Услышать тебя...

— Петька с первого этажа сказал, что Федотовы дав­но хотят собаку завести... Мы посадили щенка на ков­рик и позвонили к ним в квартиру, а сами убежали.

— И взяли... Федотовы?

— Пока у них, — отвечает сын. — Раздумают — мы отдадим Северенинским. Петька сказал, что они с ра­достью возьмут.

— Значит, скоро в каждой квартире будет по соба­ке? — смеется Сергей.

— Собака — друг человека, — с серьезным видом из­рекает Юра.

Пронзительный звонок прерывает их разговор. Сергей открывает дверь: на пороге Николай Бутрехин. Лицо сердитое, на пальце покачиваются ключи от машины.

— Ты мне наконец объяснишь, что тут происходит? — свирепо таращит он свои голубые глаза на Сергея. — Срываешься с места, бросаешь на дороге машину, куда-то удираешь от меня...

— Юра выиграл у Генки партию в шахматы, — сооб­щает Сергей.

— Поздравляю... — оторопело говорит Николай. — Но какого ты дьявола...

— Кстати, тебе щенка не надо? — перебивает Сер­гей. — Хороший такой, пушистый.,,

— На черта мне собака?

— Садись с нами обедать, — приглашает его Татьяна Андреевна. — Ты ведь любишь борщ?

— Борщ — это хорошо, — добреет Николай. — А вот собака мне совсем ни к чему.

— Слушай ты их! — смеется мать. — Дурака валяют.

8

Лодка сама по себе плыла по безмолвно­му ночному озеру. Сергей полулежал на широком носу и смотрел на звездное небо. На корме сидела Лиза и не­громко пела:

Клен ты мой опавший,

Клен обледенелый,

Что стоишь, нагнувшись,

Под метелью белой...

Голос у Лизы немного низкий, но задушевный. Сергей с удовольствием слушал ее. Когда она умолкла, он по­просил, чтобы еще спела.

— Что же тебе спеть, Сереженька? — спросила она. — Веселое или грустное?

Лицо ее белело в густом бархатном сумраке. На пле­чи наброшен ватник. Пришла осень, и вечера на озере стали прохладные.

— Мне нравится, как ты поешь, — сказал Сергей. Она улыбнулась и запела.

На озере тихо-тихо. Не слышно обычных всплесков крупной рыбы, ветер не шуршит в порыжевших камы­шах, не кричат ночные птицы.

На один лишь день вырвался сюда из города Сергей. Завтра утром он должен быть на работе. Потянуло его на Большой Иван попрощаться с ним до следующей вес­ны. Полдня он один бродил по сосновому бору, набрал полную корзинку подберезовиков, боровиков и даже с десяток рыжиков наковырял на травянистой опушке.

На вечернюю зорьку поехал рыбачить вместе с Ли­зой, на ее старенькой плоскодонке. Клев был хороший — за каких-то полтора часа натягали десятка три крупных окуней, — а потом как обрезало.

— Скучаю я в городе, — сказал Сергей. — Пока рабо­та — ничего, а вечерами зеленая тоска... Хорошо, что еще сюда есть возможность вырваться. — Он уселся на скамью и вставил весла в уключины. — Ей-богу, моя бы воля, остался бы я тут...

— Так бобылем бы и жил?

— А что делать? В Америке есть такая контора: при­ходишь и говоришь, какая тебе невеста нужна. Хочешь толстую, хочешь тонкую. С синими глазами или с чер­ными. Любую в два счета подберут. Даже машина такая есть. Заложил в нее карточку, и через минуту ответ. 

— Наверное, скучно так невесту выбирать?

— Скучно, — улыбнулся Сергей. — Уж лучше сидеть у моря и ждать погоды...

— Найдешь ты свою судьбу, а нет — она тебя сама сыщет, — сказала Лиза. — Негоже мужику быть одному!

— А женщине?

— Бабы, они ко всему привычные... Вспомни войну! Выдюжили. И без мужиков все сами делали. Да и после войны. А сколько осталось вдов-вековух? Живут и не жалуются, будто так и надо.

— Вон какая ты!

— Какая?

— Мудрая.

Лиза рассмеялась.

— Что ты, Сереженька! Была бы мудрая, не кукова­ла бы одна-одинешенька на хуторе с дочкой... Не бывает мудрых баб, все больше глупые. Недаром же говорят: волос у бабы длинный, а ум короткий...

Сергей все еще держал весла на весу. Казалось, опусти их в воду — все озеро треснет и со звоном разобьется, как гигантское зеркало.

— Мне вот казалось, что после того, что произошло... Ну, с женой развелся, а та, которую полюбил, уехала с другим, так я думал, что вовек больше ни на одну не посмотрю...

— Я это сразу почувствовала... Хотела пожалеть тебя, да ты мужик сильный, сам со своей бедой спра­вился.

— Древние греки говорили: всякая женщина — зло; но дважды бывает хорошей — или на ложе любви, или на смертном одре, — мрачновато заметил Сергей.

— Дураки твои древние греки, — добродушно отве­тила Лиза. — Опять тебя какая-нибудь обидела?

— А может, я ее чем обидел? — задумчиво сказал Сергей.

— Кто же она такая, что гвоздем засела в твоем сердце? Тревожит тебя, мучает, а, поди, и сама об этом не догадывается?

— Может, ты, — сказал он и с вызовом посмотрел ей в глаза.

— Не хитри — не умеешь, — серьезно сказала она.— Другая у тебя в сердце, а не хочешь признаться, потому что веру в себя потерял. 

— Возможно, ты и права, — сказал Сергей и с си­лой, будто в живую упругую плоть, вонзил две железные лопасти в глянцевую воду. — Я ведь говорю, ты мудрая!

— Что же не привез сюда ту девушку, что летом при­езжала к тебе? — после долгой паузы спросила Лиза.

— Ко мне? — удивился Сергей.

— Тоненькая, как березка... И красивая. На такой тебе надо жениться, Сережа.

— Мать говорит, надо жениться... И ты тоже. Не­ужели люди женятся лишь потому, что надо?

— Не знаю, — вздохнула Лиза.

— И я не знаю, — сказал Сергей, а потом, помолчав, с интересом посмотрел на Лизу. — Ты будто цыганка, по лицу умеешь угадывать, что у человека на душе...

 — Умею, — просто сказала она. — А потом, на твоем лице все написано... Любишь ты ее, да, говорю, боишься сам себя. Не веришь, что можешь полюбить. И не веришь женщинам. В любовь женщины не веришь, а это беда. Ведь это несчастье, не верить-то! Это себя обкрадывать, Сережа.

— Я верил... — сказал он.

— А теперь не веришь? Умный стал... А кто знает, что это любовь? Налетит, вспыхнет, закружит, а потом и погаснет. Значит, такая скоротечная любовь, как след звезды на небе. А все ж не обман. Кто виноват, что она сгорела дотла, один пепел остался? Никогда не вини других, может статься, сам и виноват, что любовь-то про­шла... У нее раньше, чем у тебя. Бывает ведь и наобо­рот? 

— Это ты про кого? — спросил он.

— Любит она тебя, Сережа, — убежденно сказала Лиза. — И не будь дураком, не отказывайся от своего счастья!

— Плохая ты цыганка, — усмехнулся он. — Любит — не любит! Сбежала она от меня! Аж на край света. В Ка­захстан, на целину. И ни одного письма! Какая же это любовь?

— А я говорю, это и есть любовь, — сказала Лиза.

«А что, если и впрямь махнуть на целину? — подумал Сергей. — Взять за руку и увести с собой... Только пой­дет ли она еще? Эта девчонка с характером, да с каким!»

Не затем она сбежала, чтобы он, Сергей, ее разыски­вал. Но что ее заставило поступить так, он не мог по­нять. Хотя уже второй месяц ломал над этим голову.

Здесь институт, интересная работа... Все бросить и умо­тать к черту на кулички! И за какие-то три-четыре дня! Как раз накануне его возвращения в редакцию. И хотя бы одно письмо. Хорошо, пусть не ему — Вале Молчано­вой. Ведь она у нее работала в отделе...

О том, что Наташа на целине, Сергей узнал от Дадонова, который подписывал ей характеристику. Сергей побежал в горком комсомола, но там сообщили, что пу­тевка выдана в Целиноградскую область, а куда именно направили Наташу, они не знают. В Казахстане десятки тысяч комсомольцев со всей страны... Поезжай, ищи ее в Целиноградской области, которая по своей площади больше такой страны, как Франция...

— Вернется она, Сережа, — участливо сказала Лиза, которая и впрямь, как цыганка, читала его мысли. — Для настоящей любви разлука не помеха, а если это блажь —

. значит, только к лучшему...

— Жди, и я вернусь... — с горечью сказал он. — А если я не хочу больше ждать?

— Оттого и все наши несчастья,— ответила она.— Никто ждать не хочет и не умеет... Раз хватаешь горя­чий блин со сковороды — не жалуйся, что руку обжег...