Базалетский бой

Саакадзе обвел сумрачным взором низко нависшие тучи, прислушался и привычно опустил руку на эфес меча. Он не спешил говорить, сейчас ему важнее было слышать собственное сердце:

«Тогда почему молят меня о пощаде? Вот еще один… Что с ними: дергаются, словно повешенные! Почему падают, обливаясь слезами и кровью? Куда же исчезло небо? Стон? Чей стон, неужели мой? Почему такой далекий? Почему пригибают головы? Разве Моурави уже поднял меч? Что это? Растворись, исчезни, наваждение! Кто? Кто воздвиг пирамиды из голов? Хо-хо! Хейли-хуб! Аллах, как справедлив ты к правоверным! Непобедимый сеет смерть, а всходы, иншаллах, будут собирать правоверные!» Дико хохочет шах Аббас, подобострастно смеются ханы. «Рабов! Красивых девушек! – визжат сарбазы. – Серебро! Скот! Женщин!.. Иншаллах, Гурджистан наш! О аллах!..» И совсем близко, рядом, возле сердца: «…О сыны мои, сыны! Все пали на поле от могучей десницы Моурави! Нет защитников Иверской земли! Некому подымать оружие! Теперь рубеж открыт! Вай ме! Вай ме, люди, кто мог думать такое о Георгии Саакадзе? Почему своих рубят? Князья начали? А когда князья не рубили своих? Им ли жалеть народ! Но почему Моурави…» И совсем издалека: «Скачите, ханы! Ла илля иль алла! Скачите, сарбазы!..» О-о-о!.. Откуда налетел ураган? Откуда оранжевое солнце? Откуда ливни? Кровавый ливень! Не слезы ли это рыдающих женщин? «В плен их! В рабство! Дети! Рубите! Рубите! Ни одного не оставляйте! Пусть погибнет неверное племя! Ислам! Идет! Нет грузин! Хо-хо!..» Исчезли в тумане защитники Гурджистана! Сгинули! И нет прошлого, нет будущего. Кто воздвиг пирамиды из голов грузинского воинства? «Хо-хо-хо!.. – до самого неба. – Иншаллах, Непобедимый усладит мои глаза огненным столбом. Скачите! Мохаммет расул аллах! Скачите, ханы! Непобедимый мечом и огнем расчистил путь Ирану!..» И совсем близко: «Ваша! Ваша Великому Моурави! Он уничтожил защитников родины!.. Ва-ша-а-а!.. Моурави, ты обещал указать путь к счастью!.. Моурави, ты все можешь!..» Могу все? Нет, кто теряет зоркость и мчится, не разбирая троп и дорог, к бездне с зеленым дымом, тот бессилен! Но как произошло то, что я и в мыслях не допускал: сопротивление воле моей? В какие бессонные ночи и слишком просветленные дни я потерял нить своих трезвых раздумий? И куда исчезла настороженность «барса», потрясающего копьем? Разве я когда-либо доверял всецело даже себе? Почему же так безотчетно не усомнился в искренности льстивых заверений, что иного пути у них, как только со мною, нет.

В какой же роковой час они из обязанных перед родиной превратились в обязанных перед князьями? Почему же, обдумывая сложные ходы жизни, я не предугадал и такую чудовищную возможность?

Не я ли поучал: семь раз отмерь, два раза проверь и один раз отрежь. А сколько раз я отмерял? Сурами – раз, Сапурцлийская долина – два, Марткоби – три… А проверял сколько? Дигомская равнина – раз, и… выходит: четыре раза недомерил и один раз проверил не до самых глубин. И вот я отдал им больше, чем жизнь, я доверил им свою честь. А чем ответили мне обученные мною, но не проверенные до самых глубин? Чем? Изменой! Они молча созерцали, как княжеские прихвостни осыпали меня насмешками. Ни один не разъярился, ни один не ринулся на оскорбителей их кумира, вернее, преданного друга… Не задумали ли они моим мечом без риска завладеть всем тем, что мною им обещано? Нет! Прочь подсказанное сатаной! Это клевета на многострадальный народ! Первый обязанный перед родиной должен был знать: разжечь ярость народа против исконного врага – это одно, а обнажить меч против своих, пусть даже голубокровных, это совсем другое… Тут необходима непоколебимая воля, ясное сознание – во имя чего приносятся жертвы. Да, жертва малым ради большого! Но откуда быть сознанию ясным? Земля в княжеских цепях, между городами рогатки, деревни под пятой владетелей. Раньше следовало преодолеть веками установленные обычаи и лишь потом… А разве я указал народу, где выход из лабиринта времен? Нет, я преждевременно возложил на него непосильную ношу, и вот расплата. С тоской и недоумением смотрит вооруженный замками народ на происходящее вокруг Базалети, не подозревая, что способствовал провалу всех моих замыслов и этим безжалостно пронзил свое сердце. Это ли не трагедия?!

И, конечно, еще больше он осуждает меня за покушение на власть царя и готов грудью защитить «богоравного». Это ли не ирония?! Вот в чем перевес силы князей против меня! Хорошо еще, что не догадываются о моих покушениях на каноны церкови. Тут я действовал предусмотрительно, иначе народ, обманутый белыми и черными князьями, с негодованием отвернулся бы от меня.

Но, может, моя вина перед народом значительно глубже? Думал ли я о его мятежной душе? Помог ли ему осознать сложные ходы неумолимого закона жизни? Нет, я печалился только о мече и коне и призывал лишь к битвам и победам. Правда, говорил еще о защите очагов, чести женщин, но… это дружинникам и без меня понятно. А то, чему свидетели они сейчас на берегах Базалетского озера – столкновению друг с другом воинов, говорящих на одном языке, грузин с грузинами, им непонятно, противно, чуждо.

Выходит, я сам воздвиг себе шаткую лестницу и по ней хотел подняться до вершин торжества над князьями, над… да, и над церковниками.

Первый обязанный перед родиной не смеет подвергать себя опасности быть осмеянным народом, лишить воинов веры в своего полководца…

Из какой преисподней этот звериный вопль? «Иншаллах, скоро Непобедимый поднимет меч на свой народ!..» «Ваша! Ваша! Моурави, руби беспощадно ослушников твоей воли!..» Почему позеленели звезды? Чья это тень бежит от меня? Неужели моя?.. «Иншаллах!.. Ваша! Ваша!..» Тень бросается в кровавое озеро… «Откуда в руке моей нож палача? Умертвить? Кого? Кого?!»

Саакадзе схватился за сердце, словно от удара копья, глухо застонал. Снова черная муть застлала свет. «Ранен? Не начав битвы? С кем битва?» – «Как с кем? Не притворяйся, Моурави!..» – «Нет, ты скажи мне, чудовище из царства сна, кем ранен я? Кем? Неужели своим народом?! Нет! Нет! Только не это! Нет!»

Ужас исказил лицо Саакадзе на один лишь миг, но оно стало страшным. Он круто повернулся и вошел в шатер. «Туман, туман, снова туман! Откуда налетел? А может, не туман, а смерть?..»

В первом отряде ничбисцев, что явились на зов Саакадзе и примкнули к тваладским лучникам, Пациа из Гракали и Моле Гоцадзе из Ахал-Убани, не ведая о муках Моурави, изощрялись в брани, считая, что белый дух горы Монахов, раздув щеки цвета козьего молока, нарочно сдувает туманы с отрогов на Базалетское озеро. В горячий разговор вмешался Гамбар из Дзегви и посоветовал Моле старинное средство для прояснения неба: надо накинуть на копье башлык и потрясти им в сторону белого духа. Ломкаца из Ниаби не заставил себя долго ждать, накинул мокрый башлык на пику и вскинул вверх. И тотчас пронесся дикий вой и с десяток стрел вонзилось в башлык…

Началась Базалетская битва!

Кахетинская конница, осыпая ряды азнаурских пехотинцев тучей стрел, галопом помчалась на тваладские и горийские дружины. Квливидзе вынесся вперед, зычно скомандовал, дружины сделали полуоборот вправо и ощетинились копьями, отражая натиск конных кахетинских сотен. Послышались гневные возгласы, первые стоны. Полилась кровь…

При виде осекшихся кахетинцев Зураб пришпорил коня и зычно выкрикнул:

– Смерть ностевским кошкам! Арагвинцы, вперед!

Конная лавина устремилась за Зурабом. Как горный медведь, тяжело заревела арагвская труба.

Под порывами ветра раздувались полы шатра. Полные недоумения, взирали на друга «барсы». И как тогда, в Исфахане, бледный Эрасти, сжимая уздечку коня, стучал зубами.

– Георгий, – вскрикнул Дато, – труба на бой зовет! – и откинул полу шатра. – Вон проклятый Зураб ведет войско!

– Я уже побежден… – глухо проговорил Саакадзе, прикрыв железной перчаткой глаза, точно стремился скрыть отразившуюся в них беспредельную муку. – Не князьями, не царем – я побежден своей печалью, ибо глубоко виноват перед народом… Сейчас я пережил самого себя… и все понял… И вы, чью жизнь я пленил, должны осудить меня. Я научил народ искусству боя, но забыл о главном: о смятенной душе народа, не зажег светоча в его сознании. И страх перед властью князей оказался сильнее любви к своему полководцу. Народ пошел за князьями… пошел против меня! Не ждите победы от побежденного! Все содеянное мною расползлось в сером тумане.