Без семьи

На столе находились тарелки, стакан, нож, вилка и белая салфетка. Как же все это нужно разложить? Задав себе этот вопрос, я остановился на месте, вытянув вперед руки и раскрыв рот, не зная с чего начать.

Мой хозяин захлопал в ладоши и громко расхохотался:

– Браво, браво, превосходно! Ты просто бесподобен. Мальчик, который у меня был до тебя, корчил хитрую мину и всем своим видом говорил: «Сейчас вы увидите, как я здорово изображу дурака». Ты ничего не хочешь изобразить, остаешься самим собой, и твоя наивность восхитительна.

– Я просто не знаю, что мне делать. – Этим-то ты и хорош. Завтра или через несколько дней ты прекрасно будешь знать, что делать. Тогда тебе уже придется припоминать то замешательство, которое ты испытываешь теперь, и изображать то, чего ты больше не чувствуешь. Если ты сможешь по своему желанию принимать это выражение лица и эту позу, я предсказываю тебе большой успех. Кого ты изображаешь в моей комедии? Молодого крестьянина, который ничего в жизни не видел и нигде не бывал. Ты нанимаешься к обезьяне, и, оказывается, ты меньше знаешь и умеешь, чем она. Твоя роль заключается в том, что ты должен быть глупее Душки. Чтобы хорошо сыграть эту роль, тебе надо оставаться таким, каков ты сейчас.

«Слуга генерала Душки» была небольшая комедия, представление которой продолжалось не больше двадцати минут. Репетиция же наша длилась около трех часов, так как Виталис заставлял меня и собак по нескольку раз начинать все сначала. Я был крайне удивлен терпением и кротостью нашего хозяина. Виталис в продолжение всей длинной репетиции не только ни разу не вышел из себя, но даже ни разу не выругался.

– Начнем сначала, – строго говорил он, если то, что он требовал, не выполнялось. – Капи, это плохо! Душка, ты невнимателен, я на тебя рассержусь.

Это было все, и этого было достаточно.

– Ну, как ты думаешь, сможешь ты участвовать в представлении? – спросил он меня после окончания репетиции.

– Не знаю.

– Тебе не надоело?

– Нет, мне очень понравилось.

– Значит, все в порядке. У тебя есть смекалка, а что еще более ценно, ты внимателен. Если ты будешь и впредь внимателен и послушен, ты многого достигнешь. Посмотри на собак и сравни их с Душкой. У Душки больше ума и живости, но у него нет послушания. Он легко заучивает все, что ему показывают, но тотчас же все и забывает. К тому же он часто неохотно выполняет то, что от него требуют. Он с удовольствием бы не послушался и всегда любит делать наперекор. Таков его характер, и потому я на него не сержусь. Будь внимателен, мой мальчик, будь послушен. Исполняй добросовестно свои обязанности. В жизни это залог успеха!

Тогда я осмелился сказать ему, что во время репетиции меня сильно поразило его безграничное терпение.

В ответ он кротко улыбнулся:

– Очевидно, ты до сих пор жил среди людей, которые жестоко обращались с животными.

– Нет, матушка Барберен была очень ласкова с нашей коровой Рыжухой, заметил я.

– Из твоих слов видно, что матушка Барберен очень хорошая женщина. Она понимала, что грубостью от животных ничего не добьешься. Я многому научил своих животных только потому, что никогда не сердился на них. Если бы я стал их бить, они сделались бы пугливыми, а страх парализует ум. Кроме того, если бы я раздражался, то не был бы таким терпеливым, как сейчас, потому что, воспитывая других, воспитываешь самого себя. Мои собаки дали мне не меньше уроков, нежели я им. Я развил их ум, а они – мой характер.

Это показалось мне настолько странным, что я засмеялся.

– Тебе кажется смешным, что собака может чему-то научить человека? Тем не менее это так. Представь себе, что я, обучая Капи, начал бы злиться и раздражаться. Капи тоже бы стал злым и бешеным, то есть, подражая мне, он испортился бы. У сдержанного и ласкового хозяина собака всегда воспитанная и ласковая.

Мои новые друзья – собаки и обезьяна – привыкли к выступлениям перед зрителями и потому могли не бояться завтрашнего дня. Им предстояло делать то, что они проделывали уже много раз, тогда как я выступал впервые. Поэтому я сильно волновался, когда на следующий день утром мы шли на городскую площадь, где должно было состояться наше представление.

Виталис открывал шествие. Высоко подняв голову и выпрямив грудь, он играл на флейте, отбивая такт ногами. За ним бежал Капи, на спине которого с независимым видом сидел Душка, одетый в костюм английского генерала; на нем были сюртук и штаны красного цвета, обшитые золотым галуном, и шляпа, украшенная огромным пером. На расстоянии нескольких шагов от него бежали рядом Зербино и Дольче. Я шел позади всех. Таким образом наше шествие растянулось по улице.

Жители Юсселя подходили к дверям, чтобы посмотреть на нас; занавески во всех окнах быстро приподнимались. Ребятишки бежали за нами, удивленные горожане присоединялись к ним, и когда мы пришли на площадь, сзади и вокруг нас образовалась целая толпа. Мы очень быстро соорудили сцену. Обмотав веревкой четыре дерева, мы отгородили четырехугольник, в середине которого и поместились.

В первой части нашего представления мы показывали различные фокусы, проделываемые собаками. В чем они состояли, я бы не мог теперь сказать, так как был занят повторением своей роли и слишком взволнован предстоящим выступлением. Припоминаю только то, что Виталис сменил флейту на скрипку и на ней аккомпанировал собакам, наигрывая то танцы, то какие-то нежные, тихие мелодии. Толпа зрителей все увеличивалась, и я видел множество блестящих глаз, устремленных на меня.

Когда первая половина представления окончилась, Капи взял в зубы деревянную чашечку и, встав на задние лапки, начал обходить «почтенную публику». Если кто-нибудь не бросал в чашку монеты, Капи останавливался, относил чашку в сторону, а затем клал свои передние лапы на скупого зрителя и несколько раз ударял его лапой по карману. Тогда среди присутствующих раздавались крики, веселые замечания и насмешки:

– Хитрый пудель! Знает, у кого карманы полны.

– Ну-ка, раскошеливайся!

– Ни за что не даст!

– Не бойся, покроешь убыток из дядюшкиного наследства!

И монеты в конце концов все-таки сыпались в чашечку.

Виталис в это время молча следил глазами за сбором, наигрывая на скрипке веселые мелодии.

Скоро Капи вернулся к хозяину, гордо неся в зубах полную чашечку.

Настала пора мне и Душке появиться на сцене.

– Уважаемая публика, – обратился к зрителям Виталис, – продолжаем наше представление. Сейчас вы увидите интересную комедию под названием «Слуга генерала Душки». Я не такой человек, чтобы заранее хвалить свою пьесу и своих актеров. Скажу вам только одно: слушайте во все уши, раскрывайте пошире глаза, готовьте руки для аплодисментов.

То, что он называл «интересной комедией», в сущности являлось пантомимой.[5] Иначе и не могло быть по той простой причине, что два главных актера, Душка и Капи, совсем не умели говорить, а третий, то есть я, был не в состоянии вымолвить и двух слов. Но чтобы сделать игру актеров понятной, Виталис сопровождал пьесу объяснениями. Так, тихо наигрывая военный марш, он объявил о выходе английского генерала Душки, получившего чины и нажившего состояние во время войны с Индией. До сегодняшнего дня генерал Душка имел только одного слугу – Капи, но теперь он захотел иметь у себя в услужении человека. Животные слишком долго были рабами людей – отныне пусть будет наоборот В ожидании прихода слуги генерал прогуливался взад и вперед, куря сигару. Надо было видеть, как он пускал дым в лицо зрителям!

Но вот генерал потерял терпение, он начал гневно вращать глазами, кусать губы и топать ногой. В этот момент на сцене появился я в сопровождении Капи. Если бы я забыл о выходе, Капи напомнил бы мне о нем. Он протянул мне лапку и подвел меня к генералу. Генерал, увидев меня, огорченно всплеснул руками. Как! Это тот слуга, которого ему предлагают? Поглядев мне прямо в лицо, он обошел вокруг меня, пожимая плечами. Его мордочка была настолько забавна, что зрители разразились громким хохотом. Все поняли, что генерал счел меня сущим дураком, и таково же было впечатление зрителей.

5

Пантомима – представление, в котором действующие лица объясняются не словами, а жестами и мимикой.