Принцесса-невеста

Она начала волноваться.

Первые отпечатки беспокойства появились на её коже меньше чем за две недели, первые морщины – за месяц, и не прошло и года, как её кожа стала изобиловать складками. Вскоре она вышла за того самого человека, который обвинил её в великолепии, и устроила ему весёленький многолетний ад.

Пятнадцатилетняя Лютик, конечно же, не имела обо всём этом ни малейшего представления. А если б и имела, сочла бы это абсолютно непостижимым. Как кого-то мог беспокоить вопрос о том, является она самой прекрасной женщиной в мире или нет. Какая разница, если ты была лишь третьей самой прекрасной. Или шестой. (Лютик в то время и близко не была от таких высот, входя лишь в двадцатку лучших, и то исключительно благодаря своему потенциалу, и уж точно не уходу за собой.) Она ненавидела умываться, брезговала мыть за ушами, терпеть не могла расчёсывать волосы и делала это так редко, как только было возможно. Нравилось же ей, больше всего остального, кататься на своём коне и насмехаться над мальчиком с фермы.

Коня звали «Конь» (Лютик никогда не отличалась воображением), и он приходил, когда Лютик звала его, шёл, куда Лютик его направляла, и делал то, что Лютик ему приказывала. Мальчик с фермы тоже делал то, что она приказывала. Собственно говоря, он был уже молодым человеком, но он был мальчиком с фермы, когда, осиротев, пришёл работать на её отца, и Лютик с тех самых пор обращалась к нему именно так. «Мальчик с фермы, принеси мне это»; «Достань мне то, мальчик с фермы – быстро, лентяй, бегом, или я скажу отцу».

«Как вам будет угодно».

Это был его единственный ответ. «Как вам будет угодно». Принеси то, мальчик с фермы. «Как вам будет угодно». Высуши это, мальчик с фермы. «Как вам будет угодно». Он жил в лачужке неподалеку от скота и, по словам матери Лютик, содержал свою хибарку в чистоте. Он даже читал, когда у него были свечи.

– Я оставлю парню акр в наследство, – любил говорить отец Лютик. (Акры у них тогда были.)

– Ты испортишь его, – всегда отвечала мать Лютик.

– Он столько лет надрывался как раб; упорный труд должен быть вознаграждён. – Затем, вместо того, чтобы продолжать ссору (ссоры у них тогда тоже уже были), они оба набрасывались на свою дочь.

– Ты не мылась, – говорил её отец.

– Мылась я, мылась, – возражала Лютик.

– Не с водой, – продолжал её отец, – от тебя несёт, словно от жеребца.

– Я весь день каталась, – объясняла Лютик.

– Ты должна мыться, Лютик, – присоединялась её мать. – Молодые люди не любят, когда от девушек несёт конюшней.

– О, молодые люди! – Лютик просто взрывалась. – Меня не волнуют «молодые люди». Конь любит меня, и этого вполне достаточно, спасибо.

Она говорила это громко, и она говорила это часто.

Но, хотела она того или нет, кое-что уже начинало происходить.

Незадолго до своего шестнадцатого дня рождения Лютик осознала, что вот уже больше месяца ни одна девушка в деревне не разговаривала с ней. Она никогда не была особенно близка с другими девушками, так что перемена не была резкой, но раньше они по крайней мере обменивались кивками, когда она проезжала по деревне или по просёлочной дороге. А теперь, без всяких на то причин, её попросту игнорировали. Взглянут мельком, когда она приблизится, и всё. Одним утром Лютик загнала Корнелию в угол в кузнице и потребовала объяснить это молчание.

– Я думала, что после того, что ты сделала, у тебя хватит воспитания не притворяться, что ты ничего не понимаешь, – ответила Корнелия.

– И что же я сделала?

– Что? Что?.. Ты украла их.

С этими словами Корнелия сбежала, но Лютик поняла её; она знала, кто были эти «они».

Парни.

Деревенские парни.

Строеросовые тупомозглые пустоголовые твердолобые болванистые наискудоумнейшие придурочные дубоватые парни.

Как мог кто-то обвинить её в том, что она их украла? Да кому они вообще нужны? Что в них хорошего? Они занимались лишь тем, что докучали ей, донимали и раздражали её.

– Могу я почистить твою лошадь, Лютик?

– Благодарю, но этим занимается мальчик с фермы.

– Могу я прокатиться с тобой, Лютик?

– Благодарю, но мне больше нравится кататься одной.

– Считаешь, что слишком хороша для нас, не так ли, Лютик?

– Нет; нет, я так не считаю. Мне просто нравиться кататься в одиночестве, вот и всё.

Но, когда ей исполнилось шестнадцать, даже такие разговоры сменились заиканием, краснеющими щеками, и, в самом лучшем случае, разговорами о погоде.

– Лютик, как тебе кажется, пойдет дождь?

– Не думаю; на небе ни облачка.

– Но дождь всё же может пойти.

– Да, наверное, может.

– Считаешь, что слишком хороша для нас, не так ли, Лютик?

– Нет, мне просто кажется, что дождя не будет, вот и всё.

По ночам они обычно собирались в темноте под её окном и смеялись над ней. Она игнорировала их. Зачастую их смех переходил в оскорбления. Она не обращала на них внимания. Если они заходили слишком далеко, мальчик с фермы разбирался с ними, тихо появляясь из своей лачуги, он избивал нескольких из них, заставляя остальных разбежаться. Она всегда благодарила его за это. «Как вам будет угодно», только и отвечал он.

Когда ей уже почти исполнилось семнадцать, в город приехал мужчина в экипаже и внимательно наблюдал за тем, как она поехала за едой. Когда она возвращалась, он был на том же самом месте, выглядывая из кареты. Она не обратила на него внимания, и, действительно, сам по себе он был неважен. Но он ознаменовал собою переломный момент. Другие мужчины сворачивали со своего пути, чтобы увидеть её; другие мужчины проезжали целых двадцать миль ради этой привилегии, как поступил и он. Важно то, что это был первый богатый мужчина, который дал себе труд сделать это, первый благородный мужчина. И именно он, чьё имя было потеряно в истории, упомянул о Лютик графу.

Земли Флорина были расположены между теми территориями, на которых в конечном счёте обосновались Швеция и Германия. (Это было до Европы.) Теоретически Флорином правили король Лотарон и его вторая жена, королева. Фактически же король был едва жив, лишь изредка отличал день от ночи, и в основном проводил время в невнятном бормотании. Он был очень стар, его органы уже давно предали его, и большая часть его важных решений относительно Флорина носила случайный характер, что беспокоило лучших граждан страны.

На самом деле власть находилась в руках принца Хампердинка. Если бы Европа уже существовала, он был бы самым могущественным человеком в ней. Да даже без Европы никто в радиусе тысячи миль не хотел с ним связываться.