Страница 144 из 170
Ждали Анну.
Вспоминали блестящие победы в Шаоя, весёлую, рискованную и прекрасную жизнь, уважение к себе и прочие славные вещи. Отрабатывали боевую технику в спаррингах. Надеялись на лучшее.
А прибыл Нуллу. Вместо весёлой жизни принялся резко закручивать гайки. Вместо мяса в похлёбке волки получили куски гниющего мяса на лагерной ограде - Третий Львёнок сходу обвинил четверых младших командиров в государственной измене. Весь лагерь понял: по доносам каких-то грязных людишек. Чангранские волки смотрели на местных свысока: комнатные псы Львёнка Нуллу радовались возможности гавкать на ветеранов, участвовавших в нескольких кампаниях. Перспектива войны на севере в таком свете радовала солдат гораздо меньше, чем могла бы.
Шуху не радовался в особенности. Он злостно нарушал устав с попущения Анну - и об этом все знали. Настроение у него по этому поводу было самое мрачное; он ждал, стукнут его солдаты Львёнку Нуллу или посовестятся.
В комнате Шуху жила его рабыня, личный боевой трофей, немая девка-шаоя, которую он звал Чикру - на диалекте жителей Урахны это словечко означало солдатский сухарь. Уставно личные трофеи принадлежали Прайду, Чикру надо было отослать в барак для рабынь, нечто вроде борделя для солдат, но Шуху нарушил правила. Что-то, неведомое окружающим, связывало его с Чикру, высокой, хмурой, плотной, сильной девицей, остриженной, как лянчинский солдат, понимавшей его, как понимают умные псы - со одного взгляда и жеста.
Хенту знал, что Чикру родила Шуху ребёнка - и что это было известно и Анну-Львёнку. Анну даже позволил Шуху покинуть лагерь на две недели, чтобы отвезти малыша в Урахну, где жил его отец и младшие братья. Пожилой Наставник, относившийся к людям Анну с отеческой снисходительностью, тоже закрыл глаза на это безобразие - но теперь Наставника взяли в оборот столичные Наимудрейшие. Он мог сболтнуть лишнее просто для того, чтобы избавиться от давления - и тогда Шуху и его пассии-еретичке при нынешних порядках грозила даже не ограда, а костёр или сдирание кожи живьём.
Неизвестно, что понимала немая, но она уж точно не была дурой. Сопровождать Шуху в походе под командованием Анну-Львёнка Чикру могла бы, но под командованием Львёнка Нуллу об этом нельзя было и думать. Чикру приходилось отправить к рабыням Прайда, в обоз - опустить с положения ординарца, настоящей боевой подруги, до положения общей девки, затравленной скотины. Видимо, она чуяла что-то подобное, потому что сидела на земляном полу у ног Шуху, играя ножом - втыкала его в пол с ладони, с плеча, с поворотом, то и дело начиная задумчиво разглядывать лезвие влажными глазами.
Кроме Хенту и Винору, в комнате Шуху сидели ещё двое младших командиров, его соседей по бараку. Горел фитилёк в глиняной светильне с деревянным маслом, волки сумерничали, пили терпкое и сладкое данхоретское вино, купленное на остаток денег Анну-Львёнка, и беседовали.
Вино как-то не веселило. Все были злы, всем хотелось на войну или домой - совсем домой, провались он к гуо в логово, этот статус. Всем до смерти надоели сверчки в похлёбке, замученные больные девки, безденежье и скука, да и крутиться ради лишнего куска у породистых волков не было привычки.
Пришлось.
В это дурное и мутное время трофейных чудесных верблюдов из Шаоя сменяли на других, поплоше, чтобы проесть и пропить разницу - потом повторили процесс дважды и трижды; у Дариту и Нельгу верблюды за это время вообще сошли на нет. В верблюжьем загоне, где содержались верблюды Прайда, натурально, остались несчастные твари, старые, запалённые, страдающие кашлем и чесоткой - пришлось идти в город, чтобы выбить верблюдов из плебса. В городе выяснилось, что не одни они такие ушлые: в верблюжьих рядах волки выдержали целую баталию. Солдаты, которые тоже продали или обменяли верблюдов, подставив себя под возможную казнь за отсутствие боеспособности, и бесстыжие торгаши, которым было плевать на любые дела Прайда да и вообще на всё плевать, кроме барышей, сцепились за эту несчастную скотину, как за святую истину. В результате верблюдов добыли, конечно, но кто-то схватился за меч, а кто-то начал стрелять... а торгаши - сволочи, конечно, но, как-никак, братья по вере... Недобро вышло.
А Нуллу-Львёнок, весь золочёный и шёлковый, расфуфыренный и надменный, как индюк сунрашмийской породы, только сизой сопли под носом не хватает, вместо того, чтобы сказать терпеливым солдатам доброе слово, сходу обвинил их в государственной измене. В котёл перед дорогой волкам из простых лишнего козьего ребра не кинули, зато не забыли натыкать людей носом во всё, что воняет. Чему бы радоваться-то?
На этом фоне вдохновенный рассказ чуть подвыпившего Хенту об отряде Анну-Львёнка, о девочках-пленных с севера, об истинном братстве, как в армии Линору-Завоевателя, произвёл такое сильное впечатление, что волки сжимали кулаки. Любой боец хочет, чтобы ему доверяли - а ещё уверенности, что свои не бросят. Анну-Львёнок обещал такую уверенность высшего порядка. Дариту прослезился. Шуху переглянулся со своей еретичкой. Винору пил и кивал: "Ради какого же демонова рога такого человека, как Анну-Львёнок, обвиняют в грязных делах?! Подлости, просто обычные подлости... всякий норовит наверх по чужим головам вскарабкаться..."
Хенту, так и не сумевший расслабиться после дикой спешки, загнанной лошади и умотанного до желания прилечь верблюда, чувствовал себя несколько более пьяным, чем ему хотелось бы - но тёплый туман опьянения не мешал трезвым и тяжёлым мыслям. Когда он уезжал, положение в лагере было ещё далеко не таким унылым - сейчас волки еле держали в себе раздражение, почти злобу - и, тем не менее, Хенту не осмеливался заговорить о том, что поручил ему Анну-Львёнок.
Даже Винору, даже Шуху - не посмели бы увести армию прямо накануне военных действий. Да и не вышло бы просто "увести" - Нуллу-Львёнок не дал бы. Значит, пришлось бы убивать? Братьев из Прайда? Львёнка Льва? Он - ничтожество, расфранченное ничтожество - но на нём осиянная благодать Прайда, он сын Льва Львов... Конечно, Анну сопровождает двух Львят Льва - но и Нуллу, каков бы он ни был... да ещё с приказом Льва Львов. Государственная измена?
Да и кто посмел бы прослыть убийцей Львёнка?
Вот тут-то и заявилась в барак компания столичных волков - или комнатных псов, откормленных во Дворце Прайда. Ах, как им тут казалось темно и грязно - после чангранских розовых покоев! Пока они фыркали в узеньком коридорчике, из которого несколько дверей вели в комнаты, пока пинали горшки, сёдла и чей-то сундук, некстати оказавшийся у важных особ под ногами, Шуху и Винору сунули бурдюки с остатками вина и грязные чашки под подушки - но Чикру было некуда спрятать. И Шуху окаменел лицом, а Хенту понял, что сейчас и произойдёт то, ради чего он приехал.
Или совершить, или умереть.
Как они ввалились в жалкую комнатушку - четверо - морща носы, с ладонями на эфесах - и с места в карьер кинулись в атаку!
- Ты! Это ты, что ли, младший командир?! Вы тут что, пили - перед походом?!
- Что это за гнильё? Зажгите ещё светильни, темно, как в кишках у дракона...
- О-о... У вас тут шлюха? Неплохо развлекаетесь...
- А ну-ка выйдем на воздух! Пусть Львёнок Льва на вас посмотрит, вояки...
У одного из них хватило ума протянуть руку, чтобы схватить Чикру за шиворот - но она шарахнулась и ударила его по пальцам. А столичный франт увидал нож в её руке.
- Смотрите, братья - у них шлюха вооружена! - и потянул из ножен меч.
- Не трогай её, брат, - тихо попросил Шуху. - Она - немая. И вообще...
Чангранцы расхохотались.
- Да хоть слепая, мне-то какая разница! - бросил франт, смеясь. - Она же шаоя, да? Еретичек защищаешь, да? Строптивых, с ножом? Э, да у вас тут просто шайка какая-то, а не волчье братство!
- Слушай, брат, - вступился Нельгу, - да что, завтра выступаем в поход, завтра всё будет не так... Брось эту ерунду, брат - подумаешь, кто-то трогал женщину...
- Львёнок Льва ещё разберётся, с кем пойдёт в бой, а с кем - нет, - презрительно выдал товарищ франта, кривя губы. - И мы разберёмся. Вот ты... с чего это у тебя тут женщина перед самым походом, да ещё и на волков ножом замахивается? А?