Страница 4 из 31
– Ничего страшного. Готов спорить, это Альфред, Фредо!
– Фредо?
– Ну, любитель "гордецов".
– Не знаю его имени.
Что ж... Диск закончился, и она отошла. Тем хуже для барменши. Затем при помощи какого-то зеваки найдя туалет, я направился туда. Он находился в начале коридора, между крошечным чуланом и единственной телефонной кабинкой. Я зашел в нее, закрыл дверь, отрезав себя от музыки. Как только я выпустил ручку, музыка взяла реванш, резко ударив по моим барабанным перепонкам, не ожидавшим такого "нападения". Дверь прилегала неплотно, и чтобы звонить спокойно без несвоевременного музыкального сопровождения, надо было придерживать ее. Удовлетворенный результатом своего эксперимента, я вышел из кабинки. Из коридора, загромождая его своей могучей фигурой, на мои действия смотрел патрон.
– Чего-то ищете? – спросил он усталым бесцветным голосом.
Сказать, что уже нашел? Я пожал плечами:
– Ничего. Спасибо.
Я вернулся в кабачок, выпил свой грог, расплатился и, вежливо распрощавшись с компанией, небрежно вскинув палец к полям шляпы, направился к выходу, сопровождаемый взглядами четырех пар глаз. Кто-то сказал вслед:
– Он, верно, и есть...
Снаружи еще шел дождь, но слабее. Не торопясь, я снова пошел в направлении улицы Фран-Буржуа. Там полновластно царили тишина и спокойствие. Никакого подозрительного столпотворения не замечалось перед зданием, где одна из квартир скоро станет вакантной. Я купил вечернюю газету у охрипшего газетчика и пристроился с ней в ближайшем бистро, заполненном симпатичной публикой, среди которой и затерялся. Разговоры вертелись вокруг самых разных тем, всех, кроме убийства. Два-три раза мне послышался характерный сигнал полицейской машины, но, видимо, это у меня в голове шумело... Сильно шумело. К тому же, префект полиции запретил пользоваться сигналом. Впрочем, в какой-то момент я оказался не единственным, кто различил зарождающийся вдалеке и нараставший, по мере приближения, звук сирены. Пожарные? Пожарные имели право пользоваться предупредительным сигналом.
– Где-то пожар, – отметил мальчишка, рассмеявшись собственным словам.
– Ага, или потоп, – ответил его приятель.
– Или какой-нибудь тип угорел.
Машина пожарных проехала по соседней улице, по-прежнему сигналя, и скрылась в ночи. Я расплатился и прошел к телефону. Тэмпль, 12-12. Я дважды набирал номер, с интервалом в несколько минут. Мне казалось, что я слышу, как звонок гремит в темноте, тяжесть которой я словно ощущал на моих плечах. Никакие густые усы со шляпой над ними не сняли трубку, чтобы мне ответить.
Я вернулся домой и лег спать без ужина, больной, как тысяча собак.
Глава третья
Лжец
Проснулся я на следующий день около полудня.
Дождь прекратился. Барометр показывал ясную погоду. Мое настроение тоже улучшилось. Не считая головной боли, я чувствовал себя много лучше, чем накануне в это же время. Мое состояние увеличилось на пятьдесят тысяч франков, а состояние финансов влияет на состояние духа и тела. Однако, я все же был здорово разбит. Удар по голове не прошел даром.
Из постели я позвонил Элен узнать, что новенького в агентстве. Ничего. Я сказал секретарю, что опасаюсь, будто подхватил грипп, и что она вряд ли увидит меня в этот день. Куколка ответила, что как-нибудь примирится с этим.
Покончив с делами, я оделся и вышел позавтракать. Я скупил утренние выпуски всех ежедневных газет, еще имевшиеся в продаже. Писали обо всем – от ООН до НАТО, в Бельвиле обманутый муж убил жену, чтобы отомстить за поруганную честь ("предлог", сказал бы Феликс Фенеон), из троих осужденных, недавно сбежавших из тюрьмы, двоих поймала служба исправительных учреждений, а третий, Роже Латюи, прозванный, лучше не спрашивайте, почему, Жеманницей, оставался в бегах; Мерлин Монро и Джина Лоллобриджида собирались сниматься вместе в фильме под названием "Орел и Решка". Должно быть, враки. Но напрасно я читал все подряд, нигде не упоминалось о случае с Кабиролем. Первые вечерние выпуски также молчали об этом. Если никто не решится сообщить полиции о смерти ростовщика, у того будет шанс спокойно сгнить у себя на третьем этаже и заразить чумой весь квартал. Неприятная перспектива, от размышлений о которой меня оторвало лишь чтение 13-часового выпуска "Крепюскюль".
Статья моего старого приятеля Марка Кове называлась:
"Ростовщик убит вчера у себя дома в районе Марэ".
В статье говорилось:
"Убийство, обнаруженное слишком поздно, чтобы мы могли рассказать о нем в наших предыдущих выпусках, взволновало – хотя должны признать, не огорчило – спокойный район Марэ. Жертва – некий Жюль Кабироль, среди своих безденежных клиентов больше известный под кличкой папаши Самюэля, был ростовщиком на улице Фран-Буржуа. Его убили ударом принадлежавшего ему ножа для разрезания бумаг, если судить по данным первоначальной медицинской экспертизы, вероятнее всего вчера днем или в начале вечера. Обнаружил драму, придя к ростовщику заложить какую-то вещь, сегодня поздним утром студент господин Морис Баду, сын известного промышленника, живущего на улице Тэмпль. Он тут же извес-тил полицию. Расследование поручено дивизионному комиссару Флоримону Фару из Центрального следственного отдела. Дело оказалось непростым, так как у Жюля Кабироля имелось больше врагов, чем друзей. Тот факт, что ни в сейфе, ни в бумажнике, ни в ящиках стола не обнаружено даже незначительных денежных сумм, заставляет предполагать убийство с целью грабежа, но нельзя исключить и месть, так как более чем сомнительная профессия Самюэля Кабироля подвергала его постоянной опасности. Расследование, которое еще только в самом начале, пока не дало значительных результатов. Тем не менее, следователь нам сообщил, что на месте преступления обнаружено множество отпечатков пальцев, из которых некоторые весьма любопытны. Ручка орудия убийства тщательно протерта... "
Эти любопытные отпечатки мне не понравились.
Я сложил газету, вернулся домой и с трубкой в зубах сел дежурить у телефона. Если он зазвонит, это менее опасно, чем если постучат в дверь. Через час у меня закололо в руках, ногах и даже в челюсти. Телефон не зазвонил, и никто не постучал в дверь, что, впрочем, ничего не значило. Я потянулся, достал из кармана позаимствованные у Кабироля деньги и осмотрел их. Сомнения не было, они производили столь же грязное впечатление, как и их законный хозяин, и я плохо представлял, как объясню Фару происхождение этих потрепанных бумажек. Особенно, если для подкрепления нашей беседы он будет располагать некоторыми из "любопытных отпечатков", снятых на улице Фран-Буржуа. Мне казалось, я принял некоторые меры предосторожности, но всегда можно что-то позабыть. Моя защита была готова, но, чтобы она оказалась более или менее эффективной, я нуждался в менее подозрительных купюрах. Сняв трубку, я набрал номер телефона одного врача, друга, живущего в богатом районе, занимать у которого я не стал бы ни за что на свете, разве что в исключительных обстоятельствах. Сейчас у меня были как раз исключительные обстоятельства.
– Алло. Нестор Бурма.
– Здравствуйте, мой дорогой, – теплым сердечным тоном сказал доктор. – Как себя чувствуете?
– Очень хорошо, вынужден вас огорчить. Вот только с финансами неважно.
– В самом деле?
– Именно. Но это временно. На следующей неделе я жду поступлений. Но до того времени будет туговато. Так что, я извиняюсь, но... не могли бы вы мне одолжить?
– Охотно. Сколько вам нужно?
– Чтобы дожить до конца недели.
– А точнее?
– Скажем, тысяч пятьдесят.
– Чтобы дожить до конца недели?
– Да.
– Дорогой мой, вы похоже, живете на широкую ногу!
– Послушайте, – рассмеялся я, – быть на мели – уже само по себе неприятно, а если вдобавок приходится считать каждое су.
Врач воскликнул:
– Очень забавно!
– Мысль не моя. Ее я тоже позаимствовал.