«1212» передает

Положение дел на юге оказалось гораздо хуже, чем объяснил Шонесси. Но главное — никакой паники! Раздумывать было некогда. Каждый знал, что должен делать. В саду стояли наши машины с полными баками горючего. Водители в своем вагончике попивали грог и играли в покер. В кухне мадам Бишет рассказывала полицейскому Жерару, что Шонесси обещал взять ее с собой, так как она превосходно умеет готовить, и что ей до слез жаль обоих югославов, которые должны были здесь остаться: оба парня так полюбились ей.

Чтобы как-то развеяться, я вышел на улицу. Было уже поздно, но спать не хотелось, так как я уже привык ложиться далеко за полночь.

Стояла тишина. С северо-запада отчетливо доносился приглушенный шум фронта. Танкам Рундштедта сопутствовал успех. В последних донесениях говорилось о тяжелых боях за узел дорог в Бастонье, где части и подразделения Десятой американской танковой дивизии должны были держаться до тех пор, пока Сто первая воздушно-десантная дивизия не деблокирует город и не укрепится в нем.

Если быть откровенным, то отнюдь не бессонница и не желание выйти на свежий воздух были истинными причинами моей ночной прогулки. Мне не давало покоя поражение в Арденнах и наше внезапное отступление в эту ночь на 18 декабря.

Долгожданный мир, который все мы связывали с поражением гитлеровского рейха, отодвигался в далекую неизвестность.

С удивлением я думал о русских. Откуда они берут силы, если могут не только устоять перед таким натиском, но еще и наносить контрудары?

Какова же тогда цена нашей моральной стойкости?

Сильвио перед отъездом запасся зубной пастой, бумагой для писем и табаком. После обеда в столовой царило подавленное настроение. Отдельные взрывы смеха воспринимались как юмор отчаяния. Все говорили о случаях дезертирства в последние дни. Называлось такое число дезертиров, что просто не верилось. Правда, не всегда речь шла о настоящем дезертирстве. Иногда это были всего лишь легкомысленные отлучки из части, например, с целью продать похищенный бензин. Однако как бы там ни было, называли цифру восемнадцать тысяч человек.

Что это? Трусость? Во многих случаях — да. Но это была и непостижимая безответственность перед товарищами, которые лежали в заснеженных Арденнах, сдерживая натиск Шестой танковой армии СС, Пятой танковой и Седьмой гитлеровских армий.

Что же, собственно, случилось? Во время высадки в Нормандии наши солдаты проявляли большое мужество. Я сам тому свидетель. Теперь же этого мужества не было и в помине.

Видимо, тогда перед солдатами стояла ясная цель. Они знали, за что сражаются.

Теперь же, находясь на Западном фронте, солдаты этой цели не видели. И никто не пытался объяснить им сущность германского фашизма! Никто не пытался объяснить, что в случае победы Гитлера их жизни тоже будет угрожать опасность! Гитлер был для них почти комической фигурой. Никто из наших солдат не мог сказать, как же будет выглядеть послевоенная Германия. Они понимали, что нужно восстановить электростанции, транспорт и распустить нацистскую партию. Все это хорошо. А что будет потом? Пример Аахена, крупного немецкого города, управляемого американскими военными властями, не предвещал ничего хорошего. Слухи о коррупции и назначении бывших нацистов на крупные административные посты уже давно просочились в наши ряды.

Занятый такими грустными мыслями, я незаметно удалился от нашей виллы. Неожиданно до меня донесся какой-то шум, и я увидел в темноте две фигуры, которые тоже испугались меня. Это были Фридмен и Бинго.

Они тоже находились под впечатлением последних событий, но только смотрели на них с несколько иной точки зрения. Я невольно подумал, что, сидя в вилле на улице Брассер, мы все же много знали — Фридмен и Бинго, например, были хорошо информированы о боях за Бостонью. Там упорно сражались солдаты Сто первой авиадесантной дивизии и, конечно, не догадывались о намерении высшего командования оставить Бельгию, Эльзас и Саар.

Мимо нас на джипе проехал патруль. Двое патрульных, вооруженные автоматами, соскочили на землю и потребовали предъявить документы.

Возможно, все окончилось бы благополучно, если бы не сильный немецкий акцент Бинго. Оба патрульных немедленно среагировали на это. Они щелкнули затворами автоматов, и нам пришлось поднять руки вверх. Патрульные ловко обыскали нас, стараясь найти спрятанные кинжалы или пистолеты, а затем безо всяких разговоров сунули в джип и повезли в штаб.

Штаб располагался где-то за городом, на автобусной станции. Нас допрашивал лейтенант, по говору — уроженец юга. Он сразу же заявил нам, что его принцип — сначала стрелять, а потом спрашивать — еще никогда не подводил его. По его виду можно было понять, что и на этот раз он не собирается отступать от своего принципа. Наше положение было слишком серьезным.

У патрульных был очень гордый вид: ведь им удалось схватить сразу трех участников операции «Кондор»! Трое в американской форме, с безупречными документами, что было лишним доказательством нашей подозрительности! Фридмена, с нашивками капитана, допрашивали первым. Отвечать на какие бы то ни было вопросы он наотрез отказался и требовал, чтобы лейтенант немедленно позвонил нашему командованию. Однако лейтенант не собирался никуда звонить. Как выяснилось позже, телефон у него был неисправен.

Потом допрашивали Бинго. По-английски он говорил с сильным саксонским акцентом.

— Ваши документы нас нисколько не интересуют, — оборвал его лейтенант. — Их легко достать. Все шесть парней, которых мы только что поставили к стенке, тоже имели безукоризненные документы. А знаете, что у них было не в порядке? Их головы! Ну, например, это! — И лейтенант подозрительно уставился на Бинго. — Что делает сегодня Малыш Эбнер? А?

Малыш Эбнер был центральной фигурой целой серии рассказов в картинках, которые печатались в американской газете «Старз энд страйнс». Ловушка была хорошая, так как даже самый подготовленный диверсант не мог бы знать, что выкинет этот крестьянский парень Эбнер в сегодняшнем номере газеты. Любому солдату на Западном фронте это, конечно, было известно.

Я это тоже знал. Знал это и Фридмен. Однако Бинго был слишком горд, чтобы читать ежедневную чепуху из этого комикса. Он пробормотал что-то о том, что уже три дня не брал в руки газет. Я и Фридмен пытались как-то помочь ему, но лейтенант приказал нам заткнуться. И тут ему в голову пришла великолепная идея — и как это он раньше не додумался! — допрашивать нас по одному.

Четыре дюжих молодца вывели меня и Фридмена на улицу, на декабрьский мороз. До нас доносился рев лейтенанта, и нам от этого было отнюдь не весело.

Через несколько минут двое солдат вывели Бинго. Усмехаясь, он хотел было сообщить нам, о чем его спрашивали, но солдаты не собирались шутить с нами. Следующим к лейтенанту ввели меня.

Лейтенант между тем уже вошел в раж. Для меня он, по-видимому, приготовил нечто более талантливое, чем спрашивать о каком-то комиксе. С мрачным видом он сначала обошел вокруг меня и только потом обрушился с вопросом:

— Что гласит третья строфа из гимна?

Это поистине могло кончиться скверно, так как я не имел об этом ни малейшего представления. Как и всякий солдат, первую строфу гимна я знал. Из второй в моей памяти уцелело всего несколько слов, но третья!

Лейтенант казался неутомимым. Он ловко крутил в руках пистолет, как это обычно делают ковбои в многочисленных кинобоевиках, и никто не мог гарантировать, что в конце концов терпение лейтенанта не лопнет и он не прикажет поставить нас к стенке.

Я осмотрелся. Кругом настороженные физиономии.

— Ну так как там? — не уступал лейтенант.

Я готов был поклясться, что ни один из сидящих передо мной солдат не мог бы прочитать все три строфы, а лейтенант вряд ли назвал бы и первые две.

Лейтенант сдул пыль с пистолета. Я затаил дыхание.

— Третьей строфы я, к сожалению, не знаю, — произнес я и хотел было уже просить, чтобы лейтенант позвонил полковнику Макдугалу, однако сделать этого мне не удалось, так как ситуация резко изменилась. Лейтенант сунул пистолет в кобуру. Солдаты громко рассмеялись.