Страница 9 из 26
Для того чтобы добраться до гостиницы, нужно было перейти через одну из самых известных мировых достопримечательностей – огромную площадь, которую с трех сторон обступали величественные здания с аркадами. На широкой ее оконечности возвышалась красная кирпичная башня с часами, а за ней – знаменитый собор с белыми куполами и роскошным фасадом, великолепное сочетание – как его часто описывали – стилей многовековой цивилизации. Сосредоточенные на двух длинных сторонах площади, словно разделенные брусчаткой противостоящие армии, стояли друг перед другом плотные ряды стульев и круглых столиков, принадлежащих издавна существующим кафе. Расположившиеся по соседству оркестры под управлением дирижеров в смокингах, не замечая утренней жары, исполняли одновременно марши и романтические произведения, вальсы и отрывки из популярных опер с громоподобными кульминациями. Повсюду толклись, расхаживали с важным видом и гадили голуби, а оркестр у каждого кафе умолкал в нерешительности после восторженных, но жидких аплодисментов посетителей. Туристы либо сновали группами по залитому ярким солнцем открытому пространству, либо отделялись поодиночке от общей массы и исчезали среди черно-белого переплетения света и тени, за изящными колоннами аркад. Большинство мужчин имели при себе фотоаппараты.
Колин и Мэри с трудом сошли с судна и теперь, еще не перейдя площадь, стояли в укорачивающейся тени башни с часами. Мэри несколько раз глубоко вздохнула и предположила, что здесь найдется глоток воды. Стараясь не отставать друг от друга, они начали обходить площадь по краю, но свободных столиков не было, не было даже свободных стульев, и стало очевидно, что большинство людей, движущихся взад и вперед по площади, ищут место, где можно присесть, и что те, кто удаляется в лабиринт узких улочек, поступают так от досады.
Наконец, лишь постояв несколько минут возле столика пожилых супругов, которые ерзали на стульях, размахивая своим счетом, они смогли сесть, и тут выяснилось, что столик находится на дальнем фланге территории их официанта и что многие другие посетители, вытягивающие шеи и неслышно щелкающие пальцами, будут удостоены внимания раньше их. Мэри уставилась на Колина, прищурив воспаленные глаза, и что-то пробормотала, с трудом шевеля потрескавшимися, начинающими распухать губами; и когда он в шутку предложил ей помои из стоящей перед ним маленькой кофейной чашечки, она закрыла лицо руками.
Колин, обходя столики, поспешно направился к аркаде. Но группа официантов, которая прохлаждалась в глубокой тени у входа в бар, с криками прогнала его прочь. «Нет воды», – сказал один и показал на яркое, светлое море выгодных клиентов, окаймленных темными изгибами арок. Вернувшись за столик, Колин взял Мэри за руку. Они сидели приблизительно на равном расстоянии от двух оркестров, и хотя музыка звучала не очень громко, диссонансы и несовместимые ритмы затрудняли принятие решения.
– Думаю, сейчас что-нибудь принесут, – смущенно сказал Колин.
Они разняли руки и откинулись на спинки стульев. Колин проследил за пристальным взглядом Мэри и увидел неподалеку семейство, чей самый маленький ребенок, поддерживаемый отцом и покачиваясь, стоял на столике среди пепельниц и пустых чашек. На нем были белая широкополая шляпа от солнца, кофточка в зеленую и белую полоску, широкие штанишки, украшенные розовыми кружевами и белой лентой, короткие желтые носки и ярко-красные кожаные ботиночки. Губ не было видно из-за крепко прижатого к ним маленького кругляша соски-пустышки, отчего на лице застыло уморительное изумленное выражение. Слюна из уголка рта тонкой, как след улитки, струйкой стекала на подбородок в впадинку под нижней губой и образовывала блестящую капельку. Ручонки малыша то сжимались в кулачки, то разжимались, голова комично покачивалась, слабые пухлые ножки изогнулись колесом по обе стороны большого, неприлично выпирающего подгузника. Взгляд круглых, ясных глаз быстро скользнул по залитой солнцем площади и, казалось, с удивлением и гневом был теперь устремлен на крыши собора, где, как было однажды написано, гребни сводов, словно в экстазе, бросаются в мраморную пену и вздымаются высоко в голубое небо в сверкающих кольцах застывших в камне брызг – как будто буруны были скованы морозом на берегу, прежде чем утихло волнение. Малыш издал тонкий, гортанный звук, и его ручонки дернулись в сторону здания.
По направлению к ним, лавируя между столиками, мчался официант с подносом, уставленным пустыми бутылками, и Колин на всякий случай поднял руку, но не успел он ею помахать, как тот, промчавшись мимо, отбежал на несколько футов от них. Семейство собиралось уходить, и младенца передавали с рук на руки, пока он не добрался до матери, которая вытерла ему губы тыльной стороной ладони, осторожно положила его на спину в отделанную металлом коляску и принялась с усилием, рывками, затягивать у него на руках и груди кожаные ремни с множеством пряжек. Когда малыша увозили, он откинулся на подушечку и устремил свой разъяренный взгляд в небеса.
– Интересно, – сказала Мэри, провожая взглядом коляску, – как там дети?
Двое детей Мэри гостили у своего отца, который жил в сельской коммуне. Все три открытки, написанные Мэри в первый день детям, по-прежнему лежали на ночном столике в гостиничном номере. Мэри даже не наклеила на них марки.
– Думаю, отлично, разве что скучают по футболу, сосискам, комиксам и шипучке, – сказал Колин.
На мгновение толпа прижала к их столику двух мужчин, которые, держась за руки, искали свободные места.
– Все эти горы и огромные открытые пространства, – сказала Мэри. – А знаешь, в этом городе бывает ужасно душно.
Она пристально посмотрела на Колина. Он взял ее за руку:
– Надо бы отправить открытки.
Мэри отдернула руку и обвела взглядом опоры бесчисленных арок и колонн.
Колин тоже посмотрел вокруг. Официантов поблизости не было видно, но стаканы у всех оказались полны.
– Здесь как в тюрьме, – сказала Мэри.
Колин, скрестив руки на груди, долго, не моргая, смотрел на нее. Идея приехать сюда принадлежала ему. Наконец он сказал:
– Билеты на самолет куплены, а наш рейс через десять дней.
– Можно поехать поездом. Колин смотрел вдаль, мимо Мэри.
Оба оркестра одновременно перестали играть, и музыканты направились к аркадам, в бары своих кафе. Без музыки площадь казалась еще более просторной, лишь частично оглашаемой звуками шагов – резким стуком каблучков модных туфель, шлепками сандалий; и голосами – благоговейным шепотом, детскими криками, строгими родительскими приказаниями. Мэри скрестила руки на груди и опустила голову.
Колин встал и обеими руками помахал официанту, который кивнул и начал продвигаться по направлению к ним, собирая по дороге заказы и пустые бутылки.
– Не может быть! – торжествующе вскричал Колин.
– Надо было взять их с собой, – сказала Мэри, уставившись на свои колени.
Колин по-прежнему стоял.
– Официант и вправду идет! – Он сел и дернул Мэри за руку. – Чего бы тебе хотелось?
– Было подло с нашей стороны оставить их там.
– А по-моему, мы поступили вполне тактично.
Официант, крупный, солидный с виду мужчина в очках в золотой оправе и с густой седеющей бородой, возник вдруг возле их столика и наклонился к ним, слегка подняв брови.
– Чего ты хочешь, Мэри? – торопливо прошептал Колин.
Мэри сложила руки на коленях и сказала:
– Стакан воды, безо льда.
– Да, два стакана, – нетерпеливо добавил Колин, – и…
Официант выпрямился, и из его ноздрей вырвалось отрывистое шипение.
– Воды? – сухо переспросил он. Окинув двух взъерошенных клиентов оценивающим взглядом, он отступил на шаг и кивком показал в сторону угла площади. – Есть пивная.
Когда он двинулся прочь, Колин резко повернул на стуле и схватил его за рукав.
– Нет, подождите, официант, – произнес он с мольбой в голосе. – Мы еще хотели кофе и…
Официант рывком высвободил руку.
– Кофе! – повторил он с издевкой, и ноздри его раздулись. – Два кофе?