Крысоловка

Томас улыбнулся, надел темные очки.

– Конечно, мама. И ты береги себя.

Потом накатила жалость к себе. Роза заварила чай и выпила, стоя у окна. Снег был тяжелый, поблескивал; день выдался холодный, но солнечный, свет резал глаза. Днем ее знобило, поэтому решила никуда не выходить. Как обычно, если нападала депрессия.

Затем началось ожидание. Время от времени приходили открытки. Пару раз он звонил – само собой, за счет абонента.

Сын взял с собой гитару, акустическую, подарок Титуса, сохранившуюся со студенческих времен. Скудные деньги, необходимые на жизнь, Томас зарабатывал, играя на улицах и площадях. В Таиланде сын работал у одного шведа, державшего ресторан, подрабатывал официантом и музыкантом на острове Ко-Ланта, в шведском гестхаусе. Когда Роза узнала об этом, то нашла в Интернете фотографии пляжей с ныряющими белобрысыми ребятишками.

– Когда ты приедешь домой? – спросила она в их последний разговор. Томас ответил, что спешить ему незачем. Ей хотелось сказать, как она тоскует, как скучает по нему. И вдруг засомневалась, а так ли это.

Она встала, распрямилась. Хорошо, что всегда следила за собой. Когда жила в Бромма, регулярно наведывалась в тренажерный зал. Невысокая, метр шестьдесят, но жилистая, жесткая, как можжевеловый корень. Сильная. Когда они с Титусом устраивали шуточный армрестлинг, она нередко брала верх. А если проигрывала, то обычно нарочно, поддавалась…

Прислонилась к дереву, пушистый мох забился под ногти. Да уж. Лучшие дни для лестницы давно позади. Порубить в щепу и пустить на растопку. Класу Шредеру придется купить новую.

Прихрамывая, заковыляла в дом и сварила кофе. Сняла длинные штаны, посмотрела на красные пятна на месте ушиба. Нога припухла, наливалась синевой, но жить можно. «Зла не хватает, – подумала Роза, – надо было проклятой лестнице сломаться, как раз когда я добралась до цели. Теперь уже не доделаю…»

И тут вспомнила, что есть другая лестница. Та, что в подвале.

Ингрид

Титус, Титан, Титанище… Сильный, красивый, неуязвимый. Сперва их отношения оставались тайной. По крайней мере, так им казалось. Но вскоре Ингрид поняла, что о них вовсю судачат. Когда под Рождество «Шведский журнал книгоиздателей» раздавал шутливые призы в виде книг с выразительными названиями (и некоторые звучали весьма ядовито), Титусу достался сборник стихов «Потаенное». Поначалу Ингрид не поняла иронию, а когда осознала, то чуть сквозь землю не провалилась от стыда.

Титус рассвирепел. Ринулся к телефону, дабы сей же миг отменить подписку на издание, но в последнюю минуту одумался. Такая реакция положения не исправит.

Да, она знала, что Титус женат. Думать об этом было больно. И не только из-за угрызений совести, нет, ей было обидно и больно за себя. Обычная, банальная ревность. Словами такое не выразить. Да еще приходилось мириться с тем, что он всегда возвращался домой в Бромма. Он бывал у нее при каждом удобном случае. Издательский бизнес предполагает разъезды, и в Париж они поехали вместе. Тогда как раз выпадали долгие выходные, и она закрыла магазин на несколько дней.

Но Роза, его жена… И еще у нее сын, парень по имени Томас.

– Он ведь не от тебя, правда?

– Не знаю, чей он. И я его не усыновлял.

– А сколько ему лет?

– Взрослеет. Когда мы с Розой встретились, ему было десять. Так что можешь сама подсчитать.

Ох уж эти сложные отношения… Титусу пришлось самому воспитывать дочерей, когда его жена сбежала с учителем пения. Отец-одиночка. Правда, через пару лет мать опомнилась и стала навещать детей дважды в неделю, но простить ее до конца Титус так и не смог.

Ингрид же всю жизнь с успехом избегала сложных отношений. Ни мужа, ни любовника. Даже не жила ни с кем. В этом смысле они с Розой были похожи, но поняла она это не сразу.

Ингрид была старшей из трех сестер. Выросла в Хускварне. Отец работал на вентиляторном заводе в Йончепинге, мать домохозяйка. Зажиточная семья, счастливое детство, строгое христианское воспитание. Родители уже несколько лет как умерли, лежат на Восточном кладбище. Что бы они сказали, если бы узнали? Ведь так гордились старшей дочерью, а она спуталась с женатым, как последняя потаскуха. Их Ингрид разрушила чужой брак. Не возжелай… Она змея. Искусительница.

Зазвонил телефон. Нужно ответить. Не хочется, но надо. Вдруг из больницы, вдруг это он. Выпуталась из простыней, встала. В трубке – голос Марии, сестры, моложе ее самой на два года. Голос взволнованный, дыхание прерывистое.

– Привет, Ингрид. Ну, что… как ты?

– Он в больнице.

– А, вот как… Опять?

– Да.

– Как состояние?

– Не то чтобы хорошее.

– Значит, все не очень?

– Да. Но медсестра сказала, что завтра полегчает.

– Так и сказала?

– Да. Так и сказала. Ему какую-то капельницу поставили.

– А ты… разве не там сейчас? Не с ним?

– Нет, я дома. Он заснул. Велел мне домой ехать.

На том конце звучал детский плач. Недавно Мария стала бабушкой.

– Хочешь, приеду? – спросила сестра.

– Спасибо, но ты ведь сама не хочешь.

– Но я приеду, если тебе одиноко.

Младенец заорал в голос, заглушая Марию.

– Лучше позаботься о малыше, – посоветовала Ингрид.

– У него колики, как у всех трехмесячных. Жалко бедняжку, так страдает…

– Давай завтра поболтаем.

– И у Лилианы все не гладко. Пропало молоко, дальше хуже. В общем, снова положили ее в родильное отделение. Слаба так, что ходить не может.

– Тогда тем более думай о малыше!

Разговаривать она была не в силах, хотелось тишины, покоя. И толку от сестры никакого. Мария с детства нуждалась в защите и опеке, переживала из-за каждого пустяка, вечно ждала, что случится что-нибудь ужасное. Впрочем, Ингрид такая же.

А вот самая младшая, Сесилия, совершенно иного склада. Рано начала жить самостоятельно, сейчас работает в приюте для беспризорников, в Рио.

Ингрид собрала простыни, растянула на кровати. Новое белье стелить не стала. Сходила за вином, достала бокал. Хорошо, что пробка нарезная. Проще открыть.

Выпила бокал до дна, подождала, когда алкоголь подействует.

Позвонила в отделение. Медсестра, с которой она прежде ни разу не встречалась, сообщила, что Титус уснул, она только что его навещала. Если бы ответила сестра Лена, то Ингрид смогла бы говорить откровеннее. Сказала бы: «Погладьте его от меня по щеке. Поцелуйте в лоб».

Сейчас эти слова прозвучали бы неуместно.

Выпила еще бокал. Девять тридцать, субботний вечер. Вспомнилось, что в холодильнике лежит паштет, но есть не хотелось.

Именно паштет они обычно ели по вечерам. В ее квартире, на улице Рингвеген. Титус паштет обожал. Странно, что он ему не приелся после бессчетных издательских презентаций.

Как-то раз, в один из таких вечеров, когда он должен был вот-вот собираться ехать домой, Ингрид спросила:

– Какие у тебя планы на мой счет?

Она бы еще расплакалась!

Он лежал в постели, отвернувшись. Молчал. Она приподнялась и заглянула ему в лицо. Между бровями залегла складка.

– Титус…

– Давай лучше так сформулируем вопрос, – хрипло сказал он, – а что, собственно, мы, ты и я, хотим друг от друга?

– Я тебя люблю, очень люблю…

– Угу.

– И отдаю больше, чем получаю. Я не имею на тебя никаких прав, я знаю. Но я не могу без тебя. Ты заставляешь…

Титус перевернулся на спину. Затащил ее на себя. Руки легли на ее ягодицы. Она ощутила возбуждение и тут же расплакалась.

– Все это так сложно, – пробормотал он.

– Я знаю. Но чего ты хочешь? – Она боялась спросить напрямик, боялась загнать его в угол, поставить перед выбором.

– Ты сама знаешь.

– Я постоянно о ней думаю. О Розе. О том, кто она тебе, и все такое…

Выпалила скороговоркой: знать на самом деле ей не хотелось, но она должна, даже если больно.

– Она мой добрый друг и жена.

Как раз такой ответ ей хотелось услышать меньше всего. Пощечина.