и надо. Нельзя же говорить подобное человеку, даже если он слегка зануден И он, в отличие от моего первого приключения, не говорит все время о себе. И он красив. Да, красив и неглуп. И у него, дура ты полная, папа адвокат и тачка. Чем тебе не парень? Чего еще надо? Да лето уже в середине, а ты до сих пор еще за городом не побывала. Вот он тебя и свозит. А ты сразу — качать права. Вот поэтому мужики тебя и сторонятся…» И Юлька тяжело вздохнула в трубку. Женя тут же откликнулся:
— Юль, а кафе знаешь какое?
«Не рассердился?! — изумленно спросила себя Юлька. — Господи! Да пусть у него вообще не будет чувства юмора, но такая отходчивость. Это невероятно…»
— Какое? — пробурчала она в ответ.
— «У Есенина».
— Что?
— Так называется, потому что оно в том доме, где когда-то жил Есенин.
— Интересно… — протянула Юлька. — Ты специально его выбрал?
— Вообще-то я живу рядом. На Петровских линиях… Ну, и хожу в это кафе при случае. С друзьями.
— Ладно. — Юлька решила не тянуть резину. — Когда мне выходить?
— Давай ближе к вечеру, как жара спадет.
Мне еще надо сделать пару дел. Я подъеду к шести часам. Идет?
— Идет, — согласилась Юлька. — Там очень шикарно? Что мне надеть?
— Только не соболей. Ограничься чем-нибудь полегче.
— Жаль, — вздохнула Юлька. — А то новое соболье манто так и висит ненадеванное… Ладно. Приду в купальнике. Чао!
Негромко напевая, она подошла к шифоньеру, распахнула его. Перебрала плечики со своими летними нарядами.
— Джентльмены предпочитают блондинок, — продолжала она мурлыкать вполголоса. — Надо надеть платье без спинки…
— Телефонный час закончен? — Мать заглянула к ней в комнату. — Мне надо позвонить Тамаре Павловне.
— Опять она со своими грошовыми переводами? — недовольно спросила Юлька. — Мам, это же копейки.
— Копейки не копейки. — Мать оглядела распахнутый шкаф, и Юлька смутилась, восприняв этот взгляд как упрек.
— Мам, зачем ты надрываешься? Разве я много требую? Я ведь сама шью…
— Почему ты сразу воспринимаешь все в штыки? — возразила мать. — Я тебя ни в чем не упрекаю. Ты ведь работаешь. Хотя я была бы рада, если бы ты училась.
— Была бы существенная разница?
— Да. У тебя было бы будущее.
— У меня оно есть. Как и у всех остальных.
— Вот-вот, — вздохнула мать. — Равняйся по остальным.
— А по кому же мне еще равняться, а? По королеве английской? — Юлька тяжело вздохнула. — Мам, кстати, сразу тебе говорю, что этот молодой человек, о котором я тебе рассказала… Этот Женя пригласил меня в кафе сегодня вечером, и я пойду.
— Так быстро?
— Ну не ждать же нам еще год, — возмутилась Юлька. — Кстати, он хотел бы познакомиться с тобой.
— Буду рада.
— Но не сегодня.
— Это его слова?
— Нет, мам, мои. Сегодня я еще получше рассмотрю его, выясню, достоин ли он такой чести.
— Твоя ирония… — Мать заглянула в шкаф. — Платье выбираешь?
— Ага. Посоветуй, что надеть? — Юлька скрепя сердце решила хоть этим задобрить мать. Та призадумалась.
— Я бы остановилась вот на этом… — Мать тронула висевшее на плечиках длинное расклешенное платье цвета молодой травы. — Тебе этот цвет очень идет.
— Пойми! — воскликнула Юлька, приложив платье к себе. — Я в нем буду просто бледной поганкой. Для него нужен загар.
— Дело не в загаре… — задумчиво возразила мать. — Дело скорее в твоем образе…
— А именно?
— Ты, моя милая, совсем еще молоденькая, и твой образ еще неясен для тебя самой. Какая ты? Ты сама знаешь?
Лицо у матери разгорелось, оживилось. Худенькая, в свои сорок лет фигурой почти не отличающаяся от Юльки, она казалась почти ее ровесницей — такой же хрупкой, подвижной, с такими же отливающими легкой рыжиной волосами.
— Тебе надо знать, какой ты хочешь казаться, — твердо завершила свою мысль мать. — Наплюй на то, что ты незагорелая.
Представь себя сегодня вечером в этом платье.
— Ну?
— Что видишь?
— Кикимору;
— Сосредоточься. Почему кикимору?
— Потому что непонятно, зачем эта белая пиявка нацепила такую яркую тряпку.
— Белая пиявка… Все претензии, короче, к твоему цвету, а не к цвету платья?
— Ну.
— Открой глаза, — со вздохом сказала мать. — Кажется, ты меня наконец достала.
— Как? — с надеждой спросила Юлька. Она предчувствовала, что давний их спор о цвете ее волос сегодня, может быть, разрешится. — Мам, ты согласна?!
— Ладно, иди покупай свою отраву.
Юлька радостно схватила кошелек:
— Ма, я тут за угол, в галантерею… Ма, ведь краска скоро сойдет.
— С этим Женей у тебя, похоже, все очень серьезно, — заметила мать. — Что-то я никогда не видела, чтобы ты так суетилась перед свиданием.
— Мам, я из чувства контраста… Он блондин, Я блондинка — невеселая выйдет картинка.
— Бог с тобой, становись рыжей. — Мать махнула рукой. — Но прошу, только не очень дикого оттенка. Постарайся найти что-нибудь нейтральное…
— Рыжее — и нейтральное?! — Юлька вернулась с порога, сбросила тапочки, сунула ноги в туфли. — Не требуй невозможного.
Рыжий цвет оказался далеко не нейтральным, а очень даже вызывающим. Когда Юлька, высушив волосы, посмотрела в зеркало, она содрогнулась: на нее оттуда глянула девица с морковно-рыжими волосами и каким-то обалделым от страха бледным лицом. Юлька поморщилась. «Финиш, — сказала она себе. — Теперь мне место в цирке. Это ужасно. Но на образце цвет был вроде не такой?» Она всмотрелась в свое отражение. Посмотрела на свету, посмотрела в тени, посмотрела сощурившись.
Сощурившись ей понравилось больше всего.
«Ну, если он тоже сощурится, успех мне обеспечен».
— Мама! Посмотри на свою дочь!
Мать, прибежавшая на ее отчаянный зов из кухни, застыла как громом пораженная.