Записки коменданта Кремля

Ориентация «Национального центра» была чисто союзнической, и связи с представителями Англии, Франции и других держав Антанты поддерживались самые тесные. Ее руководители постоянно встречались с Полем Дьюксом, крупным английским разведчиком, поспешившим удрать из России, как только заговор был раскрыт.

В октябре 1918 года в Яссах даже состоялось специальное совещание представителей Антанты с уполномоченными «Национального центра».

Своей задачей «Национальный центр» ставил свержение Советской власти и установление личной диктатуры, с последующим созывом Учредительного собрания.

Вот что я узнал в тот вечер и в последующие дни от Варлама Александровича Аванесова и других руководящих работников ВЧК о контрреволюционной организации, именовавшейся «Национальным центром». Как рассказал Аванесов, «Национальный центр» был причастен к организации контрреволюционных мятежей в Ярославле, Муроме, Вологде и к целому ряду других контрреволюционных заговоров, раскрытых в 1918 – первой половине 1919 года. Однако бдительность советских людей, дружно разоблачавших преступную деятельность заговорщиков, сплоченность рабочих и крестьян вокруг Советской власти да неусыпная энергия славных чекистов неизменно срывали вражеские замыслы «Национального центра», связанных с ним контрреволюционных организаций и их англо-франко-амернканских покровителей.

Серьезный удар по «Национальному центру» нанесла перерегистрация офицеров, проводившаяся в Москве в июле – августе 1918 года, во время которой полностью был ликвидирован «Союз защиты Родины и свободы». Новым ударом была ликвидация заговора Локкарта и ряда других контрреволюционных заговоров помельче, однако «Национальный центр» тогда раскрыт еще не был. Сейчас с арестом Штейнингера, Щепкина, вслед за ними Алферова, генерала Махов а и других в руках ЧК наконец оказались данные и о самом «Национальном центре» в целом. Но даже теперь из-за уверток и запирательств схваченных с поличным главарей «Национального центра» не вся организация была раскрыта, многое предстояло еще выяснить. В частности, было ясно, что «Национальный центр» располагает в Москве какой-то военной силой, опираясь на которую он намеревался поднять вооруженный мятеж, приурочив его к наступлению Деникина на Москву. Но какой? Где? Это пока еще не установили.

Совершенно очевидным было и то, что заговорщики располагают широкими связями среди бывших царских офицеров, пошедших на службу в Красную Армию в качестве военных специалистов. Обо всем этом свидетельствовали изъятые у Щепкина документы: его переписка с главарями «Национального центра», находящимися в штабе Деникина, в которой прямо указывалось на подготовку выступления, оперативные сводки и планы советского командования. И опять конкретных данных было очень мало.

Совершенно неизвестен состав контрреволюционной военной организации, связанной с «Национальным центром». Никаких списков у Щепкина не нашли, а называть своих сообщников он не намеревался, заявляя, что он больше никого не знает. Военная организация оставалась нераскрытой, продолжала вынашивать свои преступные замыслы. Поэтому и предупреждал меня Аванесов о необходимости усилить охрану Кремля, повысить бдительность часовых.

После нашего разговора прошло несколько дней. Я сделал все, что было необходимо, но чувство тревоги не проходило. Плохо, когда знаешь, что рядом притаился свирепый, коварный враг, готовый вот-вот всадить нож в спину революции, а кто он и где – попробуй догадайся.

Числа 10–12 сентября я засиделся в комендатуре далеко за полночь. Еще и еще раз проверял себя: все ли сделано, все ли необходимые меры приняты для обороны Кремля на случай внезапного нападения? Как будто все было в порядке. Ночью в любой момент можно поднять гарнизон Кремля по тревоге, и через считанные секунды Кремль будет готов к отражению любого удара. А днем? Днем – хуже. Курсанты на учениях: кто на плацу, на строевых занятиях, кто в Тайницком саду, а кто и вне Кремля, на стрельбище. Днем сразу гарнизон не соберешь, это ясно. А вдруг нападение готовится именно днем? Весьма вероятно. Может, у этого самого «Национального центра» и в Кремле, среди военспецов – преподавателей курсов, есть свои люди, которые информировали заговорщиков, что днем на Кремль нападать сподручнее. Все может быть! Надо, пожалуй, отменить на время всякие учения, связанные с выводом курсантов из Кремля.

Сказано – сделано. Я решил назавтра же отдать нужное распоряжение. Надо только предварительно посоветоваться с Варламом Александровичем… Глянул на часы: четвертый час ночи. Пожалуй, Варлам Александрович уже ушел домой, поздно. Впрочем, может, и не ушел? Попробуем.

Я снял трубку и попросил соединить меня с Аванесовым.

– Аванесова? Соединяю, – послышался бодрый голос дежурного Верхнего коммутатора.

Варлам Александрович был у себя.

– Павел Дмитриевич? Хорошо, что позвонил. Я как раз вернулся с Лубянки и собирался сам тебе звонить. Есть серьезные новости, зайди. Кстати, тебе будет одно поручение.

Через несколько минут я был уже в кабинете Аванесова. Варлам Александрович, дымя, как всегда, папиросой, пристально рассматривал какие-то бумаги. Увидев меня, он устало откинулся на спинку кресла и привычным жестом поправил пенсне. Вид у него был до крайности утомленный, но голос звучал бодро, энергично:

– Ну-с, Павел Дмитриевич, новости серьезные. Кажется, мы таки нащупали военную организацию «Национального центра». И знаешь, где? В школе маскировки.

– У Сучковых?..

– Да, да, не удивляйся. Именно у Сучковых, в школе военной маскировки.

Школу военной маскировки я знал превосходно. Помещалась она в Кунцево, по соседству с дачей, на которой жил прошлым летом Яков Михайлович с семьей, куда часто ездили Аванесов, Ярославский, другие товарищи.

Инициаторами создания школы были офицеры военного времени братья Сучковы, незаурядные специалисты в области военной маскировки. Казались они людьми вполне лояльными, советскими, подлинными энтузиастами своего дела. Один из них – начальник школы – даже был принят в прошлом году в партию. Братья Сучковы при жизни Якова Михайловича неоднократно бывали у него на даче, ходили они иногда и в Кремль, и с обоими я был знаком.

Остроумные, порой дерзкие и почти всегда полезные и дельные проекты Сучковых нередко увлекали Николая Ильича, и Подвойский охотно помогал школе.

Неужели же эти самые Сучковы оказались такими негодяями, впутались в белогвардейский заговор? А комиссар школы, тот что же? Просто шляпа! Уж он-то обязан был заметить, выяснить, разобраться. Впрочем, комиссар этот производил впечатление человека, весьма легкомысленного. У него был роман с сотрудницей Управления делами Совнаркома Озеревской, интересной женщиной лет двадцати восьми – тридцати.

Озеревская жила в Кремле. Муж ее, военный работник, постоянно бывал в разъездах, и Озеревская частенько в его отсутствие обращалась ко мне с просьбой выдать пропуск в Кремль ее знакомому – это как раз и был комиссар школы военной маскировки.

Между тем Варлам Александрович подробно рассказал мне о событиях минувшего дня.

Дело, оказывается, обстояло так. В это утро в Кунцево, в школу военной маскировки, поехала пожилая женщина – инструктор Московского комитета партии – с целью ознакомиться с постановкой партийной работы. Была она там впервые, никого, кроме комиссара, в школе не знала, и ее никто из сотрудников школы и курсантов не знал.

Когда она приехала, комиссара на месте не оказалось, он куда-то ненадолго вышел. Она решила подождать, так как не хотела начинать работу, не побеседовав с комиссаром школы. Ждать пришлось в пустом, полутемном коридоре. От нечего делать она начала читать вывешенные на доске объявлений приказы и распоряжения по школе, с трудом разбирая расплывавшиеся в полумраке строки.

Возле того места, где она стояла, коридор под прямым углом поворачивал вправо, и видеть, что делалось за углом, она не могла, но слышала все. В то же время и ее из-за угла не было видно.