Страница 123 из 134
Сдвинув полы шатра, словно застыл у входа Эрасти.
Там, за этим роковым порогом, обхватив обеими руками низко опущенную голову, неподвижно сидел на камне Саакадзе. Он молчал. И казалось, молчание навечно сковало его уста, оледенели мысли и никогда не оживет его буйное сердце. Все было передумано, все осталось позади. Все уплыло в реку забвения, по ту сторону простиралась пустота, владычествовал тлен. Что это? Смерть? Нет, страшнее, – это омертвление жизни, провал души в небытие.
Незнакомая доселе жалость подобралась к сердцу Димитрия, он погладил непокорные волосы того, кто еще так недавно был гордостью «Дружины барсов», был повелителем их шашек, предрешителем бега их коней.
Димитрий тяжело вздохнул и поцеловал холодный лоб.
Медленно поднял голову Саакадзе. На потемневшем лице лежала тень отчаяния.
– Убит!.. Убит!..
– Саакадзе убит!!! – раздался где-то неистовый крик. – Убит!!!
Восторг обуял князей на берегах Базалети.
– Наконец! Свершилось! Убит! Ваша царю Теймуразу! Он, он счастливой десницей уничтожил ностевского зверя!
– А-а-а… Дудуки сюда! Гремите, дапи! Пойте, князья! Други, вина! Эй, виночерпий, вина и чаши!
– Хвала всесильному! Убит Саакадзе! Праздник! Звоните в колокола!.. Князья, обнимемся! Пусть исчезнет вражда!
– Пресвятая богородица, ты услышала моления воинства твоего!
– Дорогой Зураб, хвала тебе! Избавил! Хо-хо-хо-хо!.. Где еще видели «барса» без головы?!
– Да разверзнется преисподняя! Да прог…
В шатер ворвался Автандил, волоча за собой, как метущийся огонь, оранжевый плащ:
– Отец! Зураб… сзади напал! Коршуны… в страшной сече… изрубили… Даутбека… думали, тебя!..
– Джамбаза! – вскочив, загремел Саакадзе.
Словно два факела, вспыхнули глаза, грудь колыхнулась с такой силой, что задрожала кольчуга. И как тогда в Греми убитому Гулиа, он сейчас выкрикнул Даутбеку:
– Ты будешь отомщен!
Улетучилось, как дым, оцепенение, и новая боль от нечеловеческого горя и гнева пронзила все его существо.
– Джамбаз!
И, точно услышав зов, к шатру примчался пронзительно ржущий конь. Он был страшен со вздыбленной гривой, со злобно полыхающими, налитыми огнем и кровью глазами. Джамбаз словно требовал отмщения и, едва Саакадзе взлетел на седло, хрипя помчался обратно через груды иссеченных тел, исковерканных доспехов, изодранных знамен.
Ничего не замечает Георгий, обгоняя раскаты грома, рассекая молнию, проносится сквозь леденящий мрак. Хрипит Джамбаз, спотыкается о косматые тучи, сыплются искры из-под раскаленных подков.
«Береги коня! Береги коня!» – слышит Георгий голос бабо Зара. Но вихрем мчится трехголовый конь, рвутся на тонких шеях в разные стороны головы, скачет Георгий одновременно по трем дорогам. Одна голова мчится через лес оранжевых деревьев, другая – через зеленые воды, третья – к мрачным громадам…
– Остановись, Георгий! Остановись! – Димитрий и Ростом, привстав на стременах, едва поспевают за обезумевшим конем. – Остановись! Почему не разбираешь ни троп, ни дорог?! Ты летишь в пропасть!
Чуть натянув повод, Георгий обернулся и почти весело:
– Видите, «барсы», я все же доскакал до бездны, предсказанной мне сном в канун Триалетской битвы. Неужели это последняя?! Тогда…
– О-о!.. Что? Где? Что случилось? Земля! Земля шатается!
– Господи, прости и помилуй! Сгинь! Сгинь, бесовский соблазн!
– Спасайтесь, люди! Люди, светопреставление!
– Моурави ожил! Моурави!
– Стойте! Куда? Это мираж! Убит Саакадзе! Убит!
– Ожил! Ожил! Кто посмеет убить? Не ты ли, князь?!
Это кричал обезумевший от счастья Закро.
– Лю-ди!.. О-о-ах!.. Меч, меч поднял Моурави!
– Вот как убит! Хо-хо!.. – ликовал ничбисец. – Э-э! Князь Зураб, сосчитай, сколько арагвинцев уже скатилось с коней!
– Эй, раб, башку, дурак, спрячь!
– Держите, держите Квели Церетели, живым на небо хочет взлететь! Хо-хо-хо!.. Своих мсахури захвати! Хо-хо-хо!.. А-а-а…
– Руби, Моурави, руби, дорогой!.. Пусть танцуют!
– …Да не устанет десница твоя! – гремели ничбисцы.
– Аминь!.. Ха-ха-ха!.. Аминь!
– Да сгинет сатана! Хоругви! Да из…
– Аминь! Аминь!
– О-о!.. Защити, Иисусе!
И вновь закружилось в неистовстве Базалети. Стоны слились в одно сплошное гудение, звенели падающие щиты и о них обломленные копья и клинки.
И снова слышит Георгий предостерегающий голос: «Береги коня! Береги коня!» Грохочут серые громады. Дрожит земля. Летит трехголовый Джамбаз. Сталкиваются в окровавленных волнах мертвые. Хохочет мугал, выпрыгнув из тумана, потрясает дубинкой. Со свистом обрываются шеи, летят головы в клубящуюся бездну…
– Помоги, иверская божия матерь! О-о… О-о… Помоги-и-и!!!
В несмолкаемом грохоте неслись, опрокидываясь в озеро, тревожно заржавшие, перепуганные кони. Ломая ветви, бежали пешие. Лес охал, урчал, шарахались каркающие вороны, звякало брошенное оружие, как символ бессилия мрачных сил века перед его потрясателем!
– Пощады! Пощады! Моурави!.. Пощады, святой Георгий!
– Смилуйся, Моурави!
– Смилуйся над детьми твоими!
Саакадзе ничего не слышал. Он на поле битвы, перед ним враги, поднявшие на него оружие!
И, увлекая за собой свое воинство, он в неистовстве опрокинул правый край царско-княжеских линий. Внезапно прибрежье огласилось воплями ужаса: Саакадзе врезался в центр, где реяло знамя Кахети.
– Моурави! Моурави! Пощады! Пощады! Молим!
– Ведь мы грузины!..
Саакадзе вздрогнул, и тотчас, как догоревшие факелы, потемнели глаза, складка перерезала нахмуренный лоб и до боли стиснутые зубы насилу сдержали стон. И меч его, было вскинутый, не опускался больше на дружинников, не опустошал ряды кахетинцев, словно мгновенно иссякла та титаническая энергия, которая проносила этот меч сквозь десятилетия через пустыни и хребты.
В страхе на Моурави оглядывался Димитрий и, исступленно кроша кахетинцев, рвался к Теймуразу, ибо сколько ни искал – не видел Зураба. Князь Арагви при виде Саакадзе в паническом ужасе кинулся в глубь своих линий, еще не в силах осознать происшедшее.
– Князей не щадить! – неожиданно снова, как гром, ударил голос Моурави, заглушая грохот, стоны и мольбы. Привстав на стременах, он тоже искал Зураба. – Окружить! Взять живым или убить царя-предателя!
– Георгий, дорогой, – стараясь подавить боль, вызванную гибелью Даутбека, выкрикнул Димитрий и описал клинком смертоносный круг, – хорошо придумал! Уничтожишь Теймураза, останешься победителем!
– Над мертвым полем! Зураб будет драться до последнего дружинника. И я тоже решил… до последнего князя! А победителем останется шах Аббас… Слышишь?!
– Окружить царя-предателя! – привстав на стременах, поспешно передал приказ Дато.
Квливидзе сжал коленями бока коня, броском вынесся вперед и с Асламазом и Гуния, во главе тваладских сотен, устремился в тыл врага.
И с новой силой закипела сеча.
– Окружить царя живым! Живым взять!
И сам не свой от неописуемого восторга, взревел Арсен:
– Хватай!.. Держи!.. Плот!.. Пошлину плати!.. Пошлину!
Что-то странное происходило на базалетском берегу: будто начался братоубийственный бой наяву и перешел в страшный сон. Одной мыслью одержимы князья: не допустить пленения царя, это равносильно поражению. И они, не щадя личных дружин, остервенело рубились, стонали, ахали, неслись по полю, утратив ощущение реальности.
Метались священники с хоругвями, кадила судорожно взлетали, выбрасывая густой дым.
– Сатана!.. Сатана!.. Спаси, святая троица!.. Сопрестольная!.. Равнославная!.. Царя! «Богоравного» берегите! В ад! В пекло спасающихся бегством!
– Святая Нина, спаси и помилуй воинство твое!.. О господи!..
– Окружить царя! Смерть предателю! – надрывался Ростом, смахивая с клинка капли крови.
И все «барсы», опасаясь, чтобы Саакадзе не раздумал, кричали на все поле:
– Окружить или убить Теймураза!
Обезумели дружинники, взмахивали шашками, но не рубились, кидали копья, не целясь, пускали стрелы – не видя в кого. «Бежать, исчезнуть!» Кто-то рванулся в сторону, за ним другие.